Пётр Межурицкий - После мюзикла

• Название: После мюзикла
• Автор: Пётр Межурицкий
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-965-7467-94-7

В книгу «После мюзикла» современного русского поэта наряду с произведениями, знакомыми читателю по авторским сборникам «Места обитания», «Пчёлы жалят задом наперёд», «Эпоха кабаре» и публикациям в журналах «Континент», «Интерпоэзия», «22», «Зарубежные записки», «Иерусалимский журнал», «Южное сияние», «Лучшие стихи 2012 года. Антология» и др., вошли новые стихи, циклы стихотворений и поэма «Троцкий и печник»…

…А ещё – очень много густой и пряной ауры Земли обетованной.

---

«Нам семьдесят скоро…»

Нам семьдесят скоро,
пора, брат, пора
стать членами хора,
играть в баккара,
заглядывать в Тору,
а там невзначай
податься в вахтеры —
в монахи, считай.

«История – петля…»

История – петля,
что в фокусе зениц
яснее и нуля
и прочих единиц, —

и новой скуки для
я снова тороплю
Того, Кто у руля,
затягивать петлю.

«Ходят имяреки…»

Ходят имяреки
и другие люди
из варягов в греки,
а из чуди в юди,
ходят хоть при хане и
на одном дыхании,
словно Божий гурт,
а ещё – бегут.

«Весь как, извините, ребус…»

Весь как, извините, ребус,
на маршрут ушёл троллейбус,

а навстречу мчится «форд»,
словно вылитый кроссворд —

что-то сильно не в порядке:
век живёшь, а всё загадки.

Мандат

Безусловно, можно, сударь,
волком выть и бить посуду, —
жизнь, и правда, вечная,
как ссуда ипотечная.

Охотничья песенка

Разве есть профессия
лучше мракобесия?

Человеку трудно ведь
не охотиться на ведьм.

Скажем, безработица —
как не поохотиться?

«Поминая присных наудачу…»

Не жалею, не зову, не плачу…

Сергей Есенин

Поминая присных наудачу,
прожигая наше ремесло,
я всё чаще так или иначе
и жалею, и зову, и плачу —
видимо, мне просто повезло.

«Я – Толстой, на мне толстовка…»

Я – Толстой, на мне толстовка,
а в руке моей листовка,
на листовке текст простой:
«Славься, славься, Лев Толстой!».
Отцветает подорожник,
небеса не ловят блох —
я прекрасен как художник,
как философ – слаб и плох.
Это знает каждый школьник,
каждый Думы депутат,
демократии невольник,
каждый маршал и солдат.
И гундосит лектор честный,
излучающий покой:
«Лев Толстой – артист чудесный,
а философ никакой».
Не подам тому я руку,
кто избрал насилья путь,
сея зло,– но эту суку
удавлю когда-нибудь!

Гурман

Мне те поля, луга, леса,
как докторская колбаса —
наипервейшее из блюд, —
я и теперь её люблю,
она и здесь как ноу-хау,
к тому же, даже в чёрный день,
отнюдь не всё везде я хавал,
что подавали, ясен пень.

Памятник

Нет Вознесенского, нет Ахмадулиной,
Бродского нет и подавно – а хули нам —
вы не поверите, добрые люди,
но Межурицкого тоже не будет:
сгинет, любезный, во мраке колодца —
он не из тех, кто в гостях остаётся.

«Что нам надо…»

Что нам надо —
чтоб Иран не обогащал уран,
или лучше, чтоб уран
не обогащал Иран,
или чтобы утром ранним
Бог с небес спустился вниз
и увидел, что в Иране
полюбили сионизм?

«Чувак, не будь по жизни чайником…»

Чувак, не будь по жизни чайником,
моллюском, овощем, валежником —
не кое-как лижи начальнику,
но от души лижи мятежнику
за правду, а не для довольствия —
иначе что за удовольствие?

Непротивления

1.
Да, ищёт рыба впрямь, где глубже,
а честный человек – где хуже,
где полный, так сказать, отстой,
как завещал сам Лев Толстой.
Жизнь не пикник, а сущий ад,
зато ты нравственно богат
и посреди земного шума
то вспомнишь Лейбница, то Юма,
то Лялю из восьмого «Б»,
то летний пляж, то КГБ,
а там, глядишь, как будто рад
тому, чьё имя – Сущий Ад.
2.
Конечно, лучше на веранде
базарить о Махатме Ганди,
чем тырить в лавке колбасу
или разбойничать в лесу,
или во всей своей красе
за бочку скурвиться с вареньем, —
но даже с этим откровеньем
согласны далеко не все.

«Боюсь ли Страшного суда?..»

Боюсь ли Страшного суда?
Могу сказать и «нет», и «да»,
что всем, пожалуй, по плечу,
а значит, лучше промолчу, —
но если Страшного суда
не будет вовсе никогда —
хочу я или не хочу, —
то это страшно, господа,
а посему держу свечу,
не опасаясь пересуд, —
шучу я или не шучу —
за этот самый Страшный суд.

«И ты на целый мир не в ярости…»

1.
И ты на целый мир не в ярости,
и я в отставке адмирал,
но разве от счастливой старости
никто ещё не умирал?

2.
…и с тобой прощаясь нежно,
говорю я: «Майне кляйне,
не грусти вельми, понеже
скоро встретимся в онлайне».

Эволюция бунта

Проведите, проведите, отведите меня к нему,
я хочу видеть этого уполномоченного
по правам человека!

«Природа, как была наук мудрей…»

Природа, как была наук мудрей,
так и сейчас непостижима столь же:
чечен в России больше, чем еврей,
хотя на первый взгляд – куда уж больше.

«История берёт веса…»

История берёт веса,
невероятные весьма,
и всё коварней лотереи:
в Москве – арабская весна,
в Египте – русская зима,
а виноваты не евреи.
Или, даст Бог, опять они?
Тогда продлятся наши дни.

Подмосковные стансы

От с коррупцией борьбы
вечно счастливы рабы,
Подмосковье, Подмосковье,
где похерил счёт часов я
на ближайших полчаса —
и леса, леса, леса…
Знаю, мир бывает мрачен,
но судьбе наперекор
от того, что там батрачил,
я кайфую до их пор.
Я и нынче не помещик —
люди для меня не вещи,
к сожаленью или к счастью —
мало ли чего мне жаль, —
но взаимного согласья
я с тобой не избежал —
помнишь ли меня, Светлана,
не гусара, не улана,
но – такая уж судьба —
на плантации раба?
Подмосковье, Подмосковье,
средь египетских песков я
лично коротаю век
как свободный имярек —
и кому до гор поклонских
здесь, на реках вавилонских,
где планетам шлёт поклон
стольный город Вавилон?
До свиданья, Подмосковье,
в сандалетах без носков я
жив, здоров и клал табу
на с коррупцией борьбу.

Ляля и гражданин

Гражданин:
Вожди друг друга постреляли,
но нам не жаль их – мне и Ляле.

Ляля:
Как бы там ни было, адью, —
я ухожу как раз к вождю.

Гражданин:
Разит попсой, как от винила,
тебя ведь от вождей тошнило, —
не превращай былое в шлак!

Ляля:
Считай, что я уже ушла.

Хор:
Ушла, вернуть её нет шанса —
какой урок из перформанса?

Гражданин:
Житейских посреди стремнин
извечно в жопе гражданин,
будь он хоть трижды волк матёрый.

Хор:
О боги, люди и актёры,
слова его как в сердце нож,
но Лялю этим не вернёшь,
однако, Ляля, подожди,
скажи, зачем тебе вожди?

Ляля:
А ты не слышал, Хор-отец,
что Альфа, например, самец
не то же, что самец Омега?

Гражданин:
Какая, извините, мега—
ущербность, чисто моветон,
душа у женщины – бетон,
болото, типа холодец, —
а ты что смотришь, Хор-отец,
на ужас этот в стиле фолк?
Скажи ей про гражданский долг!

Хор:
Ты прав, аж слезы накатили,
давай поговорим о стиле.

Теория общей судьбы

Всё возможно в этом мире,
и Нерон, ступив за край,
всё же сделал харакири,
умерев как самурай.

Правда, то не харакири
было, но о том и речь,
что, на вещи глядя шире,
можно этим пренебречь.

Памяти хороших времён

Академик Зуев
доказал, что Этна —
это не Везувий,
а душа бессмертна, —
и добавил некто,
благородный кто-то,
что вносили лепту
в данную работу
ассистенты Гавел,
Гурвич и Гуревич,
с чем их и поздравил
лично цесаревич.

Особый путь

Скажи-ка, дядя, ведь не даром
Мы Газу отдали татарам,
Когда стоял вселенский вой,
Что, мол, крещеный мир в отпаде
От наших зверств, скажи-ка, дядя,
А не молчи, как неживой.

—Во-первых,– я тебе не дядя, —
Ответил, никуда не глядя,
Мой бедный дядя, словно псих, —
А во-вторых, все люди братья:
Татары, блин, евреи, мать их,
И звери – братья, как без них!

В среде племён, в семье народов
Мы братья все, вплоть до микробов,
Нас, прямо скажем, тьмы и тьмы,
И что ни тьма, то снова братья,
Как правильно успел сказать я,
И сестры – братья, как и мы!

Чтоб довести врага до шока,
Подставь ему другую щёку,
И враг, не выдержав, умрёт —
Подумаешь, отдали даром
Что бы то ни было татарам —
Зато мы избранный народ!

Свято место

Там, в узле тугом,
будь хоть трижды крут,
что почём кругом
не поймёшь, а тут
свечи, хмырь с венком,
мрамор да гранит,
ну и тот, по ком
колокол звонит.

Бург