Антология - Певчий ангел

• Название: Певчий ангел
• Автор: Антология
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9905980-7-2

В настоящей книге представлено творчество женщин-поэтов XXI века, проживающих в России, а также в странах ближнего и дальнего зарубежья.

Российских поэтесс объединяет с поэтессами русского зарубежья профессиональное владение русским языком, любовь и бережное отношение к слову, широкий диапазон тем, стилей и выразительных поэтических средств. Собранные здесь стихи не только несут печать лирической исповедальности их авторов, но и являются подлинным историческим документом нашего времени.

В оформлении обложки использована картина «Ангел трубы» ("The Angel of the Trumpet") сэра Эдварда Бёрн-Джонса (1833–1898), Лондон.

---

31 августа

Отчего день последний дорог —
завершение летнего круга?
Или августу тоже за сорок
и мы так же теряем друг друга…

Соскользнули песком оковы,
даже больше – почти невеста!
Понастрою чертогов новых,
но тебе не оставлю места.

А настанет время прощенья —
ты вернешься нелепым гостем,
для которого угощенье
и чужая прохлада простынь.

День последний, сырой и ранний,
записная пора прощаться…
Пожелтелым его дыханьем,
как твоим, не могу надышаться.

Звонок

На часах половина жизни.
Значит жить еще половину.
Губкой, смоченной в оптимизме,
растворяю лица патину

и звоню… Зеркала, кувшины,
пополуденный сизый гам.
За окошком стихи-снежинки…
Ни к чему они старикам.

Озаренья, порывы, музы…
За окошком пейзаж примолк.
Мне бы пухлых рожать бутузов,
исполнять вековечный долг.

Ни жена, ни подруга… Голос
в недрах чьей-то чужой руки,
никому не слышная морось
на холодном стекле щеки.

За окошком все та же сырость
и все так же молчит природа.
Где-то скрипнула дверь и закрылась
тихим утром нового года.

Прикосновение

Замри и ощути, склонив лицо.
К чему тебе чужие откровенья?
Не заменяют сорок мудрецов
простого моего прикосновенья.

Сползает тихо толстая тетрадь,
под поцелуем вздрагивают брови…
И мудрецам приходится молчать
на столике под лампой в изголовье.

Свобода

Дневной мираж, твое носящий имя,
тепло струится сумерками мая,
глазами полуночными твоими
лицо толпы размытой наделяя.

Какою же нелепою гримасой
его улыбка может обернуться —
полжизни объявив тщетой напрасной,
уходишь, чтобы в прошлое вернуться.

Твоя Москва теперь искрится снегом,
мой Франкфурт безнадежно желтолиствен…
Свободой тешимся —
               пространственным разбегом
путей в гиперболическом единстве.

«Ночь опускается в кресло и диалог…

Ночь опускается в кресло и диалог
возобновляется прерванною тирадой…
Жаркая спорщица, кто бы подумать мог,
слушательнице такой несказа́нно рада.

Кто же есть у меня, кроме себя самой?
Две кошки, преданные всем желудком.
Зеленый сожитель в кадке, листвой
колышущий в оцепененье чутком.

Души, населяющие янтарь времен,
молчат, занесенные пылью полки…
Этого мало. Голос инстинкта силен —
кому, реченному ожиданьем долгим,

факел утра улыбкой одной зажечь?
Для кого всходить благодарной нивой?
Кого одаривать зрелым жемчугом плеч,
волос омытым волною ленивой.

Куклой тряпичною в чьих руках
предаваться похоти безоглядно и до́сыта.
Рука в руке, с кем тропу впотьмах
торить, не слыша прохожего топота.

Potpourri

Останутся стихи капризом синим,
как осенью лил джазовый мотив…
На перепутье интернетных линий
в толпе едва друг друга различив,

отпущенное время коротали
кобель безродный и почти ничья жена.
Как в письмах с упоением валяли
он дурочку и дурака она.

Как на чужом всплакнула пепелище
украдкой, приговаривая вслух:
Ищи – найдешь. Находят тех, кто ищет!
Он делал вид, что остается глух,

свободы статус ревностно лелея,
что никому-не-нужностью подбит.
И оба забавлялись, чуть жалея,
игрой во всеотпущенный транзит.

Обернись

Обернись, когда перестанешь,
обессилев, со мной бороться.
Обернись же, верный товарищ
малодушия и благородства.

Обернись, оставленный мукой
невозможности покаяния
под нацеленной в лоб базукой
обязательств и ожидания.

Не найдя меня даже в мыслях
и пропев осанну утрате,
обернись к непрожитой жизни,
обернись, если жизни хватит.

«Я дышала над влажным виском темноты…»

Я дышала
         над влажным виском
                      темноты,
недосказанным словом
                     ласкала цветы,
поверяла привычные меры.
Отражений искала
         в глубинах зрачка
и кричала, и билась
         под жалом смычка,
и срывалась в седые кальдеры.
Проникала
         жемчужными
                  реками в дом —
я в руках была глиной,
         беленым холстом,
отливалась в тугие хореи.
Мой возлюбленный!
         Муж мой, ваятель,
                  скажи,
для чего же сегодня
         ты мечешь ножи
в беззащитную грудь Галатеи?..

Тени

Кто знает, какие тени
витают, легки и гулки,
чьи блеклые отраженья
хранят зеркал закоулки…

Что там, промелькнув за дверью,
вплывет и, присев напротив,
призрачным мановеньем
с плеча немилого сбросит

мои ладони во тьме… и,
глаз не сводя, истает…
Кто знает, какие тени
в доме моем витают.

Кукла

Живая кукла принца Тутти —
глаза, улыбка, ноги, груди —
скачу послушно на батуте,
на эту роль обречена.
Когда устану отвечать я
на зов ленивого исчадья,
ему оставлю шелк от платья
и упорхну в рассвет окна.

Он вдруг поймет, что надоело
терзать мое пустое тело.
И оком, мутно и дебело,
в глазницы глянет, мой дракон.
Припомнит все – и рифмы трепет,
и сладкий смех, и глупый лепет,
былое кружево потреплет
и, может быть, заплачет он.

«Подвиг бледнеет розово…»

Подвиг бледнеет розово,
мелко сучит измена,
плещет событий озеро
от щиколотки до колена.

Царство пади – вот грому-то…
Эхо – бесшумней вздоха.
Так… скоморошьим омутом
замельтешит эпоха.

Райскою птицей скроена,
да без надежд на вечность,
мукой не удостоена
счастлива безупречно,

я, позабыта Хроносом
в этой стоячей луже,
мокну – павлин без голоса,
что никому не нужен.

Бьется с утра до вечера
императив височный:
Птаха, лети, ты певчая!
Поторопись на площадь.

Там поклонились сумраку.
Там опустели лица.
Жаром пера без умолку
петь тебе, чудо-птица!

Евгения Комарова

Бохум

Родилась в 1954 г. в Киеве. Училась в МГУ им. Ломоносова на химическом факультете. Первая публикация в антологии юных поэтов Украины «Тропинка на Парнас», изданной под редакцией В. Коротича в Москве, в издательстве «Молодая Гвардия». В Германии увлеклась немецким языком и переводами с немецкого и на немецкий. Принимала участие в совместной русско-немецкой антологии «Die Briefe, meine, lasest du im Schlaf» («Письма мои читал ты во сне»), опубликовавшей произведения современных русско- и немецкоязычных авторов земли Северный Рейн-Вестфалия в двуязычном варианте. В дальнейшем публиковалась в различных альманахах и антологиях русского зарубежья – как в качестве автора, так и в качестве переводчика.

Театр теней

Эвридика

Орфей, куда ты меня ведешь?
Мне страшно, и не видно ни зги…
Я чувствую Геи глухую дрожь
Каждым пальцем босой ноги;

Мне чудится блеск не огня, а – дня,
И шелест крыльев стрекоз – не сов…
Орфей, зачем ты позвал меня?
Зачем пошла я на этот зов?

Я здесь забыла звучанье слов,
Значенье звуков, цветов цвета…
Теченьем Стикса меня снесло:
Я ещё – не там, но уже – не та.

Ты мне уже не вернёшь – меня!
Я слышу в плеске летейских струй:
Тень рук не сможет тебя обнять,
Тень губ не возвратит поцелуй.

Не склеить с веткой опавший лист,
Не нужен свет для потухших глаз…
Ну что же медлишь ты? Оглянись —
Чтоб тебя увидеть в последний раз!

Кассандра

О, как вы насмехались надо мной,
страшась и ненавидя втихомолку!
Ну что, троянцы, много ль было толку
в слепой гордыне вам? Агамемно́н

влачит теперь, в лохмотьях и рубцах,
её остатки жалкие в Микены…
И смерть моя, и гибель Поликсены —
последние штрихи того резца,

который завершает мрачный труд —
гробницу славы и величья Трои.
Не строить – рушить призваны герои,
не сеять – пожинать за трупом труп.

Там, где героев боги создают,
взяв деву – силой, а жену – обманом,
там смертным сыновей рожать не надо —
они обречены полечь в бою.

Стать в гекатомбе жертвенным тельцом —
вот участь их, рождённых в век героев…
А впрочем, сам герой – не что иное,
как бык-вожак, отобранный жрецом,

чтоб, розы на челе неся и лавр,
на смерть вести восторженное стадо.
А какова за подвиги награда —
расскажут вам Тесей или Геракл…

Какой, однако, славный саркофаг —
когда-то неприступной Трои стены!
Цена пожухлых прелестей Елены
не слишком ли, герои, высока?

О, мне она известна лучше всех,
поскольку эту цену назначали
не вы. Да и не боги. Изначально
её мерилом был тот самый смех,

который – за спиной или в лицо —
как тень, сопровождал меня повсюду…
Я прорицала? Что ж, скрывать не буду —
я проклинала вас, толпа глупцов!

Надменные, закрывшие глаза,
чтобы не видеть, уши – чтоб не слышать,
ведо́мые тем, что пупка пониже…
Вам ве́дом лишь охотничий азарт,

вам крови вкус и страха запах мил?
Надеюсь, вам их досыта хватило…
Что мне Эреб, когда Тартара силы
я заклинала в безднах вечной тьмы!

Я не имела больше ничего,
лишь слово! Но его никто не слушал…
Мне, значит, не дано читать в грядущем?
Ну что ж, я создала́ для вас его!

…Всё кончено. Пора и мне к теням —
дневного света не выносят совы…
Но помните – в начале было слово,
и это слово было у меня!

Иешуа