Антология - Певчий ангел

• Название: Певчий ангел
• Автор: Антология
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9905980-7-2

В настоящей книге представлено творчество женщин-поэтов XXI века, проживающих в России, а также в странах ближнего и дальнего зарубежья.

Российских поэтесс объединяет с поэтессами русского зарубежья профессиональное владение русским языком, любовь и бережное отношение к слову, широкий диапазон тем, стилей и выразительных поэтических средств. Собранные здесь стихи не только несут печать лирической исповедальности их авторов, но и являются подлинным историческим документом нашего времени.

В оформлении обложки использована картина «Ангел трубы» ("The Angel of the Trumpet") сэра Эдварда Бёрн-Джонса (1833–1898), Лондон.

---

Иешуа

Ну вот и нисан, и первый пасхальный Седер,
А нас за столом тринадцать (ох, не к добру!)
Лица невеселы. Вяло течёт беседа.
Мне нужно собраться. Я знаю, что завтра умру.

Чему суждено свершиться, должно свершиться…
(О, только б сдержаться! Не измениться в лице!)
Эта история белыми нитками шита,
И я не уверен, что будет достигнута цель.

Искупленье – липкое слово. Словно по смете,
Принимается жертва в уплату суммы грехов.
Но разве можно за жизнь рассчитаться смертью,
Как меняла за сребреник пригоршней медяков?

Неужто, Отче, с людьми нельзя по-другому?
(Из этой же чаши, помнится, пил Сократ…)
Ни один из вас не пойдёт со мной на Голгофу,
Ни один не узнает, когда я вернусь назад.

Храм разрушен давно, и новый будет едва ли,
Зато расплодилось торгующих, будто тлей…
В Гефсиманском саду сегодня опять стреляли…
Не пойду я туда, пожалуй… Иуда, налей!

Дон Жуан

Скомканная чужая постель.
Скомканное чужое лицо.
Лучше б ты не смотрел на неё теперь
Из-под век, налитых ночным свинцом…

Скомканные пустые чулки.
Скомканные пустые слова.
На безымянном её правой руки
Тонкий след кольца заметен едва.

Ну, что ж, ты выиграл, Дон Жуан!
Ты счастлив? Этого ты хотел?
Командор не придёт. Он мёртв. А ты пьян,
И здесь не театр, а дрянной отель.

Тебе не уйти со сцены, хоть плачь!
Твой приговор пострашней галер:
Сам себе режиссёр (а точней – палач),
Прикованный к амплуа «жюн премьер»…

Она тебя старше годков на пять,
(Утренний свет жесток – се ла ви!)
И она не умеет ни ткать, ни ждать,
И не то чтоб очень ловка в любви.

Не научилась ни шить, ни жить,
Не получилось детей рожать…
Почему так тупы, чёрт возьми, ножи?!
Командор не придёт. Он мёртв. А жаль…

Донна Анна

Скомканная чужая постель…
Скомканные пустые слова…
Так устала я, Господи, от потерь,
Что осталось только идти ва-банк!

Я хной подкрашу седую прядь,
Кармином губы я подведу…
Я уже потеряла страх потерять,
Но боюсь найти на свою беду.

На свою, на его ли беду
Напою нас двоих допьяна́…
За одну эту ночь мне гореть в аду —
Так пускай уж тысяча и одна!

Но тот, кто рядом со мной лежит,
Не может ни давать, ни дарить:
Он глотает, давясь, и любовь, и жизнь,
Будто наперегонки, на пари.

Он не умеет пить, как гурман —
Не торопясь, смакуя глотки…
Победитель!.. Мне жаль тебя, Дон Жуан —
Остатки не сладки. Они горьки.

Они сухи, как мои глаза,
И ядовитей змеиных жал…
Пей же! Это вино ты сам заказал!
Командор не придёт. Он мёртв. А жаль…

Командор

Скомканная пустая постель.
Скомканные чужие слова…
При жизни я двери сорвал бы с пете́ль,
Но смерть всегда – пораженье в правах.

Мёртвые сраму не имут… Честь? —
Пустое, так же, как месть и страсть…
А впрочем, одно преимущество есть:
Мертвеца нельзя убить ещё раз.

Не знаю, зачем я пришёл сюда…
(Скука – проклятие мертвецов!)
Не для поединка и не для суда,
А просто – увидеть её лицо…

Что ж, mea culpa – моя вина!
Я не успел (или не сумел…)
Ей объяснить, что любовь – не война,
Где после сражения – груда тел.

А Дон Хуан – не учитель ей,
Он сам невежествен, как монах…
Я готов пережить хоть сотню смертей,
Чтобы ей помочь, но – увы и ах!

Она простит эту ночь ему,
Но не себе… Куда ей бежать?
Дверь за́перта. Окно раскрыто во тьму.
Командор пришёл, но он мёртв. А жаль…

Крысолов

Послушай, Крысолов, зачем ты снова в Гамельн?
Тут крысы не живут с тех самых дней лихих,
И тут тебя не ждут, но и не бросят камень
В тебя за все твои и не твои грехи.

Изношен твой кафтан и стоптаны ботинки,
И дудочка твоя срывается на хрип;
В глазах твоих судьбы нетающие льдинки,
В кармане – медный грош, в котомке – сухари…

Что ты пришёл узнать (а может быть, поведать?) —
Покаяться ли в чём, оспорить ли вину?
Тут все уже давно отплакали по детям,
Попутно не забыв пересчитать казну.

…А дети шли с тобой, смеясь и подпевая,
И ветер раздувал огонь сиявших глаз,
И с туч живой водой стекала дождевая,
И мир рождался вновь, как будто в первый раз…

Но латаный кафтан не заменяет латы,
И дудка – не копьё, хоть мельниц и полно…
А дети нынче тут с рожденья глуховаты
И песенки твоей не слышат всё равно.

Роман в стихах Том I, виртуальный

Что за банальность, Господи прости:
ну, я люблю… ну, ты, увы, не любишь…
Всё под луной не ново и не лучше,
а то, что не в реале, а в Сети —

неважно: боль фантомная порой
бывает нестерпимей настоящей,
и опустевший электронный «ящик»
такой же чёрной видится дырой,
как дырочки в жестянке на стене,
когда сквозь них, как парус, не белеет
конверт… И я опять включаю плеер
с той песенкой, написанной не мне…

А ты молчишь, печальный Птицелов,
потусторонний призрак монитора,
и я стенанья греческого хора
перевожу на русский парой слов.
Из шерсти путеводного клубка
на зиму Ариадна вяжет свитер…
А ты не пишешь, не заходишь в твиттер,
закрыл ЖЖ и удалил аккаунт.

Не выйти через запад на восток
мне в этом лабиринте отражений…
Отбросив ник, подписываюсь: Женя.
Теперь – лети, последний лепесток!

Роман в стихах Том II, реальный

…А дождь – он, в самом деле, смоет всё:
и поцелуи с губ, и снег, и слёзы.
Как клоун в цирке, плюхнется он оземь
и запахов охапку поднесёт.

Он сможет без труда растормошить
труб водосточных чинную семейку,
и те зальются булькающим смехом
от всей своей заржавленной души.

Наделав лужу, он смутится сам
и смоется с Манежа, огорошен,
а зонтики захлопают в ладоши
и сложатся с почтеньем пополам.

…Ты спустишься в простывшее метро
простившим эту ночь за это утро,
и контролёр с лицом дежурно-хмурым
потребует билетик, как Харон.

А я у стойки паспорт протяну
немецкий, поздоровавшись по-русски,
и скажет стюардесса: «Видно, грустно
так скоро покидать свою страну?»

Но, слава Богу, дождь, и на него
легко списать взъерошенность и влажность…
А впрочем, это всё уже не важно,
мой самолёт вот-вот начнёт разгон.

Ума хватило вымолчать слова,
чтоб маяться поврозь, а не друг с дружкой.
– Нет, нет, спасибо, мне воды не нужно:
в Москве был дождь, и я теперь трезва.

Наталья Хаткина 1956–2009

Родилась в Челябинске 2 сентября 1956 года. Детство Натальи прошло в Узбекистане в городе Каган. Училась на филологическом факультете Донецкого государственного университета и закончила его в 1978 году, по окончанию до 1979 года работала в селе Терны Краснолиманского района Донецкой области учителем русского языка и литературы. С 1979 года в течение двадцати лет работала библиотекарем в Донецкой областной детской библиотеке имени Кирова. Первый сборник стихов «Прикосновение» вышел в 1981 году в издательстве «Донбасс «с предисловием Евгения Евтушенко. В дальнейшем выпустила поэтические сборники «От сердца к сердцу», «Лекарство от любви», «Поэмы», «Птичка Божия». Умерла 15 августа 2009 года. В 2013 году в донецком издательстве БВЛ вышла книга Н. Хаткиной «Стихи и поэмы». Составитель, Вениамин Белявский, любезно разрешил взять некоторые стихи из этой книги для нашей антологии.

«Осень, не помню, в каком мы родстве…»

Осень, не помню, в каком мы родстве,
так измотал меня этот проклятый
год, что уже непонятны, невнятны
хрипы и всхлипы в сентябрьской листве.

Осень, ведь было же что-то в крови —
общее чувство свободы и меры,
что потеряла, пойдя на галеры
рабского счастья твердить о любви.

Не унижай меня больше, любовь!
Только ты в сути своей униженье,
вольной когда-то души пораженье —
рядом с другим не остаться собой.

Не подходи ко мне больше! Пора
жить, не калечась и не калеча.
Осень кладет мне ладони на плечи.
Я вспоминаю: ей имя – сестра.

«Выйду из дому в мороз …»

Выйду из дому в мороз.
Ветер с налету облапит,
тело продует насквозь,
душу вчистую ограбит.

Ветер, хоть что-то оставь
мне в эту ночь ледяную.
Память оставил – кристалл,
впаянный в клетку грудную.

Знать бы, куда поверну,
где я, откуда и кто я?
Помню лишь зиму одну
жизни, прожитой не мною.

С кем же я лето пропела?
Ветер толкает – пустяк!
Вот он забрался под перья —
в полый мой птичий костяк.

Птицами были мы в детстве
до человечьей судьбы:
холод и голод – и бедствуй,
мерзлую землю долби.

Как же теперь возвратиться,
как мне добраться домой?
Так и останешься птицей,
вмерзнешь в кристалл ледяной.

Шпана