Анна Вислоух - Громкая тишина

• Название: Громкая тишина
• Автор: Анна Вислоух
• Жанр: Биографии и Мемуары

Сегодня в России нет статистики, показывающей, скольким людям с расстройством аутистического спектра удается окончить вузы. И знает ли кто-то еще, кроме специалистов, о существовании таких людей? Это первая история успеха человека с РАС, с помощью своей семьи прошедшего путь от ребенка с диагнозом «задержка развития» до студента американского университета. История, написанная его матерью. Основная мысль этой книги – дайте своему «неправильному» ребенку шанс думать и действовать по-другому.

---

– Это конечно, все чудесно, – Виолетта Максимовна невозмутима, как статуя Свободы. – Но это совсем не значит, что он может учиться с… нормальными детьми. Он психологически не готов к школе.

– И в чём это проявляется? – я чувствую, как ко мне подкрадывается старая подруга паника – ку-ку, давно не виделись!

– Он катастрофически не успевает выполнять работу со всем классом! – Виолетта всё-таки смягчается, видимо, увидев мое лицо. – За то время, когда класс решает три-четыре задачи или примера, или пишет несколько упражнений, Тим делает только одно!

Я всё ещё продолжаю глупо улыбаться. Мне всё ещё кажется, что Виолетта скажет хотя бы что-то хорошее о моём ребёнке. Но она произносит это слово «одно» так, что я ясно вижу у неё в руках огромную единицу и понимаю – если сию секунду не перестану улыбаться, она с размаху шмякнет ею по незащищённой моей улыбке. Я сжимаю губы.

– Вы что, не открываете тетради сына, не видите, ЧТО там написано и какие стоят оценки? – сочувствие, мгновение назад промелькнувшее в её взоре, сменяется искренним недоумением.

– Нет, почему же… Я открываю… в смысле, я и уроки делать ему помогаю… Но… мне казалось, что он просто очень медлителен, несколько рассеян… Но ведь он понимает, как решать задачу! И пишет довольно грамотно, – я кожей чувствую, что учительница меня не слышит.

– Слегка рассеян?! Это вы называете – слегка?! Да я до него по полчаса не могу достучаться! Зову и по имени, и по фамилии, а когда уже просто подхожу и трясу его за плечо, тогда он наконец-то просыпается! И встает с таким видом, будто хочет спросить: «Кто вы все здесь такие, и что я тут делаю?»

Виолетта от возмущения покрывается пятнами, и в её голосе я с удивлением улавливаю жалобные нотки – вот, мол, какие стрессы мне приходится переносить из-за вашего сына. Я же натурально впадаю в состояние ступора.

– И с письмом у него тоже проблемы! Он не разделяет слова в предложении, да что там – он и сами слова не может поделить на слоги! Начало предложения может написать со строчной буквы, а в середине обычное слово, не имя и не название, – с прописной!

Виолетта говорит ещё что-то. Но мне достаточно и этого.

– Но ведь ещё только начало второй четверти, – пытаюсь я воззвать к её педагогической интуиции. – И это же только первый класс! Он научится! Он… знаете какой…

– Я знаю только одно, уважаемая Анна Михайловна! – Виолетта уже снова говорит довольно спокойным отретушированным голосом. И каждое слово её будто гвоздём вколачивается в крышку гроба, в котором я уже хороню свою надежду на мирное, как у дочери, школьное будущее. – Ваш сын не способен работать в классе. Мы направляем его на психолого-медико-педагогическую комиссию. О дате я сообщу вам отдельно. И я настоятельно – слышите, настоятельно! – рекомендую вам показать его специалистам. И логопеду в том числе.

Я выхватываю из ее речи знакомое слово. Да, логопеду… Но мы уже два года ходим к логопеду!

– Мы уже два года ходим к логопеду в нашей же школе, – я всё еще пытаюсь выбраться из-под обломков обрушившейся на меня информации. – Но результата практически нет. Я не знаю, к кому ещё обратиться…

– Вот на комиссии вам всё и расскажут! – Виолетта начинает перекладывать на столе тетрадки, ясно давая понять, что на этом разговор закончен.

Мне слышать все это, конечно же, неприятно, но всего масштаба трагедии я пока еще не осознаю. Ну не может быть задержки… этого самого развития у ребёнка, который изучил всю популярную медицинскую энциклопедию, вдобавок к ней – астрономическую карту неба, знает, как называются планеты Солнечной системы, перечитал все книги про динозавров, пишет картины маслом, акварелью, сочиняет музыку… Который может по слуху подобрать симфонию Бетховена, имитирует иностранные языки, даже китайский! Да он же… собирает сложные конструкторы, всё время что-то придумывает, изобретает, играет с роботами-трансформерами! Какая задержка?!

Я иду домой, Тим плетется рядом, в голове роятся все эти мысли, я веду мысленный гневный спор и с Виолеттой, и со всякими комиссиями… Но не знаю только одного – все эти особенности, вкупе с озвученными Виолеттой, уже указывают на расстройство аутистического спектра (РАС). И специалисту эти признаки видны сразу. Но такой человек на нашем пути появится ещё очень нескоро. Диагноз будет поставлен4, но что с этим делать, мне так никто и не скажет. А я буду долго и безуспешно в одиночку биться в глухую стену.

Как Тим находит друга в трещине, а комиссия находит у него задержку развития

В стену он смотрит уже битый час. Водит по ней пальцами и что-то шепчет. Что он там нашёл, на этой облупленной, сто лет не крашеной стене?! Я порываюсь спросить его об этом, подхожу и… молча отхожу, продолжая пробежку по длинному школьному коридору, странно тихому и пустому.

Мы ждём, когда нас пригласят в кабинет, где заседает психолого-медико-педагогическая комиссия. Ждём уже почти час. Раздражение мое начинает вспухать и вот-вот выплеснется из берегов.

– Что ты там увидел, Тим? – я всё-таки притормаживаю возле сына и трогаю его за руку. Он вздрагивает, поднимает на меня глаза, и я вижу, что он не здесь, не в этом гулком школьном коридоре с потёртым линолеумом и облупившейся краской на стенах.

– Мама… Тссс… Тихо… – сын прижимает палец к губам. – А то он испугается.

– Господи, да кто он-то?

– Он… Видишь вот эту трещину? – Тим проводит рукой по замысловатой извилистой дорожке, образовавшейся после того, как кто-то очень упорный эту краску отколупал. Или сама отвалилась – от древности. Школу, поди, в последний раз еще в 70-х ремонтировали, а на дворе – 90-е. Н-да… Девяностые… Не до ремонтов, когда учителям по полгода зарплату не платят. И у нас на работе неизвестно, когда хоть какой-нибудь авансишко дадут… Мои мысли сворачивают к насущным проблемам, но голос сына возвращает меня в школьный коридор.

– Ну мама же, видишь?!

– Да вижу, Тим, вижу! Трещина как трещина. Покрасить давно пора стены…

– Ты что! Он же тогда не выйдет, его замуруют!

– Да кто он-то, Тимочка?

– Маленький такой человечек, – Тим показывает крошечное расстояние между большим и указательным пальцем. – Он здесь давно живёт, я его видел и даже с ним разговаривал.

– Тим, это ты придумал, я понимаю. Очень интересно, но…

– Мама! Я ничего не придумал! Знаешь, как за ним интересно наблюдать! Вот сама постой рядом и увидишь. Хотя тебя он может испугаться…

Я открываю рот, чтобы прочитать короткую лекцию о пользе фантазии и том, что нужно для неё знать место и время, но дверь в класс, где заседает комиссия наконец-то приоткрывается, оттуда выходит такая же несчастная затурканная мамаша с не менее затурканным дитёнком. И нас приглашают войти. Я хватаю Тима за руку, и мы влетаем в кабинет – скорее уже говорите, что вы там про моего ребёнка понапридумывали, и мы пойдём домой.

В классе за столом сидят с очень строгим видом несколько женщин, одна – в белом халате.

– Мальчик, подойди к нам, – неожиданно ласково и доброжелательно говорит она. – А вы, мамаша, посидите пока рядом.

Ну хорошо, хоть не выгнали. Я сажусь за маленькую парту и внутренне напрягаюсь до звона в ушах. Ох, не нравится мне эта «ласковая»… Тем временем дамы спрашивают сына, как его зовут, в каком классе учится. Что они, за идиота его принимают?! Я делаю протестующее движение вперёд, но «ласковая» меня опережает:

– Не беспокойтесь, это стандартная процедура.

Да, как же, знаем мы ваши стандартные процедуры. Сейчас он заволнуется, собьётся и прямиком в класс коррекции вы его и засунете. Тем временем за столом уже идёт оживленная беседа – психологи задают Тиму вопросы, он на них, надо сказать, вполне достойно отвечает. Нужно только несколько раз напомнить ему, что все ждут ответ. Ну да это мне не в новинку, и ничего ужасного я в этом не вижу – рассеянный у меня мальчик, только и всего. Человек рассеянный с улицы Бассейной… Я вспоминаю картинку из детской книжки, на которой человек рассеянный идет по улице с дуршлагом на голове и в перчатках на ногах, и начинаю улыбаться.

– Я вижу, что вам, мамаша, весело, – сверлит меня взглядом «ласковая». Правильно, я так и думала, что она такая же добрая, как амазонский крокодил. – А вот нам не до смеха. Он у вас не знает элементарных вещей! Где правая, а где левая рука?! Как называются месяцы, какой сегодня, наконец, день недели! А тетрадки!

На свет божий к моему ужасу извлекаются наши несчастные тетрадки, истекающие чернильной кровью.

– Это же кошмар! Здесь явная дизорфография5. Да и половину звуков он не выговаривает. Вы обращались к логопеду? – «крокодил» смотрит на меня из-под очков, уже явно заранее зная ответ.

А вот фигушки!

– Да, конечно, – довольно спокойно говорю я. Хотя внутри у меня так и продолжает дрожать нить от лампочки накаливания. – Да вот же Елена Ивановна, мы к ней и ходили, почти два года.