Юрий Ильин - Путешествие назад во времени

• Название: Путешествие назад во времени
• Автор: Юрий Ильин
• Жанр: Биографии и Мемуары

История моей жизни богата разными событиями. Она начиналась в предвоенное время, само по себе насыщенное интересными фактами. Тяжёлое было время для жизни и в годы войны, в том числе и для детей. Наша семья эвакуировалась с «пересадками» аж до Байкала. В 1944 г. Мы вернулись в г.Кременчуг, где отец, работая в системе «Эпрон», расчищал Днепр от останков войны. Я учился в школе и вместе с другими ребятами помогал взрослым на разных участках общественно полезных дел. В 15 лет я поступил в Киевское артподготовительное училище, а в 18 – в Киевское артучилище. Окончив его, служил на Балтике. Там, по демобилизации, был закончен первый этап моей жизни С 1955 г. я работал в Киеве на заводе Артёма, и оттуда был рекомендован ЦК ЛКСМУ к поступлению в МГИМО По окончании Института в 1962 г. я начал работать в системе МИД: сначала в МИД БССР, затем, по окончании аспирантуры, в МИД СССР. Работал также в посольствах СССР в Австралии и в Италии. С 1985 г. нахожусь на научно-преподавательской работе. Жизнь моя получилась неоднозначна. В ней было много событий, о них и речь. Но всё, благодаря Богу, получилось по судьбе. В книге много авторских оценок и раздумий, в том числе и о днях нынешних.

---

– Не знаю, что и делать. Мне очень нужно в город…

Мы, улыбаясь, уставились на Лёву, а он стеснительно поясняет:

– Там, – следует кивок в сторону окна, – одна особа будет меня после отбоя ждать.

Мы расширили ухмылки и настоятельно советуем:

– Ну и в чём дело? Махни через забор.

Лёва мнётся, охает. Умолк. Мы тоже занялись своими делами. А Лёва опять вернулся к своему предмету в конце самоподготовки. Весь вид его выражал смущение и колебание. А дело было простое. Естественно, что одетым по форме на улицу высовываться нельзя. Нужно было иное решение. Мы и советуем:

– Лёва, вылезешь после отбоя из кровати, натяни свои форменные зелёные штаны и в нижней белой рубашке топай к забору, не забудь только в кровати сложить шинель в виде куклы.

Лёва, красный как рак, повздыхал, покачал головой в знак согласия, и все опять занялись своими делами.

В положенное время мы лежали в койках, дневальный рявкнул: "Отбой!", училище отходило ко сну, хотя головы ребят нашего взвода были повёрнуты к Лёве. А тот, по-воровски тихо, спустился со своей верхней койки, как и положено, приоделся и, сказав: "Ну я пошёл!", на цыпочках нас покинул. Мы, поболтав ещё какое-то время, стали отходить ко сну. И вдруг дверь открывается, и в проёме появляется Лёва, а рядом с ним дежурный офицер майор Курганский. Мы, конечно, сделали вид, что крепко спим, а Лёва, как-то сгорбившись, побрёл к своей койке. Утром нам Лёва всё рассказал в деталях. В общем, начальство узнало про нашу хитрость и стало отлавливать там, у прибитой доски, самовольщиков. И вот наступил черёд Лёвы. Он подобрался, тихо крадучись, к забору, нашёл искомую доску, закинул на неё одну ногу, а другую перекинул осторожненько на другую сторону забора в поисках аналогичной доски на той стороне. Почувствовав под ногой что-то твёрдое, Лёва было потянул другую ногу вверх, когда ногу, опущенную по ту сторону забора кто-то схватил, радостно воскликнув: "Ну вот, ещё один попался!" Оказалось, что Лёва, закинув ногу через забор, наступил чуть ли не прямо на голову "охотника". Был пойман и в порядке наказания получил два наряда вне очереди: один – стоять дневальным у тумбочки, второй – на кухню помогать поварам.

Мы, кажется, забежали в своём рассказе несколько вперёд. Однако хотелось бы упомянуть ещё пару фактов об общей атмосфере в жизни КАПУ. С началом учебного года на первом курсе, то есть в восьмом классе, у нас в расписании появился урок, вызвавший недоумение воспитанников, растерянность, протест даже. Урок назывался – "танцы". Мы ментально только начали освобождаться от тягостных воспоминаний о войне, ещё общество бедствовало материально, а тут вдруг "танцы"! И какие! Были упомянуты мазурка, полонез, па-де-труа, па-де-катр, полька, краковяк, вальс и ещё что-то, что я сейчас не помню. Мы смотрели на эти названия, как бараны на новые ворота, бурчали, что это, мол, буржуазные штучки, но… деться было некуда. А, кстати, в девятом классе, когда мы поумнели, стали на уроки танцев сами рваться. Тем более, на занятия приглашались девочки из соседней женской школы. Все эти "паде", мазурки и прочее мы освоили, внесли туда русский элемент и вместо того, чтобы танцевать важно и плавно, лихо отплясывали на вечерах, у нас в училище или в женских школах, а гражданские ребята лишь завистливо топтались по углам. И, кстати, хор у нас в училище был прекрасный, и "таскали" нас по субботам и воскресеньям по музеям и театрам Киева. И всё бесплатно! Туда идём, как на обязаловку, строем, а по окончании получаем личные знаки и отправляемся в увольнение. Сейчас такое даже в Московском суворовском училище представить трудно. Тогда воспитание основывалось на извечном принципе: сочетание жёсткой дисциплины и отеческое, милое даже, отношение к нам офицеров- воспитателей. Уместным будет, пожалуй, привести ещё пару примеров.

Первый был связан именно с танцами. Это был уже девятый класс. В перерыве между уроками, в небольшом зальчике, мой близкий друг, он же командир отделения, сержант Виктор Ланденок отрабатывал приёмы вальса. Прозвучал звонок, а он то ли прослушал его, то ли увлёкся, продолжает крутить танцевальные па. В дверях зала появляется дежурный офицер майор Соколов. Между собой мы, воспитанники, прозвали его почему-то Пыня Гофман, за его внешнюю (именно внешнюю) вредность. Майор уставился на Виктора жёстким взглядом и воскликнул:

– Воспитанник Ланденок, вы что, звонок не слышали, чего вы всё ещё крутитесь?

Виктор, молча улыбаясь, по инерции делает ещё пару па, а на ошарашенный взгляд офицера отвечает:

– Товарищ майор, но раскрутиться-то надо.

Вид Виктора был настолько простодушным, что майор тоже улыбнулся и приказал:

– Марш в класс!

Другой случай имел место после девятого класса, когда мы были в лагерях за Киевом на занятиях по тактике в поле. И опять оказался замешан всё тот же майор Соколов…

Он спокойно вёл занятия, рассказывая нам что-то интересное по тактике отражения танковой атаки противника. Мы его внимательно и с интересом слушали. И вдруг майор замолчал, глаза его вспыхнули гневом, и он, уставившись на воспитанника, грозно вопросил:

– Нефёдов, а где ваша звёздочка?

Тот наивно посмотрел на офицера, лицо его выражало явное недоумение и простодушие. В свой адрес он услышал:

– Вы не прикидывайтесь малышом. Где ваша звёздочка на пилотке?

Нефёдов потрогал ладонью пилотку, стащил её с головы, посмотрел на пустое место от звёздочки и наивно ответил:

– Не знаю, товарищ майор, с утра она была.

Мы смотрели, как майор распаляется гневом, но нам было интересно, чем завершится ситуация. В общем, ждать нам пришлось недолго:

– Итак, Нефёдов, даю вам пять минут. Бегом в расположение батареи, найдите старшину, возьмите звёздочку и также бегом обратно.

А мы все сидим на траве, любопытствуем. Нефёдов встал, оправил гимнастёрку, сказал: "Слушаюсь!" и… пошёл в обратную сторону от расположения батареи. Майор побелел от гнева.

– Нефёдов, вы куда?

А тот так, вроде нехотя, отвечает:

– Разгон беру, товарищ майор, чтобы мне ваше приказание выполнить неукоснительно, точно и в срок, за пять минут.

А фишка ситуации состояла в том, что до расположения батареи было три километра. Последовала немая сцена. Все замерли… Майор утомлённо вздохнул, помахал рукой и сказал:

– Ну ладно… выполняй указание.

Он улыбнулся, и мы все захохотали, понимая, что приказание не выполнимо, поскольку времени до конца занятий оставалось всего полчаса. А надо добраться до батареи, найти старшину, получить звёздочку, прикрепить её и вернуться на занятия. Но Нефёдов всё-таки начал выполнять приказание: он было побежал, но майор его вернул.

Мне захотелось рассказать эти случаи (а много было и других), чтобы читатель понял характер наших служебных взаимоотношений: у нас была строгость, но не было солдатчины. Солдатчина появилась позже, в офицерском училище. И, кстати, вспоминается, что то же примерно было тогда и в обществе: жизнь была строгой, но в общем доброй, поскольку люди, претерпевшие войну, относились друг к другу душевнее. Невольно хочется сделать вывод, что бедность (не крайняя, а относительная) рождает доброту. А богатых у нас тогда не было вообще. И как показала жизнь сталинского периода, общество отлично обходилось без них. Великий государственный деятель и полководец Наполеон Бонапарт сказал по этому поводу определённо: "Богатство в настоящее время – это плод воровства и грабежа" (le fruit du vol et de rapine).[3] Так было 200 лет назад, а сейчас мы к словам Наполеона могли бы добавить масштабные убийства, преступность и коррупцию. Может без всего этого обойтись человечество? Несомненно, я это в различных обществах видел вполне конкретно, но для этого нужно дать себе ответ на простой вопрос: государство существует для всего общества или только для клана богатых, столь ненавидимых Иисусом Христом? Если оно для всех, то и должно использовать соответствующие меры.

Приведём в этой связи ещё один пример, но на более важную тему. В 1945 году страна наша усилиями лучшей и главной части общества победоносно завершила Великую Отечественную и Вторую мировую войну. Жизнь этой части общества в результате войны стала тотально бедной, но в это же время к войне примазались многие проходимцы и преступники, которые искали собственную выгоду в кровавой и мутной реке войны. Возникла огромная социально-политическая проблема, решать которую надо было не откладывая. И было принято нужное решение. С 16 по 29 декабря 1947 года, как своего рода подарок стране, была проведена в СССР денежная реформа, а вместе с этим отменили карточки и ввели единые цены на продовольствие и промышленные товары. Суть решения и реформ состояла в следующем:

– зарплата в стране оставалась неизменной;

– обмен старых денег на введённые новые производился по счетам в сберкассах таким образом: у кого на счёте было до трёх тысяч рублей, обмен денег шёл в соотношении 1:1; у кого на вкладе было от трёх тысяч до десяти, обменивали 2/3 суммы; у кого больше – 1/3. Ну а тем, у кого деньги были "под кроватью," – меняли в соотношении 1:10; облигации массовых займов, приобретённых до 1947 года, обменивали на новые с коэффициентом 3:1;