Олег Танимов - Теория юридических фикций. Монография

• Название: Теория юридических фикций. Монография
• Автор: Олег Танимов
• Жанр: Юриспруденция

Монография есть результат многолетнего исследования автора, посвященного фикциям в праве. В ней раскрываются понятие и сущность юридической фикции в праве, рассматриваются причины возникновения юридических фикций, обосновывается необходимость применения их в праве. В этой связи исследуются взгляды правоведов различных эпох на сущность феномена фикции. Значительное внимание уделено классификации юридических фикций. Законодательство приводится по состоянию на ноябрь 2015 г. Рекомендуется студентам юридических вузов и факультетов, аспирантам, преподавателям, депутатам, практическим юристам и всем интересующимся проблемами юридической техники, одним из приемов которой и являются юридические фикции.

---

На уровне массового сознания народа правовая психология находит выражение в фольклоре, так как в этот период письменная форма права еще не доминирует. В народных пословицах, песнях право понимается как правда, справедливость, как то, что противостоит обману, произволу, привилегиям. О правовых, нравственных взглядах, представлениях, чувствах народа можно составить картину по собранным В. И. Далем «Пословицам русского народа», особенно в разделах «Неправда – обман», «Мошенничество – воровство», «Воровство – грабеж», «Суд – приказный», «Суд – правда», «Суд – лихоимство», «Клевета – признание – покорность», «Казна», «Царь», «Закон», «Начальство – приказ – послушание» и др. В форме пословиц получили выражение взгляды, которые разработаны и обоснованы теоретически в правовой идеологии. Например, «закон назад не пишется» соответствует правовому положению «закон обратной силы не имеет», пословице «незнанием закона никто не отговаривайся!» соответствует правовой принцип «нельзя ссылаться на незнание закона»199.

Здесь явно прослеживается условное (фиктивное в нашем случае) сравнение правовых и обыденных, чаще употребляемых простым народом, категорий200.

Новое время – достаточно сложный этап в развитии человечества. Историки различных школ резко расходятся в периодизации новой истории. Как правило, в российской историографии ее начало связывают с английской революцией середины XVII в., начавшейся в 1640 г. Среди других событий, которые принимаются в качестве исходного рубежа Нового времени, называют события, связанные с Реформацией (1517), открытие испанцами в 1492 г. Нового Света, падение Константинополя (1453) или даже начало Великой Французской революции (1789). Еще сложнее обстоят дела с определением времени окончания данного периода. В советской историографии безраздельно господствовала точка зрения, согласно которой период новой истории закончился в 1917 г., когда в России произошла социалистическая революция. Согласно современной точке зрения рассмотрение событий, связанных с Новым временем, следует завершать Первой мировой войной (1914–1918). Дискуссия по вопросу о периодизации новой истории продолжается и сегодня201.

Мы благодарны Новому времени за то, что именно в этот период возрождается огромный массив народной мудрости (фольклора) благодаря как отечественным, так и зарубежным исследователям-активистам. К их числу мы относим известного лексикографа Владимира Ивановича Даля, Вс. Ф. Миллера, У. Дж. Томса и др. При более внимательном рассмотрении фольклора и мифологии обнаруживается довольно-таки тесная их связь с фикциями.

Другой формой выражения юридических фикций в Новое время было законодательство. Наиболее наглядно применение фикций можно увидеть при анализе Монгольского Уложения.

2.3.2. Фикции в законодательстве монголов (1627–1694)

Для полного и целостного изучения такого юридико-технического приема, как фикция, необходимо, безусловно, прибегнуть к изучению исторических памятников права. Только после глубокого изучения истории (традиций, обычаев, быта народов) можно выявить всю сущность фикции.

Фикции имели свое место во все времена и у всех народов, где были развиты общественные отношения, закрепленные правовыми источниками202.

Большинство правоведов особое внимание и тщательное изучение уделяют фикциям в римском праве. На наш взгляд, следует также обратиться к правовым системам, существовавшим у кочевых народов Азии и Востока. Будучи в основном номадами203, имевшими свои традиции и присущий только им восточный колорит, они принимали своеобразные правовые акты.

Из всех известных нам источников права, принятых на Востоке, особое место занимает «Цааджинбичиг» (далее – Уложение) – свод маньчжурских законодательных актов для монголов на 1627–1694 гг., так как:

• «во-первых, это первый официальный свод законов в маньчжурском законодательстве для монголов;

• во-вторых, именно «Цааджинбичиг» положил начало кодификации этих законов и в последующие годы, что нашло свое отражение в появлении новых «Монгольских уложений» в XVIII и XIX вв. – правопреемников этого Кодекса;

• в-третьих, он впервые вобрал в себя нормы маньчжурского государственного, гражданского, уголовного права, установленные для Монголии и, в определенной степени, нормы монгольского обычного права, став основой правопорядка в стране и, главным образом, регулятором взаимоотношений династии Цин с монголами почти на протяжении XVIII в.»204.

Это время было периодом перемещения маньчжуров в Центральную Азию, в противостоянии с которыми разрозненные монгольские княжества в пределах Южной и Северной Монголии, несмотря на упрямое и продолжительное сопротивление, понемногу теряли свою самостоятельность.

Выработкой новых и унификацией старых законов для монголов, вошедших в Уложение в течение нескольких лет после 1691 г., занималась специальная комиссия Палаты внешних сношений – правительственного учреждения, созданного еще в 1638 г.

Данное уложение было утверждено и издано на трех языках: маньчжурском, монгольском и китайском.

На русский язык текст Уложения был переведен в 1998 г. учеными РАН – М. И. Гольман, Г. Д. Санжеевым и А. Д. Цендиной.

По словам русскоязычных переводчиков, в публикации с переводом Уложения «полностью сохранена структура этого памятника в том виде, в каком она была представлена в монгольском оригинале. Следует отметить, что в нем совершенно отсутствует какая-либо упорядоченная система расположения материалов: вперемешку даются статьи, относящиеся как к гражданскому праву, так и к уголовному, полностью отсутствуют какие-либо разделы, по которым можно было бы группировать однородные по содержанию статьи, и т. п. В целом же они охватывают необычайно широкий и самый разнообразный круг правовых проблем и вопросов, вплоть до решения частных житейских ситуаций на уровне правительственных инстанций, и позволяют судить об основных направлениях монгольской политики маньчжурских правителей»205.

Внимательно изучив структуру Уложения, мы, в свою очередь, можем утверждать, что законодатель не просто упускает из виду регулирование определенного рода правовых отношений, но и осуществляет подмену категорий и понятий, объектно-субъектный состав правоотношений с целью наказать за деяния, применить санкцию. Таким образом, налицо множество фикций (как позитивных, так и антиподов закона) и пробелов в законодательстве Монголии.

Так, например, положение женщин и детей по данному Уложению оставляет желать более гуманного и нравственного отношения к ним. Данный факт породил в обозначенных правоотношениях в Уложении немало фиктивных элементов.

По Уложению у женщин и детей нет определенного статуса, их приравнивают к имуществу. «Е сли простолюдин умышленно убьет человека, то ему отсекали голову, «а имущество и скот их, кроме жены и детей, отдать семьям убитых» (ст. 69 Уложения). При этом в переводах этого текста на другие языки отмечалось, что имущество простолюдина состояло только из вещей, а вот в оригинальном тексте «Цааджинбичиг» в имущество простолюдина входили и жена, и дети. Также женщины (сестры, матери, тети, племянницы и т. д.) не входили в круг близких родственников. Во многих статьях Уложения к числу родственников приравнивались отец, дед, дяди, братья, сыновья. «Отныне сумасшедшего отдавать под охрану его деду, отцу, дяде, братьям, сыновьям или сыновьям братьев, то есть самым близким родственникам» (ст. 148 Уложения).

Таким образом, в данном Уложении существовали нормы, ущемляющие права детей и женщин. Их идентифицировали с вещами; таким образом, формировалась фикция в подмене понятий «женщина» и «имущество», что позже отразилось на иных правоотношениях, не только на семейных.

Также нужно отметить, что в некоторых случаях за преступления, предусмотренные Уложением, нет круга лиц, виновных в совершении преступления в соответствии со степенью вины. Часто ответственность за преступления несли совершенно другие люди. Налицо очевидная фикция – подмена лица, в реальности несущего ответственность за совершенное преступление. Так, например, ст. 31 Уложения указывает: «Если воры, убив украденную скотину, оставят тушу, а посторонний человек заберет ее, то он должен заплатить за нее…». В данном случае наказание в виде штрафа понесет фактически посторонний человек, который просто подобрал тушу, а воры, сначала укравшие, а затем убившие животное, выйдут «сухими из воды» и останутся безнаказанными.

Данное положение о подмене лиц прослеживается во многих статьях Уложения. Так, в ст. 68 говорится: «Свидетелю, подтвердившему убийство беглого, дать от ваннов десять лошадей… и он может идти к любому нойону206 по своему выбору. Если будет отпираться, то привести к присяге его дядю». Очевидно, снова ответственность за подтверждение убийства перекладывается на другое лицо – дядю свидетеля.