Александр Амурчик - Женя, Женечка, Женюсик. Virtuoso. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 7

• Название: Женя, Женечка, Женюсик. Virtuoso. Цикл «Прутский Декамерон». Книга 7
• Автор: Александр Амурчик
• Жанр: Современные любовные романы

Кажется, что это незатейливые истории сексуальной самореализации юноши в псевдопуританском социалистическом обществе. Но вчитайтесь – и вы обнаружите, что это острые горькие книги о сочувствии ближнему и естественных радостях бытия. В стране, где высшим достоинством представляется сила, высшей добродетелью – деньги, а высшим духовным взлётом – половой акт, дети родятся от случайного зачатия и, вырастая, продолжают унылый порочный круг. Автор нашёл в себе силы выйти за пределы этого круга.

---

– Мне ужасно приятно это слышать, – ответил я, – только, боюсь, тогда у тебя начнутся проблемы другого рода, – не сейчас, а потом, позже, когда с тобой захочет встречаться какой-нибудь местный парень; ты же знаешь какая у нас, ресторанных работников, репутация. Разговоры пойдут, фантазии у людей разыграются. А ты ведь совсем еще девчонка.

– А мне никто и не нужен! – воскликнула Валентина запальчиво. – И мне плевать на мою… репутацию. Кто меня полюбит, полюбит такой, какая я есть. А ты! Ты… Ты совсем не такой, как другие.

– Тогда говори, – разрешил я. – Говори, что мы с тобой друзья, и это будет правда, не так ли?

– Так, – просто сказала она.

Мы посидели еще некоторое время на скамеечке около дома, где она снимала у хозяев комнату на двоих с подругой.

Идти домой мне совершенно не хотелось, и мы продолжали говорить, говорить обо всем на свете и проговорили до двух часов ночи, пока хорошенько не озябли.

Все это время мы говорили в основном о ней – я, опытный ловелас, знал: говорить с женщиной о ней самой – кратчайший путь к успеху, только в этом конкретном случае я совсем не был уверен, что он мне нужен, этот самый успех. Мне попросту было приятно находиться рядом с этой девушкой, общаться с ней, вот и все. Валентина рассказала о себе, о родителях, о том, что она у них одна-единственная, и родители ее, по свидетельству соседей и родственников, люди довольно зажиточные, хотели вырастить из нее эдакий комнатный цветок, держать ее дома, под неустанной семейной заботой и опекой, чтобы у нее не возникало никаких проблем в жизни. И тогда Валентина решила, что это не для нее. Решила сама устраивать свою дальнейшую жизнь, свою судьбу, – и для начала переехала в наш, более приличный, по ее мнению, город – ей было скучно в своем родном маленьком провинциальном городке Арцизе, что расположен на юго-западе Одесской области, примерно в сотне километров от наших мест.

Слушая ее, я с удивлением подумал: вот ведь, оказывается, для кого-то и наш городок, тоже совсем не большой, кажется большим и приличным городом.

На прощание Валентина как-то неловко, бочком прижалась ко мне, потом мягко оттолкнула от себя и ушла в дом. А я отправился к себе домой, почти наверняка зная, что девушке теперь ничего не грозит – духу этим братьям не хватит воевать со мной, тем более понимая, что в этот вечер они были совершенно не правы.

А на следующий день Валюша вновь пришла в бар. Еще у дверей она опасливо огляделась по сторонам, затем, увидев меня, растерянно улыбнулась, и лишь после этого прошла на свое место. Наивная, улыбнулся я, неужели она думает, что ее недоброжелатели могут находиться здесь, в баре.

Мы перекинулись двумя-тремя фразами, затем я подал Валентине слабоалкогольный трехслойный разноцветный коктейль, который накануне вечером обещал ей приготовить, а сам отправился обслуживать клиентов.

А позднее, часам к десяти, ко мне в бар заявился мой самый близкий друг, ученик и коллега Кондрат, находившийся в прекрасном расположении духа: во-первых, сегодня у него был выходной, во-вторых, он успел уже где-то в городе подцепить двух девушек и шепнул мне, что они – студентки-заочницы, учатся в нашем педагогическом имени Макаренко училище, а сами приезжие – из славного портового города Рени, расположенного на реке Дунай. Дамочки, которые в настоящий момент находились в туалетной комнате ресторана и наводили последние штрихи перед знакомством со мной, были, по его словам, веселыми и общительными, то есть у нас с ними, как он надеялся, всё будет легко и просто. И действительно, несколько минут спустя он вышел в вестибюль, откуда вскоре вернулся с двумя девицами, на мой взгляд, действительно вполне привлекательными. Усадив девиц за стойку в самом дальнем ее конце, Кондрат стал угощать девушек шампанским с пирожными. С благими намерениями он попытался пригласить в эту компанию и Валентину, но я не позволил – из боязни, что подобная компания отпугнет ее, девушку, как я понимал, еще наивную и неиспорченную, поэтому она осталась сидеть на своем месте – вблизи меня.

Время, остававшееся до закрытия, утекло незаметно, вскоре клиенты покинули бар. Валентина всё не уходила, и все мы оказались в пикантной ситуации: Кондрат уже утомился в одиночку развлекать обеих дам, а я, его партнер, был занят другой девушкой и даже с его подружками толком не познакомился.

Играла негромкая музыка, регулятор света в помещении был установлен на самый минимум, а мы с Валентиной танцевали под все мелодии подряд и говорили, говорили… В общем, нам было хорошо и интересно вдвоем.

С тех пор, как мы с ней познакомились, думал я, прошло уже довольно много времени: за год с лишним Валентина повзрослела и расцвела как распустившийся бутон – то есть похорошела, и хотя она оставалась все такой же миниатюрной и хрупкой девушкой, на вид почти ребенком, фигурка ее приобрела женские очертания. Девушка стала пользоваться косметикой – совсем чуть-чуть, научилась играть глазками, даже кокетничать, и уже не казалось мне такой недотрогой, как прежде.

Недотрогой? Но я ведь совсем не знаю, что она из себя представляет. Ведь Валентине уже восемнадцать и ее жизнь, в особенности личная, мне совершенно неведома. За то время, что мы с ней знакомы, я о Валентине почти ничего не узнал: как она живет, какие у нее отношения со сверстниками, с подругами, с сокурсниками, наконец? Возможно, у нее есть парень, с которым она встречается, целуется. А может, и спит с ним. Меня от этой мысли даже кольнула ревность – это такая малюсенькая иголочка, которая ужалила легонько, зато в самое сердце, боль эта быстро прошла, но оставила после себя печаль. И неважно, что сам я за эти месяцы повстречал и познал столь многих женщин… Всяких: и плохих и хороших… в общем, разных.

Все это время, что мы с ней были знакомы, я относился к Валентине как к юной девушке, почти как к ребенку, а ведь она заметно изменилась и стала для многих привлекательна уже по-женски.

«Постой! – сказал я сам себе. – Что-то с тобой не в порядке, Савва, почему ты так много думаешь обо всем об этом?.. Что тебе до нее, до этой девчонки?».

И все же… все же… Я почему-то был уверен, что она еще чиста и невинна, и, может, именно поэтому-то меня, как я подсознательно понимал, к ней и тянуло.

«Да, возможно, она чиста и невинна. Пожалуй, даже наверняка. Но я-то тут при чем, черт меня подери!» – останавливал я сам себя. И тут я все сам про себя понял. Я понял, что попросту боюсь близости с ней, если бы она и случилась, боюсь разрушить те прекрасные отношения, что сложились между нами. Тогда кто же я по отношению к ней? Альтруист, ожидающий, что придет другой, какой-нибудь решительный юноша, который завоюет ее сердце, а затем уложит в постель? Но если это сделаю я, то между нами уже не будет таких же отношений как прежде – чистых и доверительных, а начнется близость, секс, потом, естественно, возникнут проблемы, претензии, выяснение отношений, после чего последует неизбежное расставание. Не жениться же мне на ней, старому дуралею, в самом деле, ведь между нами десять лет разницы в возрасте – целая пропасть!

Кондрат по-прежнему один развлекал девушек, периодически подливая в их бокалы шампанское, беспрестанно выдавал на-гора все последние анекдоты и местные приколы, не переставая при этом бросать на меня мимолетные взгляды, становившиеся раз от раза все более суровыми. Наконец его терпение иссякло, и он состроил мне так называемую «морду лопатой» – у него эти рожицы получались достаточно выразительно. Тогда я схватил Валюшу за руку, сказал Кондрату, что скоро вернусь, попросил его закрыть за нами дверь, и мы вышли на улицу.

Когда мы подходили к ее дому, Валентина, взявшись руками за отвороты моей куртки, притянула меня к себе, встала на цыпочки, поцеловала в губы и сказала:

– Я знаю, что ты никому не разрешаешь целовать себя… А мне можно, слышишь! – Она воскликнула это с некоторой агрессивностью, словно я ей противоречил, но уже через секунду мягко улыбнулась. – А теперь иди, тебя там ждут… твои друзья.

И она убежала в дом.

Я, немного ошарашенный ее словами, и, в особенности действиями, пошел прочь и, только сделав с десяток шагов, вспомнил, что мне, собственно, нужно было идти в другую сторону, и повернул к ресторану.

Дорогой я вспоминал рассказы Валентины о себе и о родителях, которые имея большой дом и хозяйство, могли достойно содержать единственную дочь, посылая ей деньги на съем комнаты и на житье-бытье. Поэтому Валентина, не желая жить в общежитии, сняла комнату и взяла к себе в компаньонки подругу – не из-за денег, а просто из боязни быть одной. А на оставшиеся деньги, полученные от родителей, она вполне полноценно питалась и покупала себе новые вещи.

В памяти промелькнула целая серия воспоминаний: всегда модно и аккуратно одетая, юная и свежая, Валентина входила ко мне в бар, и мне, глядя на нее, становилось теплее и радостнее, и светлее на душе, и думалось, что этот мир еще не окончательно испорчен, пока на свете существует такая душевная чистота и целомудренная красота.