Владимир Гамаюн - Остров «Недоразумения». Повести и рассказы о севере, о людях

• Название: Остров «Недоразумения». Повести и рассказы о севере, о людях
• Автор: Владимир Гамаюн
• Жанр: Русское современное

Я хочу рассказать читателю о северном сиянии, о реке Колыме и Охотском море, о голубых сопках и хрустальных ручьях, о таёжных дебрях и тундре с голубым оленьим ягелем. О том, как добывается золото и какой ценой оно даётся. Начав писать эту большую северную повесть в рассказах, я решил писать только голую правду, какой бы некрасивой и горькой она ни была, ведь изнанка жизни всегда темней, чем нам хотелось бы.

---

Рыбные промыслы требовали на каждую путину тысячи женщин, их вербовали и везли на Дальний Восток, на острова и побережье Охотского моря. Они работали и на крупных траулерах, и на плавучих консервных заводах, и на береговых заводах, где солили селёдку, лосося и другие морепродукты. А имя им всем было «вербота». Их обижали, их презирали, наказывали рублем, а то и физически. Кто-то из этих женщин пытался как-то вырваться из этого «замкнутого круга», только мало кому это удавалось.

Привезли веселых девушек и на наш остров. Работать на рыбозаводе, на конвейере по двенадцать часов им было западло, а найти на островке «спонсора» невозможно. Многие из них были очень красивы и с хорошими фигурами и трудно было представить, что эта женская красота, так щедро отпущенная им природой и богом, не более чем приманка для «клиентов». Эта толпа охреневших без мужиков баб представляла серьезную угрозу для всех семей, живущих в этом «эдэме». Для всех, но не для Филипыча.

Отобрав трёх, а то и четырех красоток, этот безногий, ещё не очень старый пень устраивал в своей хижине танцы в навозе под балалайку. Водка лилась рекой, и вскоре старый развратник казался дамам Дон Жуаном, Казановой и вообще красивым парнем, своим в доску, а значит, и танцы можно устроить голышом, потрясти своими прелестями, соблазняя своего благодетеля. Под утро, устав от водки, пляски в навозе и стриптиза, обнажённые «махи» и танцующие «эвридики» валились на нары, на старую, облезлую медвежью шкуру. Кто-то под боком у деда, а кто-то в дерьме на полу. Утром, продрав глаза, дед выгоняет всех прочь, оставив себе самую «работящую». Вот она-то и будет жить с ним до конца путины, хоть в говне, но зато пьяна, сыта и нос в табаке.

Как-то раз, уже зимой забрел дед к нам с Серегой в гости. Пришел с бутылочкой и, как всегда, с надеждой на свободные уши, на которые можно навешать лапшу. А мы были и не против: идти некуда, заняться нечем, о телевизорах здесь и не мечтали, так что дед со своими байками в тот зимний вечер был кстати. В тот вечер поведал он нам, как потерял свои ноги.

«Басня» от Филипыча

«Вез я как-то контрабанду по льду вдоль берега. Нарты загружены пушниной: песцами и выделанными нерпичьими шкурами, ну и золотишко у меня водилось, намыл в устьях горных ручьев, с «кило» всего-то и было, но срок за это дают вполне реальный, лет пятнадцать-двадцать, а то и вышку. (Тут он прав, только по торосам вдоль берега он не мог гнать при всем желании).

Собачки у меня были хороши, но и они от вертолета погранцов не смогли меня унести. Я успел только пару раз шмальнуть из карабина по вертушке, но раздалась очередь из пулемета и я видел, как отлетели мои ноги в новых «бокарях» из нерпы. Боли не было, я просто провалился куда-то, в небытие. Боль, ужасная боль пришла потом, уже в больнице, и на зоне страшно болели ноги, которых уже не было, только культи.

Самое интересное, что о золоте на суде никто и не вспомнил, судили за пушнину и за то, что «шмалял» в вертолет. Однако «червонец» схлопотал, вот, пацаны, и вся моя история. Только того, кто на меня «стукнул», я «убрал» давно».

Ну а на самом деле, как мы узнали от старожилов, все было проще и прозаичнее. От острова до Магадана Филипыч уехал на своей упряжке, где и забухал со «шмарами», где-то на «малине» в Марчекане. Верные собачки ждали его голодные дня четыре, и когда он, нагулявшись, упал на нарты, крикнув им, домой, они рванули и понеслись по шероховатому, как наждак, льду Охотского моря. Они твердо знали, что дома их ждет кормёжка, а то, что сейчас летят голодные, то это в порядке вещей, сытая собака не будет «работать в упряжке». Еду нужно заработать.

Двадцать два километра – это для них не расстояние, и вскоре они остановились у избушки хозяина, запутавшись в постромках, скуля и лая. Каюра в нартах не было! Поутру, хотя зимой всегда ночь, соседи обратили внимание на визг и лай около избушки Филиппыча. Там шла битва голодных псов не на жизнь, а на смерть. Слабую собаку могут сожрать свои же из упряжки. Соседи, мужики, тертые Севером, ушлые, сразу же всё поняли и уже на своих упряжках рванули, погнали по слабому, еле видному нартовому следу, в сторону Магадана. Нашли его на полдороге, подобрали и опять в город, но уже в больницу, где Филипычу и укоротили ноги. Хороший вожак в упряжке оглядывается, но на этот раз собак гнал голод, и трудно судить вожака, за что он не заметил потери каюра. Он ведь просто собака, голодная собака, которая всегда хочет жрать. Филипыч забыл по пьянке об этом, за что и поплатился!

Живём, как можем

Жизнь, даже на каком-то островке, когда ты при хороших деньгах, прекрасна. Ты молод, здоров, не обременен семьей, сам себе хозяин и иногда, чтобы не лететь в Магадан, заказывали себе бочку пива (в те времена пиво было еще пивом), закатывали бочонок в комнату и кайфовали. Как правило, пить сей божественный напиток, наслаждаясь в одиночку у нас не получалось, и жаждущих набивалось в комнату больше, чем нам хотелось бы. Мы никому не отказывали, пейте люди нектар божий, его нам не жалко пока много, пусть будет и у вас праздник. Но когда пивко кончалось, а аппетиты пропорцианально увеличивались, особо «борзые» могли запросто схлопотать и в «пятак».

Когда к концу пиршества нам надоедал шум, гам, пьяный базар и сигаретный дым, мы молча открывали широко двери, делали красноречивый жест и горе тому, кто по пьянке забывал, где он и у кого находится. А главное, что эта бочка не его, а наша!

Спасибо, ребята, что зашли к нам, осчастливили нас своим визитом, но, угостились, а теперь валите отсель подобру, ибо пора и честь знать.

Мало кто знал, что у меня под койкой стояла пара ящиков вина «Старый замок». Утром, сделав себе бутерброды из свежего, вкуснейшего хлеба (пекарня через дорогу), толстого слоя желтого сливочного масла, и красной икры, которая уже падает с горки на хлебе. Выпив для тонуса стакан «Старого замка», зажевав хорошее вино царской закусью, мы создавали себе прекрасное, бодрое настроение на весь день. Спасибо тебе, боженька, за хлеб насущный.

Работали весело, работа нас не тяготила, но все равно ждали вечера, конца рабочего дня, ведь работали для того, чтобы жить, а не жили для того, чтобы работать. Так что, работе время – потехе час! Развлечений особых на острове не было, в основном это были, походы на скалы птичьего базара, рыбалка, и заплывы в ледяной воде на интерес, утонем, или выплывем. У Серого была еще одна спортивная дисциплина – это женщины, но об этом чуть позже. Это слишком обширная тема и в двух словах не расскажешь.

Поскольку я был доверенным лицом Сереги, ему не было нужды искать свободные уши, чтоб похвалиться очередной победой на любовном фронте или, наоборот, «поскулить» о своем поражении, ведь он считал себя неотразимым мачо. Чтоб как-то скрасить один из выходных дней, а Серому залечить душевную рану, нанесенную какой-то неуступчивой рыбачкой, мы решили не бухать, как плебеи в общаге, а «нажраться» благородно на собственной яхте.

С этой целью мы «увели» с причала четырехвесельный баркас, загрузили в него снасти, еду, выпивку, транзистор, гитару, Серегу и меня как бывшего речного капитана, смутно разумеющего, что такое норд, вест, зюйд, ост. Отчалили мы от причала (береговых валунов) под звуки марша «Прощание Славянки» в исполнении оркестра, то есть Серегиной гитары и моих губ, ведущих партию трубы. Руки были заняты, потому что я выгребал в открытое море, самым малым ходом, это для того, чтобы волной не смыло кого-нибудь из толпы провожающих, хотя на берегу кроме громадных валунов никого и не наблюдалось.

Наконец берег исчез в морской дали, и мы решили, что пора промочить горло старым, добрым «ромом». Открыли «Старый замок», «причастились», как положено, и Серый с пеной на губах стал доказывать мне, что среди зевак на берегу была и его «рыбачка Соня». Это она бросала в воздух лифчик и орала: «Вернись, Сережка, я вся твоя!» Я ему ответил, что, конечно, это видел, вот только в небо она кидала не лифчик, а трусы в горошек, которые я ей давеча подарил, поскольку на ней трусов не было в нашу последнюю ночь. Да и орала она: «Вова, вернись, я все прощу».

Что тут началось, словами не сказать. Отелло не бледнел так от ревности, как мой друган Серега. Наш круиз чуть не прервался, едва начавшись. А рыбачку Соню мы решили удавить вдвоем, как Дездемону, как только вернемся из морей. В общем, «спектакль» удался, хотя аплодисментов и всяких там «бисов» мы не услышали. Только сами «артисты», два великовозрастных балбеса, моряк и хулиган хохотали сами над собой. Идиоты!

Море было, как зеркало, полный штиль, солнышко в зените. Лепота! Течение вокруг острова уносило нас куда-то к горизонту, земля постепенно исчезала. Вот пронесло нас мимо «мальчиков» – это две громадные скалы, торчащие из моря, как клыки, высотой метров по 30. Жутковато, но до обалдения красиво! Представляю, как во время шторма здесь все кипит и грохочет.