Ярослав Полуэктов - За гвоздями в Европу

• Название: За гвоздями в Европу
• Автор: Ярослав Полуэктов
• Жанр: Русское современное

Отправляя ретро-опус в печать, автор называет его «хрестоматией по графомании», то есть наглядным примером того, как не надо писать. Пара едких прескриптумов к произведению сочинены именно по этому поводу. Если искать аналогии в сфере музыки, то текст напоминает какофонию. «Приличные» литературные фрагменты соседствуют с вульгарной канцелярщиной. Приятным контрастом на фоне лукавого «хождения» выглядят живейшие диалоги персонажей. Искренностью и «гипернастоящестью» пронизана атмосфера.

---

Или те строки написаны просто с перепоя. Это по замыслу сближает автора с гопниками всей страны, но этого точно никогда и никому не узнать.

Запятые у Чена одинаковы хоть до, хоть после перепоя. А тексты Чен отточит после.

«Камушком по бережку, ножкой босой по песку, камушки не денюжки – счетом не проверишь и т.д».

Кирьяновская водица доточит камушки до кругляков, – главное не останавливаться. Это вопрос лишь времени.

Порой Чен Джу пытается умничать как состарившийся в слабочитаемом мало просвещённой публикой «Даре» Набоков, обшаркавший свой некогда гладкий язык о сладкие бедрышки Лолитки. Умничать Чену пока удается. А вот сотрудничать с краткостью – сестрой таланта – не всегда. Вообще Чен дружит с сестрой таланта очень осторожно и под настроение. На краткость ему в этом смысле наплевать.

А вот соревноваться с ранним Набоковым начинающему графоману Чену Джу кажется вообще пока рановато…

– Не рано, а поздно! – уверяет Порфирий Сергеевич, желая зацепить псевдописателя за живое. – Не сможешь, Кирюха, ты так, никогда и ни за что. Извини, брат, но це есть аксиома. Моя аксиома. Я её Аффтар. Не путать с Аватаром.

Бим обожает строки Набокова в описываемых им моментах интимной близости с Лолиткой. Бим может наизусть процитировать некоторые строки оттуда. Но Чен Джу такого дерьма не пишет. Он не педофил (мерзкое слово – как его бумага терпит). Он не занимается интимом с кем попало. А если нечто случается, то это не есть повод для немедленной литературной разборки. Ну, трахнулся. Это не любовь. Писать: как ты медленно вводишь… а её влажный (по А. Толстому) глазок смотрит на твой алый… – Тьфу! Пакость! Пусть про это сочиняют чрезвычайно ответственные в деталях черепаховоды и немытые юноши рабочих окраин.

Но Бим не вполне прав. Да, действительно, русские Лолитки уже десятилетиями не попадаются в дырявые сети нашего доморощенного графомана. Нет Лолитки, нет и любовной линии. На пожилых подружках хороший роман не построить. Разве что для чтения таких книжек старушками, пытающимися оживить свои древние и далеко небеспорочные воспоминания. Но Чен настойчив и упрям как паровоз. Каждое, даже самое маленькое путешествие по жизни прибавляет ему знаний и ловкости в литературной навигации. Любовный роман в псевдотворчестве Чена Джу приближается неотвратимо, так же, как если бы, будто кем—то, не был бы описан Казанова, то данный типаж придумал бы и живописал кто—нибудь другой. Хоть даже из головы, хоть даже от другого места. Всё в мире делается по принципу вакуума: где пусто, туда и затягивает, и от этого появления чего—то в вакууме образуется нечто свеженькое, долгожданное и оригинальное.

Иногда как настоящий маг и художник Чен льет слова настолько правдиво и выпукло (гиперреалистически – ух ты, каким модным стало это слово с двадцатого века – просто эпидемическая хворь!), что бедный читатель к первой трети произведения считает себя, как минимум, соавтором и лучшим другом бедолаги Туземского. А к середине читателю кажется, что уже не герой пресловутой книженции, а он сам, собственной персоной, бродит по улицам европейских городов, выглядывает собственное отражение в витринах, таращится в окно автомобиля, пьет на остановках пиво, в стационарах – водку и виски с колой, матюгается сапожником и, если даже ещё не приспичило, вместе с автором ссытся на каждом углу. При этом он не забудет вместе с «аффтаром» отметить и тонко обмусолить какую—нибудь архитектурную деталь, или пожалеть жужелицу в паутине, на которых неспециалист просто бы наплювал, или вообще не удостоил бы вниманием.

Предисловие плавно превращается…

…плавно превращается …в повествование, ёклмн.

Оно уже давно идёт: с самого—самого начала. Это такая шалость, – изволит заметить веселый пакостник и эротоман Чен по фамилии Джу.

Подобных путешествий, каковое пытаются выставить нам в качестве блюда некой оригинальной выпечки, ежегодно совершаются тысячи, а, может, миллионы.

Читатель ещё не отпробовал, но он заранее уверен, что динозавровых кокушек в саламандровом соусе ему не выставят.

Бывают неизмеримо более экстравагантные экспедиции: возьмём хотя бы что-нибудь из путешествий на вулканы, или наберёмся смелости пройтись по гребню Джомолунгмы, усыпанному сотнями скелетов недавних искателей острых ощущений. Скелеты пощекотали себе нервы при жизни. А записать чувств не успели: не до этого было. Хотите ли вы такой финал?

Нет? Тогда езжайте с нами. Наших, гарантирую, на вертел не наденут. Они успеют доскакать в сёдлах авто до границы, и досказать то, что обещали: я заглянул в конец. Причём, предъявят в самом упакованном и безопасном виде: в виде беззлобной книженции, усыпанной перлами и знаками препинания. За качество последних, правда, даже господь Бог не сможет поручиться. Ибо не господь придумывал правила.

Но, не каждые из любопытных историй попадают на страницы самиздата, вероятно, по лености самих участников. Они отделываются фотками: в них, конечно, попадается шикарное. Но это всего лишь пикселы, а мы маним живым словом, хотя фамилии наши не Лейкины и не Познеры.

Ещё реже полухудожественные отчёты попадают на стол настоящего цензора (допустим, в погонах или с прокурорскими очками на сморщенном от гнева лбу).

Ежедневная датировка событий сначала была честной, потом слегка изменилась, потом исчезла совсем.

Пусть запомнят все Дорогие, Уважаемые, Внеземные Мудилы и вообще все мудрые, целомудренные человечки и изучающие опыт звездных катастроф мыслящие планктоны и туманности черных дыр, читающие эти глиняные таблички: то, что описано здесь, случилось за три года до Второго конца света планеты Земля.

То бишь, была весна XXXY года, nach, что означает «вперед на»! Дальше попробуйте сосчитать сами.

***

Читателю мало что говорит фамилия Ченджу. Ещё меньше ему говорит имя Чен.

Несмотря на созвучие имен, это совершенно разные люди.

Чен Джу Ченджу – это Чен вымышленный и родился он совсем недавно. Короче, это просто – напросто вредный и наглый Псевдоним Туземского, сросшийся с Туземским настолько, что уже и не поймешь – где кто.

То есть, это вовсе не тот известный всему Ёкску, а также половине Угадайгорода маленький и щуплый как сушеная килька, добрый и лысый напрочь от злоупотребления антирадиационными лекарствами Настоящий Чен, который живет в указанном городе Ёкске и спит на верхнем ярусе двухэтажной кроватки, притворяясь звездным мальчиком, изогнувшимся в форме скорпионьего хвоста.

Ченджу – Псевдоним и лично живой г—н Полутуземский, несколько слившийся с Псевдонимом, проживают в обыкновенной, разве что с теплым полом, угадайгородской квартире чуть выше уровня тротуара.

Чтобы заглянуть в квартиру Чена Джу надо прилично подпрыгнуть, или переступить решетку приямка, приподняться на цыпочки, попробовать прислонить лоб к стеклу.

Но не получится прислонить, не получится увидеть. Прежде всего, надо помыть окна, потому, что все ранее описанные прыжки и прочие действия без мытья окна, пойдут насмарку.

А прислонить лоб не удастся, потому, что окна Чена Джу защищены необычайной красоты решеткой, рисунок которой похож на кривую и вроде бы бесконечную лесенку, ведущую в небо, то ли спуск с неба в квартиру Туземского..

А комната, кухонка и сортир в квартире Настоящего Чена – полновесном примере экстремального авангарда – по прихоти хозяина не имеют перегородок.

Кроме нерасчлененного проектом пространства экстравагантный интерьер объединен общим запахом, неразъединяемым на специфические части даже умной системой вентиляции и кондиционирования фирмы «Sapach—net».

Настоящий Чен имеет экзотический медный сервиз, на завтрак ест красную соль, в обед хрумкает мощно наперченную морковную стружку с прочими дарами моря, не чурается чайных церемоний с трехкомпонентным кусковым сахаром и безнадежно глюх, тюп и невежлифф на оба уха.

По последним трем причинам Настоящий Чен из Ёкска никогда не переспрашивает собеседника.

На любой вопрос Чен, не заморачиваясь и совершенно не стесняясь – даже если выскажется невпопад – отвечает исключительно утвердительными частицами и наречиями типа «да» и «конечно». Иногда Чен пользуется более утонченными синтаксическими конструкциями, отработанными в студенческих кельях ёкских гуманитарных университетов; такими, например, как «а позвольте сделать отказ невозможным» или «а разрешите—ка ненароком с вами согласиться».

А в глазах у Чена практически всегда безысходное «не изволите гневаться, но я nichua не понял и никогда уже теперь, со своими ушами, однако, не пойму, да и к чему мне теперь всё это: просто наливай доверху».

Чен Ёкский широко пользуется редкими и великими словами «отнюдь» и «однако», которые вовсе не означают отрицания, а только предполагают более детальное обследование вопроса, связей и непохожестей между этими древними словами. А также свидетельствуют о некоей, совершенно нелепой в наше время, жуковско—пушкинской утонченности и жеманности всей эпохи Екатерины и Елизаветы Великих и не Очень, с которыми, однако и отнюдь, Чену видеться не довелось.