Александр Образцов - Я русский. Вольная русская азбука

• Название: Я русский. Вольная русская азбука
• Автор: Александр Образцов
• Жанр: Публицистика

«Дело в том, что я целиком русский человек, но вынужден сомневаться в своем праве говорить об этом вслух.

Это почему-то не принято. Даже Пушкин или Толстой говорили это нервно, как будто ожидая в ответ упрека от всего прогрессивного человечества.

И до сих пор не понятно – что мешает русским самовыражаться…»

---

А. О. И там, и там. А скорее всего он произрастает из состояния внутреннего величия – если биография удается, или внутреннего хамства – если она проваливается. Каждый русский писатель – пророк. Он мечтает пасти народы. И с этим ничего не поделаешь. Поэтому у нас очень хорошо устраиваются в искусстве ловкие и трезвые люди. Которые знают свой потолок. Их немного и им всем хватает места. Зато у остальных есть шанс вытащить счастливый билет. Такие мы – рискованные.

Б. Ш. Все можно понять в России, кроме одного: почему вам вдруг становится смешно, когда позади – лишения и нужда, а впереди – неизвестность?

Цюрих

Я никак не мог поверить в то, что мои родовые черты – нежность к людям и отсутствие в характере какой-либо экспансии – здесь, в этом мире, в Цюрихе конкретно, и вообще на Западе, в доступной мне среде не используются против меня.

Я жду агрессии под маской благожелательности. А ее, кажется, нет.

Чрезвычайная уступчивость в быту позволяет им быть терпеливыми и даже добрыми. Это обстоятельство пугает людей другого мира, где надо быть постоянно начеку, иначе тебя уничтожат. Весь опыт всей моей жизни встает на дыбы.

Первое чувство – чувство опасности. Меня заманивают.

Второе – чувство злости. Зачем я учился защищаться? Кто вернет мне десятилетия, посвященные этому навыку?

Третье – телячий восторг. Все меня любят.

Четвертое – оскорбленное самолюбие. Почему меня никто не любит так, как собираюсь любить я?

Пятое – усталость. Я не могу так жить.

Футбол – основная идеология Европы

Мяч вминается в ногу, чтобы,
Прозвенев, умчаться вперед.
Футболист – это царь Европы,
Избираемый каждый год.

Такова реальность.

Канцлер почитает за честь побеседовать по телефону с тренером сборной. Президент России в день перед выборами объявляет на весь мир:

– Сегодня посмотрю футбол с Германией. Давно телевизор не смотрел…

Чемпионат континента успешно конкурирует с Олимпийскими играми. Чемпионат мира вне конкуренции. Только в дни чемпионатов мира по футболу мы равны, подобны друг другу, прильнувшие к телевизорам на Туамоту, на Аляске, в Суринаме.

И все-таки тренеры и футболисты пока не назначают премьеров, в парламентах нет футбольных партий. Хотя, если бы на нашем девственном политическом поле проросли вместо ЛДПР, «Яблока» и КПРФ спартаковская, динамовская или торпедовская партии, общественный климат заметно оздоровился бы. Тем более что это только подтвердило бы существующее положение вещей.

Футбол в каждой стране очень точно отражает не только характер нации, но и современное, сиюминутное состояние ее нравственности и экономики – ее потенцию.

Романтический советский футбол 30-40 годов служил, наряду с Утесовым, Шульженко, Петей Алейниковым, Михаилом Жаровым и Остапом Бендером, не только красочным фасадом фабрики ужасов, но и реальным выражением разбойного характера народа. Именно тогда возникали легенды о перебитых штангах, о «смертельной» ноге, о погибших от мяча голкиперах, и о шимпанзе в роли таковых. После войны на волне успешного визита в Англию динамовцев, возник и стал развиваться также некий академизм. Стало модно не только ломать штанги, но и «думать».

Феномен Стрельцова возник, по сути дела, там, где он пока еще не мог возникнуть. Поэтому есть своя закономерность в его семи лагерных годах. Появился бы у нас Пеле – и Пеле получил бы срок. Не нужны, вредны были индивидуалы. Атлетизм и коллективизм должны были привести к медалям чемпионата мира.

Не приводили.

Бегали похожие друг на друга ребята с одинаковыми прическами. Никакие Месхи и Папаевы здесь не котировались.

Наконец во времена позднего Брежнева появилась и в футболе совершенно адекватное режиму «бессознательное» – киевское «Динамо» и сборная во главе с Лобановским. Эти начали бегать так бодро и организованно от ворот до ворот, что даже бразильцы почесали затылки: может, так и надо?

Тогда голландцы прибавили обороты. Так возник тотальный футбол.

Бесславное завершение советского футбола потопило практически все местные амбиции.

В сущности, бывшие наши родственники по СССР выбрали себе судьбу сами. Они предпочли великой судьбе судьбу хуторян.

Единственным и полноправным наследником русской славы и бесчестия стала Россия. И это мгновенно отразилось в футболе. Феноменальный взлет «Спартака», его необычайно умная и плодотворная игра буквально завораживала в первые годы демократии. Но так же, как молодую демократию, лихорадило и футбол: решающие игры буквально «сваливались с ноги». Страна огорченно хмыкала, вставая с дивана. Потом долго плевалась в рабочее время. Потом снова врубала телевизор и ждала, ждала…

И дождалась.

Построили поля с подогревом, нашлись деньги на зарплату и поездки за рубеж на зимние сборы. Появилась откуда-то «Алания». «ЦСКА» воскрес. «Локомотив» тронулся. Сборная вошла в тройку в мировом рейтинге. Правда, тут же вышла.

Но ведь этого не было никогда раньше!

А «Спартак», громящий англичан, норвежцев и поляков в Лиге чемпионов? Это было? Что еще надо?

А надо, оказывается, золото.

Сразу, и в большом количестве.

Поразительно. Но и симптоматично.

Вспомним этапы большого пути.

Иван Грозный решил выйти к Балтийскому морю.

Через сто лет Петр Первый выполнил завет. В свою очередь завещал построить лучшую в мире столицу и создать сильнейшую в Европе армию.

Через сто лет столица была в одном ряду с Парижем, Веной и Лондоном, а армия взяла Париж. Но Александр Первый был озабочен уже вопросами социальными – надо бы народ освободить и создать самую передовую в мире демократию.

Через сто лет народ так освободили, что он остался совсем один. Но получил завет – стать лучшим в хоккее и космосе.

Что и выполнил.

Теперь, когда, как оказалось, надо быть умным и богатым – будем умными и богатыми.

Ура.

Британия против России

Цели британской внешней политики неоднократно и открыто обсуждались в английской прессе перед Крымской войной 1854 года.

С тех пор прошло полтора века, но последовательность британцев вызывает не столько восхищение, сколько ужас: ни один нормальный человек не способен так долго и упорно ненавидеть.

Неугасимая и целенаправленная враждебность лорда Джадда или Мэри Робинсон к новому русскому государству получает свое объяснение, если мы вспомним цели британской короны в отношении России, наиболее полно изложенные Пальмерстоном, инициатором Крымской войны, статс-секретарю по иностранным делам лорду Росселю.

Насколько они злободневны, судить читателю: «Аландские острова и Финляндия должны быть возвращены Швеции; Прибалтика отходит к Пруссии; королевство Польское должно быть восстановлено как барьер между Россией и Германией; Молдавия и Валахия и все устье Дуная отходят к Австрии; Крым и Кавказ отбираются у России и отходят к Турции, причем часть Кавказа, именуемая „Черкессией“, образует отдельное государство, находящееся в вассальных отношениях к Турции».

То, чего не смогли сделать английские солдаты и дипломаты, с чудовищной последовательностью довершили большевики: они сдали немцам практически выигранную первую мировую войну и выполнили тем самым первую половину плана Пальмерстона, а затем умудрились проиграть холодную войну сытым и трусливым американцам, имея под ружьем полмира. И выполнили, таким образом, план британцев на девяносто девять процентов: Чечня («Черкессия») пока еще в составе России. Здесь можно говорить о КПСС как о коллективном английском шпионе.

Представляется, что наиболее действенным «ответом Керзону» должно стать возвращение Думы и иных государственных институтов власти в Петербург хотя бы для того, чтобы доказать покойному Пальмерстону: мы великая страна, оступившаяся на крутом повороте истории, и мы никому не позволим строить в отношении нас планы расчленения или подавления! Мы же к вам не суемся в Кардифф-сити с планами реанимации валлийского языка. Как бы ничтожны ни были и сам валлийский вопрос, и сам остров.

А о возвращении Думы хорошо думается на Троицком мосту в середине апреля, когда по недвижной стальной толще реки шустро гонит ладожский лед и перспектива во все концы такая изумительная, такая имперская, что хочется пригласить на этот мост лорда Джадда и спросить у него: как, хорошо?..

И если лорд действительно лорд, он уже никогда не станет кривить рот при слове «Россия».

«SOS»

Любой русский, попавший частным образом в Европу, некоторое время воображает себя фронтовиком на побывке.

Действительно, единственной темой разговоров и расспросов (может быть, за неимением других близлежащих) остается положение в России.

Казалось бы, проговорено лет четыреста назад князем Курбским и особых перемен не наблюдается. Так нет же. Все то же жадное любопытство: что там?