Александр Образцов - Я русский. Вольная русская азбука

• Название: Я русский. Вольная русская азбука
• Автор: Александр Образцов
• Жанр: Публицистика

«Дело в том, что я целиком русский человек, но вынужден сомневаться в своем праве говорить об этом вслух.

Это почему-то не принято. Даже Пушкин или Толстой говорили это нервно, как будто ожидая в ответ упрека от всего прогрессивного человечества.

И до сих пор не понятно – что мешает русским самовыражаться…»

---

Какая уж тут, Витя, лапта. Времени нет для лапты или рыбалки. Уже и жены бьют вагонку, и дочери раскатывают рубероид.

Я еще подумал.

В двадцатые годы тоже рушили. Но рушили по указанию. Сидящая в каждом из нас любовь к пожару и землетрясению бешено поощрялась и доводилась до страсти, до патологии. Чем мы до сих пор и наслаждаемся в своих городах и поселках.

С другой стороны, разрушения в поселке Синево можно отнести уже к другим, стихийным проявлениям. Уже как бы сама природа руками поджигателей и хулиганов, как самых чутких и юных членов нового общества, мечтает вымести весь старый хлам, все прежние символы.

Но причем здесь школа?

А притом. Притом, что школа уже лет пятнадцать стояла заколоченная и числилась на балансе совхоза, который продал ее неведомым пчеловодам. Пчеловоды разорились или сели.

Притом, что магазин торговал два месяца в году спичками и мылом и не приносил ничего, кроме убытков.

Притом, что билеты на электричку мало кто купляет.

Притом, что даже в «Паризиане» в центре Петербурга зрителей не собрать на стереоскопический показ женских гениталий. Что уж тут говорить о клубе поселка Синево, где живет с семьей временами пьющий Петр Горюнов?

При том, что стадион моего детства в день 300-летия воссоединения Украины с Россией торговал «крем-содой» и «дюшесом», на женщинах были крепдешиновые платья, летали биты на городошных площадках, деревянные трибуны проседали от единодушного восторга зрителей, когда лысый маленький Чита-Софронов забивал команде рудника Кирова свой обязательный гол…

Где теперь та Украина?

Пусть уж тогда растут моховики во вратарской площадке.

Засада

В эти дни в утренних электричках от Мюллюпельто, Отрадного, Суходолья и других станций приозерского направления можно видеть сизых, дрожащих от сентябрьского резкого холодка бомжей. В ногах у них мешки с ворованной картошкой, морковкой, свеклой. Ночью они трудились в чужой земле. Что их гонит за ничтожной добычей? Собирая бутылки хотя бы не испытываешь мук утреннего помертвения.

В поселке С. нынешним летом созрели даже баклажаны. Жители поселка С. не стали дожидаться нашествия саранчи, и вышли на ночные дежурства по охране дальних огородов.

Тетя Галя, семидесятилетняя любительница гладиолусов и владелица коровы с телкой, рассказала в два приема поучительную историю засады. В первом монологе, в конце августа, ее голос был крепок, глаза блестели от собственной удали:

– Дежурил в этую ночь Шашкин с одной женщиной. Ходили по дороге туда-назад. Огородов-то гектар пять. Ну, ходили без света, уж темно в августе. Хотели расходиться во втором часу по домам, а глянь, женщина и говорит: «Вижу, что-то чернеется». Пролезли они под жердь и тихо-тихо идут по междурядьям-то. А там мужик с бабой. Мужик-то бежать, а баба упала, значит, и ползком. Думала в темноте уползти. Шашкин ее фонарем и высветил. Два ряда выкопали. Женщина глазастая побежала по домам, мы тут повскакали. Бабу тую вывели на мою горку, и Шашкин говорит: звони в милицию Приозерск. Так я звоню им и объясняю: поймали воровку, приезжайте. А они мне: каков ущерб?.. Каков ущерб? Да два рядка картошки! Не имеем, говорят, состава преступления, нам бензин дороже обойдется. Ах так, говорю, тогда мы ее убъем. Как, говорят, убьете? А вот так, говорю. Мы все лето не разогнумшись работали не для саранчи. Нам пенсию сызнова не дадут – самим помирать? Так и знайте, говорю, если не приедете, мы ее палками забьем, как бешеную собаку. Ну, тут они мигом примчались и тую саранчу увезли к себе.

Через два дня тетя Галя вторым монологом была уже невеселая.

– Пропащее дело совсем. В одиннадцатом часу это и не ночь еще. Еще они только вышли на дежурство, Фокин с одной женщиной, а она уже бежит по домам. Бежит, кричит: копают! Мы-то, все старухи и ребята, все к огородам. А на съезде там с Выборгского шоссе стоит машина фарами прямо в картошку, и двое, значит, снова мужик и баба, таскают ботву и набивают мешки. Я кричу, еще не вижу всей картины: сейчас позвоню Приозерск, милицию на вас! А тот, кто в машине, тихо так говорит: «Беги, старуха, только пуля быстрей бегает». Я тут присела. У того в руке ружье! Стоим мы, значит, вокруг, а нашу картошку рядами, рядами! Вот какое дело. Докопали, значит, они свои кули, погрузили, а бандит и говорит: это чтоб вы в следующий раз знали. И уехали. Вот дела. Такого не было.

Здесь подошло небольшое поселковое стадо. Тетя Галя встретила корову с телкой и повела своих кормилиц.

В шесть часов вечера солнце уже над Вуоксой, но еще стоят жаркие дни. Жена тут же наметила на завтра снять помидоры со стволами на чердак, и копать голландскую фиолетовую картошку.

Чем дольше живешь, тем жизнь забавней и страшней.

Подсолнечное масло

Шекспир искал сюжеты в хрониках королей. Вот вам рядовая история, которая показывает, что по этому показателю мы достигли шекспировского уровня.

Под Приозерском есть поселок С. Семь лет назад здесь получил землю и технику в аренду от государства Владимир Кротов. Ему очень повезло, когда Гайдар провел либерализацию цен. Технику он выкупил за смешные деньги. Вернулся из армии сын. Второй сын окончил школу. Тридцать гектаров земли должны были кормить небольшое стадо. Кротов два года работал, не выползая из кабины трактора. Хотя местные его не любили: не возвращал долги. Но и побаивались: застрелил двух овец на своем поле и сделал из них шашлыки. На третий год Кротов начал пить. Вместе с женой. Трудно сказать, почему. Может быть, хотел сразу разбогатеть, но не получилось. Может быть, не знал, что делать со свалившимся с неба имуществом. А может быть, понравилось.

Старший сын, видя отцовские заморочки, сам решил стать предпринимателем. Он взял в Приозерске кредит под проценты у одного из новых русских и принялся торговать. Торговать у него не получилось. Деньги ушли.

Пришел срок расплаты. Кредитор давал деньги под ферму отца, а теперь вдруг выяснилось, что отец квасит, техника разбита и не имеет товарных достоинств, а земля дает один укос случайных трав. Однако новый русский не стал брать своего должника за горло, а предложил ему отработать свой долг в его фирме. К обоюдному удовлетворению. Начал старший сын Кротова работать. Однако что там заработаешь на подхвате? Что заработаешь, то и проешь. Парень оказался ни то, ни се.

Тогда новый русский предоставил ему очередной шанс расплатиться с долгами. У него в хозяйстве стояла цистерна с подсолнечным маслом. Сыну Кротова разрешалось отлить из этой цистерны в канистру двадцать литров и идти на рынок. Новый русский продавал ему масло по пять тысяч за литр, а Кротов мог реализововывать по любой другой цене. Скажем, по семь.

Через несколько дней торговли случилось неизбежное. Тот, кто имел дело с маслами, наливаемыми слабой струйкой из большой цистерны в маленькую канистру, понимает, что устоять у канистры невозможно. Так и Кротов: решил отойти, потом отошел подальше, а потом и совсем ушел обедать. После обеда пять тонн подсолнечного масла растеклись по всему двору фирмы.

Даже разбитая техника отца могла компенсировать утерю масла. К тому же в Приозерске у старшего Кротова стояла трехкомнатная квартира. И, если уж говорить трезво, то долговые обязательства, переписанные на отца, вполне устроили бы приозерского маслоторговца.

Но Владимир Кротов платить за сына категорически отказался. Он предложил в оплату долга свинью. Маслоторговец и его приятели, приехавшие в поселок С. для решительных переговоров, были оскорблены.

Я сам видел, как они в бешенстве рассаживались в две перламутровые машины – синюю и бордовую. Было сумрачно, низкие темно сизые волны туч несло с Ладоги. Дом арендатора Кротова, построенный временно из горбыля, торчал на северном небе неровными уступами, так же торчали в разные стороны стропила недостоенного сарая, какие-то палки, балки, столбы. Ледяными лунками стекол оскорбляла весь этот беспорядок взлетная полоса теплицы в несколько соток – ни разу не использованная.

Через две недели мы с женой жгли костерчик в уютной ложбинке перед домом. Все это время тучи с Ладоги неслись без передышки, но никак не могли наморозить раннего снега. Есть в эти дни предснежья что-то исступленное и мрачное, как будто природа никак не может разродиться. Люди как аппендициты либо миндалины природы – это кому как нравится – тоже ощущают ее мучения. Нормальный человек в такие дни пьет горькую, а русские интеллигенты потерянно ходят по комнатам, ломая руки. Мы с женой сидели у костра. Трещали прошлогодние сучья ольхи. Выла собака у Горюновых. Из-за горки, от арендатора раздались резкие удары молотка.

– Гроб колотит, – сказала жена. Мы посмотрели друг на друга расширенными глазами. Мы знали окончание этой истории. Оно не поддается описанию художественным способом.

Старший сын Кротова вдруг пропал. Пропал и пропал. Несколько дней его не было. Потом в лесу его нашли повешенным на дереве. Милиция, конечно же, квалифицировала это как самоубийство. Общественное мнение было на стороне маслоторговца, иначе оно проявилось бы.