Александр Образцов - Я русский. Вольная русская азбука

• Название: Я русский. Вольная русская азбука
• Автор: Александр Образцов
• Жанр: Публицистика

«Дело в том, что я целиком русский человек, но вынужден сомневаться в своем праве говорить об этом вслух.

Это почему-то не принято. Даже Пушкин или Толстой говорили это нервно, как будто ожидая в ответ упрека от всего прогрессивного человечества.

И до сих пор не понятно – что мешает русским самовыражаться…»

---

Старший сын Кротова вдруг пропал. Пропал и пропал. Несколько дней его не было. Потом в лесу его нашли повешенным на дереве. Милиция, конечно же, квалифицировала это как самоубийство. Общественное мнение было на стороне маслоторговца, иначе оно проявилось бы.

Жуть какая.

Закон

Правила игры

Только ускользающее позволяет себя коснуться.

Уходящая рыба топит поплавок.

Последний листок бумаги теснит строчки.

Трогается поезд, и только тогда понимаешь, что это – навсегда.

Что такое литература – настоящее дело или игра?

Нельзя сказать «правила дела». Есть только правила игры.

Даже в ожидании сновидений можно достичь состояния мощи.

История

Прощай, Грузия

Тбилиси похож на Будапешт. Будапешт похож на Дальний Восток. Такие же сопки с низким кустарником, такие же реки, не желающие парадного гранита набережных, такие же болезни.

Поясню. В Тбилиси и Будапеште я бывал по одному разу и болел. На Дальнем Востоке я родился и вырос, но, возвращаясь туда, каждый раз двигался согнувшись.

Мне кажется, что моя родина намекает мне: люби только меня.

Каждый русский в эти дни возвращается с аскетических жестоких вершин коммунизма, откуда он хотел осчастливить целое человечество, к своим травам и кустарникам. Возвращение это грустное, тяжелое. Есть в нем что-то от бессмысленного казацкого похода «за счастьем», когда курган, насыпанный папахами оставшихся в живых участников похода, оказался малым пригорком по сравнению с горою, насыпанной до похода. Никто нас не неволил, сами пошли. И вот – вернулись.

Прощай, Грузия! Уже не прозвучит на берегах Куры русская речь, не обомрет от восточного гостеприимства поэт, не попытается поразить Европу звуковым эквивалентом многоголосой своей окраины.

Прощай, Литва! Отшумели десятивековые бои на рубежах. Мы расходимся. Уже не надо мне родниться с чопорными, провинциальными видами Каунаса, не надо совмещать общие радости, которых было немного, и разводить общие беды, которых большинство.

Но есть в возвращении из похода сквозь боль и слезы утрат, сквозь покривившееся зеркало – слабая отрада, смертельно усталая, но блаженная улыбка: «благословляю все, что было…»

Все? И 5 января 1918 года? И 1932 год на Украине? И гибель Осипа Мандельштама? И несчастных олигофренов в детских домах?

Снова вскинется злоба, снова глаза начнут искать виноватых – человека, партию, народ, Бога!..

И все-таки – «благословляю все, что было…» Потому что не забытье, не оцепенение отрешенности является истинной благодатью для русского человека, а именно прощение.

Мы помним то, как двое грузин, сами обезумевшие от страха, открыли шлюзы, из которых хлынули водопады крови. Мы прощаем их.

Мы помним группу сумасшедших евреев, ввязавшихся в чужую драку в семнадцатом году. И их прощаем.

Мы прощаем даже своих ВОХРовцев, добровольных палачей, хотя нет им прощения! Но и их мы прощаем.

Зачем мы любим Грузию? Зачем нам Клондайк и Джек Лондон? Разве у нас нет своего Севера и собачьих упряжек? Или наши сады под Новочеркасском не так сладостны в лунные ночи, как сады Шираза? А развалины кремлей меньше говорят сердцу, чем щербатая подкова Колизея?

Вернем свои взгляды издалека. У нас у самих есть, кого любить, что беречь и где умирать.

Прощай, Грузия.

Время тихих убийств

Когда началось это время? Как представляется, в шестидесятые годы. Переменилась форма уничтожения людей – она стала более изощренной и более направленной. Принято думать, что убийцы времен сталинизма с ворчанием забились в щели и стали – как бы это точнее сказать – вегетарьянцами поневоле. Этакие травоядные волки.

Представляется, что это не так. Просто массовые бессмысленные убийства приелись, уже не было в них новизны ощущений, сладострастия не было.

Рискну утверждать, что и сам Сталин стал бы на старости лет иным – начал бы поигрывать в демократию, отечески опекать искусства. В ту сторону он шел со своими трудами по языкознанию, разборками в литературе и музыке. В ту.

Хрущев всем спутал карты. Он нарушил постепенность – раздернул занавес одним рывком. А было задумано открывать его постепенно, чтобы жгучие тайны столетиями волновали мир. Еще бы! Целая Франция бесследно исчезла в рукаве «сибирских степей»! Что ни биография – то кровавая драма!..

Когда Брежнев, поспешно задернув занавес, начал «по правилам» его постепенно раздвигать, было смешно. Но только первое время. Потому что настала пора тихих убийств. Вместо гильотины начала использоваться некая жевательная машина. Человека вызывали на откровенность, на спор с властями, затем пола пиджака, рукав попадали между шестерней, и за пять-десять лет от него оставалась белесая, бескровная тень.

Как-то по ТВ я смотрел передачу о Питере Бруке. Показывали отрывки из его спектаклей. И я поймал себя на мысли – что же это? почему у них лица другие? Они что, иначе обучают актеров? И тут же понял – нет! Они не лучше профессионально! Они – другие. Они уважают себя. Они уверены в том, что их не сожрут без предупреждения. У них лица гордые.

Гордые!

А где она у нас, гордость? Почему пропало слово «гордый»?

«Что за глупый вопрос!»

Вы правы. Я подозреваю, что многие опасно, а может быть, и безнадежно больны инфекционным заболеванием – вампиризмом.

В чем это проявляется? Во всем. Мы хотим крови дворников, не убирающих парадные, продавцов, кассиров, начальников, соседей в автобусе и т. д. Мы представляем себе картины (особенно в молодости), когда у нас необъятная власть, неуязвимость и небывалые средства уничтожения и мы расчищаем пространство. Мы будем разочарованы, если количество погибших в сталинские времена будет меньше предполагаемой нами цифры в 40-60 млн. человек. Огромное большинство народа голосует за расширение сферы применения смертной казни. Место дорожной трагедии, гибели человека под машиной тут же окружается молчаливой толпой, выражение глаз у собравшихся – жадное.

Джинн вылетел из бутылки. Как загнать его обратно – неизвестно. Может быть, угроза всеобщей смерти спасет от смерти.

Время тихих убийств.

Время убийств медленных, когда палач подходил к окну, отгибал штору и смотрел на город. Он знал, что жертва его сейчас корчится. Удар был нанесен буднично, как бы между делом: не принят спектакль, расторгнут договор, упрятано в стол изобретение, отказано в квартире, сына из института вышибли. Ах! Разве мало способов заставить человека корчиться? Разве интересно убить его сразу или отправить подыхать в неизвестное место? Пусть здесь кончается, на арене, как гладиатор.

Время тихих убийств. Каждый, кто неосторожно высунулся на спор, на обмен взаимными (как казалось сначала) ударами, был затянут и съеден. Даже те, кто уехал на Запад – и они мертвы. В них нет веселости живых людей, нет игры, ребячливости, ликующего смеха нет.

Но почему это кончилось?

А кто сказал, что это кончилось? Нет, это не кончилось. Приелась палачам и эта форма тихих убийств. Наступает новая эра. Сейчас палач ложится на спину и поднимает лапы кверху. Он повизгивает – этакая плюшевая псина. Хочешь – можешь плюнуть в него, запустить чем-нибудь. Он будет даже рад.

Ему стало неинтересно жевать тебя, такого малокровного. Ему интересно, когда ты распрямишься, когда у тебя глаза заблестят, когда в тебе порода проснется – ибо палач любит пищу высокого качества. Ради хорошего куска он готов даже властью рискнуть. Как бы рискнуть. Это мазохизм своеобразный.

Он ждет, этот скулящий палач, валяющийся на спине, что ты его бороть бросишься. Тебе покажется даже стыдной эта мысль – кого же здесь бороть-то? Этого жалкого пса?

Не спеши.

Щелкнет вафельница, прокусывая горло – и торжествующий вой рыбника-оборотня отбросит нас на восемьдесят лет назад.

Для служебного пользования (документ от 19 декабря 1990 года)

В последние месяцы в стране участились случаи уничтожения продовольствия и промышленных товаров, увеличилось число аварий на транспорте, на линиях теплотрасс, электро и газоснабжении и проч. В частности, средства массовой информации неоднократно показывали примитивные могильники, куда были свалены тонны мяса, колбас, рыбопродуктов и т. п., все это небрежно забросано землей, а то и просто ветками.

Необходимо пресечь подобную самодеятельность и строго спросить с организаторов данных акций. Мало того, что отвлекаются немалые силы с совершенно ничтожными результатами, но у населения создается превратное представление о низком техническом уровне и якобы ограниченных размерах происходящего. Может показаться, что акции носят локальный и неорганизованный характер. Тем самым снижается их эффективность, требуются какие-то иные, политические и аппаратные, средства для формирования общественных явлений.