Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016

• Название: Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016

Журнал поэзии «Плавучий мост» является некоммерческим изданием, выпускается на личные средства его создателей, при содействии и участии издательств «Летний сад» (Москва, Россия) и «Verlag an der Wertach» (Аугсбург, Германия). Периодичность издания – один раз в квартал.

«ХХ век оставил нам поэта разбитого реальностью, плохо справляющегося с ней. Мы выучили, как урок, что в этом и есть главное достоинство поэзии, даже ее цель, как ни странно. Эта необычная форма непрерывного эксгибиционизма затрагивает в основном тех пишущих, которым на удивление есть что сказать о страдании, о личных невзгодах, о трагических поворотах своей судьбы. Явление привело к правилу, что естественным образом родило и клише: алкоголик, неустроенный, одинокий, разведенный, полусумасшедший, аутист – значит шансы создать что-то есть. Или вышеперечисленное исходит из самой творческой воли… Мы наблюдаем и своеобразный род инквизиции, гонений, остракизма – все, что не вписывается в правило – ложно, поверхностно, вторично…» (К. С. Фарай)

---

Москва ацтекская

Кто и какого нашел шарлатана,
длинного не пожалевши рубля,
и для чего бы кошмар Юкатана
строить почти под стеною Кремля?

Письма воруют в столице ли с почт ли,
то ли обратно на почту несут?
В Теночтитлане для Уицилопочтли
можно ль такое представить на суд?

Мастер тут был чернокож, бледнолиц ли,
только уж точно себе на уме,
жертвы для месяца панкецалицтли
видно, готовили на Колыме.

Глянем с фасада, посмотрим с изнанки.
С чем этот домик сравнить, например?
Пусть он поменьше, чем Этеменанки,
но понадежней, чем строил шумер.

Важно, что мощно, неважно, что грубо,
смету расходов притом соблюдя,
только не выдал мореного дуба
келарь для давшего дуба вождя.

Не укрощать трудового задора,
в жилах народа отнюдь не кефир!
Вышел приказ: не жалеть лабрадора,
не экономить карельский порфир.

Резал ваятель, вконец перетрусив,
то, что ему заказала Москва,
мучился творческим ужасом Щусев.
глядя во тьму Алевизова рва.

Хоть барракуда плыви, хоть мурена —
пусть поглядят на военный парад.
Дважды Хеопса и трижды Хефрена
увековечил в Москве зиккурат.

Трубы звучали, гремели рояли
песни звенели о славной стране,
поочередно с трибуны сияли
трубка, фуражка, усы и пенсне.

Площадь смолкала от края до края,
дыбились глыбами гости трибун,
взглядами пристальными пожирая
на мавзолее стоявший табун.

Только не надо сердить экселенца.
Не затупился у века топор.
Вот и погнал фараон подселенца,
спать под соседний кирпичный забор.

Только мелькают кругом камилавки,
к битве не очень-то тянется рать,
Если консервов полно на прилавке,
вроде бы очередь можно убрать.

Носится в воздухе галочья стая,
ждет у порога безликий гонец.
Вервие – это веревка простая,
вейся не вейся, а будет конец.

Тянется дым от сгоревшего века,
кончилась осень, настала зима.
Улица, ночь и пейотль для ацтека —
и от реки восходящая тьма.

Мистика мусорная. Фриганский ноктюрн. Арчимбольдеск

…я увидел, как в зеркале, мир и себя и другое, другое, другое.

Владимир Набоков. К России

Скоро будет двенадцать, над свалкою мрак.
Зажигаем фонарики смело.
Между двух партбилетов лежит доширак
и авоська с огромным помело.

Там лежат кокколобы, но ты не рискуй —
лучше трогать такое не надо.
Хорошо бы немного найти маракуй:
и еще поищи авокадо.

…Там рабочие судьбы решает партком,
там великий почин в коллективе.
Канталупа с немного побитым бочком
и любимые многими киви.

Там борьба за рекордно высокий надой,
за сестерции и за оболы,
там уютно соседствует с красной звездой
пятизвездный разрез карамболы.

Там лежат ум и совесть, а также и честь,
и слеза замполита скупая,
три куска комсомола, сказавшего «есть»,
и зеленая малость папайя.

Там в бутылке – недопитый горный дубняк,
два десятка цунами с блинами,
дирижабль «Альбатрос» и матрос Железняк
и победа, что будет за нами.

Там лежат трудодни, да и сами труды,
небо в самую мелкую клетку,
пальцы, яйца, пятнадцать столов без нужды
и в три года даешь пятилетку.

Там в труде и учебе великий успех,
три десятка знакомых портретов,
наша цель коммунизм, пролетарии всех,
мандарины и крылья советов.

Там сверх плана даем, там бездельник не ест,
чемпион, окруженный почетом
не рабы и не мы, и двенадцатый съезд,
и еще там, еще там, еще там.

Антраша, пируэт, фуэте, экарте,
в гараже драгоценная волга,
все, чего не распишешь в меню и в мечте,
все, о чем говорили так долго.

Обозначен единожды выбранный путь,
и не надо излишних эмоций:
ты обиженной мордой судьбу не паскудь,
и несчастные карты не коцай.

Ни к чему уходить ни в запой, ни в загул,
будем рады и тем, чем богаты,
и помойка пуста, и устал караул:
по домам, господа демократы.

Иоанн Безземельный ищет горчицу. Второй оммаж Ивану Голлю

Катарина:

Неси все вместе иль одно – как хочешь.

Грумио:

Так, значит, принесу одну горчицу?

Шекспир. Укрощение строптивой.

Порыв безумия внезапного пресекши,
в число неизбраных незнанием незван,
ни гривны, ни куны, ни самой мелкой векши[1]
не может заплатить сегодня Иоанн.

Но голод утолить в невидимой столовой
вступает, не спеша, через проем дверной.
Слепой официант и повар безголовый
его угрюмо ждут у стойки ледяной.

В стране, где не поймешь – кто кролик, кто католик,
где не туды идет войной на не сюды,
шагает он туда, где за безногий столик
великая нужда уселась без нужды.

Пока официант меню ему бодяжит,
отнюдь не просто так, но с божией росой,
решает твердо он, что в этот день закажет
яйцо без курицы, что сожрана лисой.

Богатый выбор здесь не очень-то и нужен,
здесь все, что есть в меню – ни два, ни полтора,
но могут предложить на завтрак и на ужин
суфле из воздуха и суп из топора.

Здесь из-за скудости никто не горячится,
здесь вовсе нет врагов, как, впрочем, и друзей,
здесь древний перец есть, и старая горчица,
столь драгоценные, что впору сдать в музей.

От здешнего меню тебе не станет худо,
будь ты хоть пионер, а хоть миллионер,
здесь есть дежурное, но фирменное блюдо:
ничто по-ленински на сталинский манер.

…Весь день бесцельное стрелянье без наганов,
прогулки без собак под псиный пустобрёх,
и гордый секондхенд фриганов и меганов.
и три богатыря, что здесь без четырех.

В немыслимом саду ведет мотив неловкий
невидимый смычок в невидимой руке,
и мчит на всех парах к доеденной морковке
бессмертный паровоз в бессмертном тупике.

Непредсказуема ненастная погода,
но нам сулит судьба, задрав незримый хвост,
триумф мистический семнадцатого года,
что в девяностые года протянет мост.

Здесь ни симфонии, ни такта, ни аккорда,
но аргумент пустой никак не нарочит.
Здесь слово человек звучит совсем не гордо,
затем, что здесь ничто и вовсе не звучит.

Извилистым путем ведет тропа прямая
от беззакония к последнему суду,
а он в толпе стоит, никак не понимая,
что именно пришло в том памятном году.

Картина без холста, этюд без акварели,
любовь открытая и страсть исподтишка.
И ледяной октябрь уже настал в апреле,
и кто-то на толпу кричит с броневика.

Галина Погожева Стихотворения

Родилась в Москве 20 января 1954 года. Закончила французскую спецшколу, затем Московский авиационный институт. В студенческие годы ее стихи печатала «Комсомольская Правда» и альманах «Поэзия». В это же время начала пробовать себя в переводе французской поэзии. В 1983 г. издательство «Молодая Гвардия» большим тиражом выпустило в свет книгу французского поэта, лауреата Нобелевской премии Сен-Жон Перса, где она выступила как составитель, переводчик и автор комментариев. С 1990 г. живет попеременно в Москве и в Париже. Участвовала в организации больших русских выставок в Париже и создании их каталогов. Многие годы сотрудничала с газетой «Русская Мысль», где выходили ее статьи. Инициатор и автор литературной записи воспоминаний Великого князя Владимира Кирилловича, вышедших в Санкт-Петербурге, двух поэтических сборников, множества публикаций в периодических изданиях.

«А счастья-то, впрочем, нам надо немножко…»

А счастья-то, впрочем, нам надо немножко:
Оно так безумно!
К березовым рощам приникнешь в окошко:
Куда-то везут нас.
По всем этим будням мы прожили глупо,
А нынче так звездно!
Но все, что сегодня, и все, что могло бы… —
Прекрасно и поздно.
В холодном вокзале, в прокуреннном зале,
В ненужном: – Пишите, —
Вам что-то сказали. – Вы что-то сказали?
Еще раз скажите! —
За блажь и дерзанья нам сны наказанье.
Приснится, голубчик,
Что где-то в Рязани запряжены сани,
Постелен тулупчик —
И снегом и лесом, и лесом и снегом,
С березами вровень.
Мы сыты железом и вспомнить нам не о ком.
Не о ком, кроме…

«Наверное, дождь целый день был…»

Наверное, дождь целый день был,
И, кажется, днем – днем
Он было припомнил, да и забыл,
И не было слов в нем.
Но конь его вдруг задрожал сквозь
Сон – это была весть,
И старая память – такой гвоздь —
Вонзилась в его кисть.
Так, стало быть, дождь – это был плач.
Изольда пошла лечь,
И он постелил для нее плащ
И с ней положил меч.
А сам все смотрел он, как день блек,
Как сумрак ночной пал,
Потом осторожно на плащ лег
И плохо всю ночь спал.

1977

«Ты на мое отчаянье похожа…»