Грегг Льюис - Безумие Божье. Путешествие по миру гонений

• Название: Безумие Божье. Путешествие по миру гонений
• Автор: Грегг Льюис
• Жанр: Книги о Путешествиях
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-093010-4

Эта необычная книга – поразительное путешествие сквозь череду экстремальных душевных взлетов и падений, призванное показать, что наше узкое понимание событий жизни – лишь фрагмент большой загадки. Автор побывал в Африке, Сомали, России и Украине – на обломках советской империи, Восточной Европе, Китае, не названных, но узнаваемых мусульманских странах. В истории Ника Рипкена много «безумного», но его путешествие по миру гонений на верующих и преследования инакомыслящих привело его от кризиса и шока к надежде и вере.

---

Война уничтожила все сельское хозяйство и каналы распределения; разрушила и без того неадекватные и примитивные системы транспорта, связи и инфраструктуры коммунальных услуг; свела на нет любой контроль со стороны национальных, региональных и местных властей; убила экономику, которой требовались жизнеспособные банки, предприятия или промышленность, и лишила страну официально признанной и принимаемой валюты. Это был полный общественный крах.

Почти все представители западных стран и международных организаций, включая агентства по оказанию помощи, годами работавшие на Африканском Роге, смотали удочки еще до конца 1991 года.

Где-то миллион вынужденных мигрантов влились в поток беженцев, хлынувший в Кению, Эфиопию, Джибути и в Йемен – через Аденский залив. (Счастливчики, которым хватило денег, сбежали в страны Западной Европы и Северной Америки.) А с этим потоком пришли жуткие истории о таких страданиях, что поверить в них было невозможно.

После моего возвращения в Найроби из той первой поездки в Сомалиленд я и Рут пытались найти дорогу в другие области страны: хотели увидеть, что там требуется людям. Вызнавали мы обо всем так же, как и о Харгейсе: бродили по деловым районам Найроби, высматривали людей, которые, как нам казалось, могли иметь отношение к Сомали, а потом следовали за ними в недорогие кафе или на рынки, где могли бы завязать беседу.

Долгое время мы слушали их истории, старались приободрить и поддержать, а потом выражали желание оказать помощь их народу, страдающему в Сомали. Порой беженцы нам верили, называли имена, рассказывали истории родственников по клану и просили нас, как будем в Сомали, им помочь.

Иные даже направляли нас к сотрудникам западных гуманитарных агентств и к горстке верующих из Европы и США, вынужденно покинувших Сомали. Ныне те работали или в большой иммигрантской общине сомалийцев, переселившихся в Найроби, или с сотнями тысяч беженцев, заполнивших лагеря вдоль кенийско-сомалийской границы и в пустынных областях южной Эфиопии.

Наши надежные источники предупреждали, что самые горячие бои сейчас идут в Могадишо и окрестностях столицы. Говорили, нам опасно туда ехать, пока гражданская война не закончится или пока бои не перейдут куда-либо еще. Без вмешательства внешних сил вероятность такого развития событий в скором времени представлялась маловероятной.

К сожалению, страдания в Сомали не привлекли сколь-либо значимого внимания международного сообщества. В конце концов Генеральный секретарь ООН призвал враждующие кланы прекратить огонь. Теперь можно было хоть надеяться на то, что беженцам станет чуть легче жить и их хоть обеспечат необходимым.

Когда ООН объявила, что согласовала условия временного прекращения огня, я и Рут увидели редкую возможность пробраться в страну и оценить потребности Могадишо. Иные американцы и европейцы, покинувшие Сомали, отмечали, что их организации снова хотят создать там представительства, но полагают, что возвращаться туда все еще опасно.

В то время никто не знал, скольких в Могадишо убили за годы войны и сколь многие оттуда сбежали. Да и к тому же страну выжгла засуха, и город заполнили беженцы из других краев. В столице, как и в Харгейсе, люди не имели ничего и нуждались во всем. Но здесь все казалось еще ужасней.

Несмотря на согласованное «прекращение огня», вооруженные участники конфликта продолжали биться за город. Стреляли дни и ночи напролет: в основном далеко и без вреда, но иногда – совсем рядом.

Как-то я спросил одного с оружием, зачем он сражается. Он покосился на меня сквозь сигаретный дым и сказал: «Сегодня четверг. В пятницу у нас выходной, мы молимся в мечети. А по четвергам война».

В течение дня-другого после моего прибытия в Могадишо несколько сомалийцев – чьи имена мне назвали, предупредив, чтобы не искал слишком явно, – и впрямь появились у ограды представительства ООН, где я проживал, и спросили обо мне. Я так и не выяснил, как они узнали, что я там. Но я достаточно долго прожил в Африке, чтобы на опыте убедиться в удивительном могуществе Духа Святого и в эффективности «сарафанного радио».

Я передал приветствия от их коллег и объяснил, что другие гуманитарные агентства наняли меня разузнать самые насущные нужды города. Мои новые сомалийские друзья оказались сокровищницей знаний. Они не только подтвердили, что кризис в стране чудовищен: работает только один из десяти; восемьдесят пять процентов населения голодают; за полгода более трехсот тысяч умерли голодной смертью, и бывало, умирало по три тысячи в день, – они еще и организовали мне поездку по городу.

Они показали мне все – и некогда богатые кварталы с их охраняемыми воротами и оградами, и жалкие временные лагеря (даже слово «трущобы» не отразит степень их недолговечности), где обретались беженцы из деревень. Они ютились в самодельных палатках из потрепанной ветоши, в лачугах из картонных коробок или где-то еще, где можно было получить хоть малейшее подобие уединения или укрытие от палящего солнца. Как и в Харгейсе, сплошь и рядом нормальные, повседневные вещи – школы, больницы, магазины – ушли в прошлое. Та жизнь, что осталась в Могадишо, была настолько далека от нормальной, что граничила с безумием. И знаки этого безумия были везде.

* * *

Истощенные матери скребли сухую землю костлявыми пальцами или сломанными палочками. Я не мог понять, что они делают, пока до меня не дошло, что в этой жесткой бесплодной земле они роют могилы, чтобы тихо опустить туда мертвых детей и привалить их камнями.

* * *

«Зеленая линия» – вечно изменчивая фронтовая полоса – расколола город на территории, оккупированные сторонниками двух наиболее влиятельных полевых командиров – злейших врагов, несмотря на их общее происхождение из одного клана.

Могадишо напоминал мне ветхозаветный мир, не знавший Иисуса и никогда не открывавшийся Сыну Человеческому или Его посланию. Ваал, Голиаф, Навуходоносор здесь чувствовали бы себя как дома. Наверное, Иисус говорил именно о таком мире, когда в двенадцатой главе Евангелия от Матфея пре-дупреждал порицателей-фарисеев: «Всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит».

Позже, в том же разговоре, Иисус приводит другую аналогию, звучащую словно пророчество о Сомали: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: “Возвращусь в дом мой, откуда я вышел”. И, придя, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом» (Мф. 12:43–45).

По мне, эти слова абсолютно точно отражали жизнь в Могадишо.

Когда мои гиды-сомалийцы привезли меня посмотреть на участки, захваченные нынешними вожаками (по слухам, убившими всю семью, владевшую домом и землей) под штаб-квартиру и личную резиденцию, передо мной предстал самый устойчивый образ греховности. За воротами с мощной охраной полевой командир и его прислужники, захватив себе генераторы, смотрели спутниковые каналы и жрали от пуза.

А у ограды скопилась сотня отчаявшихся детей с распухшими от голода животами. Они ждали частого, хотя и не ежедневного, события. Когда тушу животного, забитого на ужин вожаков, вывешивали на ограду, голодные дети забирались на забор, как саранча, и хватали и рвали куски окровавленной шкуры, впиваясь в них зубами ради малой толики жизненных сил.

Здесь властвовал ужас – и он заставил меня по-иному смотреть и на «зло», и на падшую людскую природу.

«Бог, где же Ты? – кричал я в небеса. – Тебе хоть ведомо, что здесь творится?»

Какой Бог мог допустить такое?

* * *

Вернувшись в Найроби целым и невредимым, я обо всем рассказал Рут, передал выводы другим агентствам, а еще связался с теми, кто меня поддерживал. Я писал электронные и обычные письма, давал интервью, публиковал статьи, отстаивая одну только мысль: необходимо немедленно вмешаться в нарастающий сомалийский кризис. Несчастные люди умирают тысячами каждый день! Кто-то должен что-то сделать с этим безумием! Причем сейчас же!

Никто не возражал. Но все мне говорили: пока не станет легче и безопасней туда добраться, они мало что могут. Однако они будут счастливы, если я стану приезжать в Сомали так часто, как только смогу. И я приезжал – в надежде, что опасность утихнет и у меня появится шанс увидеть новые возможности.

Одна из поездок привела меня в провинциальный городок Афгойе, расположенный в тридцати километрах от приморской столицы. Третий визит подтвердил все мои подозрения: страна была на грани гибели. И там же, в Афгойе, случилось то, что развеяло мои последние иллюзии – и навечно врезалось мне в память.

Я слышал о госпитале, который построили тут русские несколько десятилетий тому назад. Война добралась до него раньше меня: ему частично разнесло крышу и внешние стены. В нем я нашел женщину средних лет, доктора-сомалийку, рассказавшую мне на превосходном английском, что на медработника она выучилась в Советском Союзе и в Афгойе работала уже много лет. Она сказала, что старается сохранить жизнь десяткам молодых мужчин и раненым или обожженным детям, изувеченным во время недавних боев. Она делала это в разрушенном здании, без света, без проточной воды и без помощи других врачей.