Томас О'Крихинь - Островитянин

• Название: Островитянин
• Автор: Томас О'Крихинь
• Жанр: Литература 20 века
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-905409-21-9, 978-5-86471-796-7

Томас О'Крихинь (Tomás Ó Criomhthain, 1856–1937) – не просто ирландец и, как следствие, островитянин, а островитянин дважды: уроженец острова Большой Бласкет, расположенного примерно в двух километрах от деревни Дун Хын на западной оконечности полуострова Дангян (Дингл) в графстве Керри – самой западной точки Ирландии и Европы. Жизнь на островах Бласкет не менялась, как бы ни бурлила европейская история, а островитяне придерживались бытовых традиций, а также хранили ирландский язык безо всяких изменений – и безо всяких усилий: они просто так жили. В самом начале XX века, в разгар Ирландского возрождения, гость острова уговорил О'Крихиня составить подробную летопись каждодневного бытия на Бласкете. Итог их пятилетней переписки – один из ключевых документов современной ирландскоязычной литературы и ее вдохновение на весь ХХ век, музей языка, поразительный культурный артефакт и целая особая вселенная, безвозвратно оставшаяся в прошлом.

---

– А раз уж тебя вовсе не коробит такая странная картинка с этой стороны, так ты не стесняйся, погоди, я тебе зад покажу.

– Как по мне, то тебе уж с любой стороны давно пора обсохнуть.

– Ну, если б у меня кожа была, как у тебя, – жирная да скользкая, – может, я бы и впрямь высох в два раза быстрее.

В этот раз она тоже потупилась и отвернулась, как и прочие. Король воротился ко мне, он уже накинул на себя одежду.

– Это что же, на тебе еще ничего нет?

– Нет. Куда мне торопиться? – ответил я. – У меня тут и солнышко, и тепло.

– У тебя что, совсем перед бабами стыда нет, раз ты тут такой догола раздетый?

– А что им вообще здесь делать? У самих у них никакого стыда нет, хотя и надо бы. А ты перед ними, как я погляжу, вовсе не солдат. Странно даже, как это они тебя голым по холмам не погнали, – сказал я ему.

А той бойкой, что стала со мной пререкаться, интересней было гулять, чем замуж, что поведение ее как раз ясно показывало.

– Пойдем отсюда, – сказал Король. – Приманок на сегодня у нас уже достаточно. У меня два хороших краба, и у тебя два. Вот и хватит с нас.

Мы пошли прочь со скал. Ему нужно было подняться обратно в деревню, чтоб захватить леску и крючки, но вернулся он очень быстро. Мы направились на запад, к мысу Дунхлй, по имени поэта с Бласкета[38]. Ставрида у нас клевала здорово, и мы вытащили особенно хорошую пестроголовую рыбину. Наконец, когда я сам стал закидывать, мне в руку впился, само собой, крючок. На этом плакала моя рыбалка. Королю пришлось срезать ножом поводок, который крепил крючок к леске. Из пальца у меня торчал крючок, с которого свисал кусок поводка. Мне было не очень больно, потому как крючок засел не слишком глубоко. У нас вышло сорок ставрид, по двадцать на каждого. Король забрал их к себе домой, и мы разделили улов между нашими семьями. Крючок вытащили сразу. Кать взяла бритву и вскрыла нарыв.

Больной палец

Палец у меня разболелся не на шутку, так просто не перетерпишь. Томас Лысый бывал у нас каждый вечер, пока не наступало время сна. В компании с ним было славно, и я почти не чувствовал, как болит палец, пока он рассказывал о превратностях жизни, какие ему пришлось выстоять. Хотя отец был с ним почти что одного возраста, он и вполовину не умел так же хорошо рассказывать истории и припоминать все на свете.

– Интересно, – однажды вечером спросил его мой отец, – а что за разлад случился между приходом Дун-Хын и приходом Балиферитер, который еще длился так долго?

– О, – сказал Томас Лысый, – а ты никогда не слыхал про лодку с Черных Полей[39]?

– Слыхал порядочно, – сказал мой отец, – только сейчас плохо помню.

– Разбился корабль к северу от Бегниша[40], а к нему подошла лодка из Дун-Хына. Люди поднялись на борт и перенесли с корабля на свою лодку все, что хотели. Потом туда же направилась другая лодка, с Черных Полей, это такая деревня в приходе Феритера на севере; и было их вместе в этой лодке двадцать и один человек, все – лучшие люди, цвет своего прихода. Они шли без остановки, покуда не достигли затонувшего корабля. Эти тоже стали выносить вещи, какие раньше не забрали люди из Дун-Хына. И в конце концов натаскали столько, что перегрузили свою лодку, и герои потонули, все двадцать один, вот и не осталось никого, чтобы рассказать про них историю. А последние двое, те, которые сбрасывали вещи с корабля, так и остались на нем навсегда.

– Так, может, те двое так на нем до сих пор и живут? – сказал я Томасу Лысому.

– Послушай, олух! Этот корабль разлетелся в щепки еще тем же вечером у Вороньего камня!

– Ну и, – снова обратился мой отец к Томасу, – отчего же северяне после этого так надолго невзлюбили людей из Дун-Хына?

– Э, да вот оттого, милый мой, что те не вытащили никого из моря и отпихивали их веслами, когда бедолаги звали на помощь и молили втянуть их в лодку. И даже втягивали весла, за которые те хватались, пытаясь бороться с течением.

– Но разве не странно, что не спасли хотя бы кого-то? Хотя, конечно, их лодка не могла забрать всех вдобавок к тем, кто в ней и так уже сидел? – спросил отец.

– Они не могли забрать их всех. Больше того, они не собирались этого делать вовсе, потому что поднимали на них руку, пока те были еще живы, забирали из лодки все, что только было нужно или просто приглянулось, и не позволяли им подплывать к кораблю, когда те перевернулись.

– Но ведь наверняка команды двух лодок были друг с другом в родстве, некоторые-то уж точно были.

– Были, – ответил Томас, – и кое-кто даже в очень близком родстве. И это чуть было не нанесло лодке непоправимый вред. Там был один мужик, который попытался втянуть своего родича в лодку, когда тот мертвой хваткой вцепился в весло. Но капитан остановил его и сказал: «Все один за другим станут спасать своих родственников, и тогда лодка не выдержит». Погибли все двадцать один, кто был на лодке с Черных Полей, а лодка из Дун-Хына благополучно пришла домой вместе с командой, и с ними множество вещей с корабля.

– Ох и большая же ненависть была к ним, должно быть, у людей с севера!

– Большая, – ответил Томас. – Когда пропала та лодка, в приходе Феритера осталось шестнадцать вдов.

– И, должно быть, они высматривали тех, кто это сделал, и на мессе, и на ярмарке.

– О, что ты, – кивнул Томаc. – Еще как. Являлись с севера в ночную пору, вламывались прямо в дом, забирали себе все, что только видели, а хозяев того дома избивали смертным боем. Убили славного юношу, сына моей родственницы с хутора у Мельничного брода, потому как им нечего было у нее взять, женщина она была очень бедная. И в каждый ярмарочный день в Дангян-И-Хуше находилось по шесть-семь человек из Дун-Хына, кому пора было звать священника, когда заканчивались дневные драки.

– И что же их наконец урезонило? – спросил отец.

– А я тебе и это расскажу. Дочь одного из тех бедокуров вышла замуж за парня в Дун-Хыне. Это и было первое примирение между ними. Но еще очень долго пришлось ждать, пока такое случилось, а за то время многие из них почти что перебили друг друга.

– Упокой, Господи, души усопших! – воскликнула мама. – А я-то обо всем этом до сего дня и не слыхала толком.

Приближалось время идти ко сну, и Томаc засобирался. Другие тоже возвращались из домов, где гостили.

Больной палец беспокоил меня еще месяц и, говорю тебе, не давал ни улыбнуться, ни порадоваться. Но я не чувствовал ни малейшей боли или неудобства, пока Томас рассказывал истории. Он проводил у нас каждый долгий вечер. И каждое воскресенье, когда мой отец читал в семье розарий, Томаc тоже повторял вместе с нами слова молитвы и мог без запинки прочитать целую декаду.

Томаc всегда был бедняк. Ему приходилось посылать своего сына в люди в Балиферитер, и тот провел там пять лет, пас стадо – без ботинок и даже без носков. После того как сын ушел в работники, пришло пожертвование из Америки на переезд для дочери Томаса – от дяди, брата ее матери. Она отправилась туда без промедления и провела там пять лет. Тогда им пришлось возвращать сына, но дочка время от времени присылала родителям оттуда денежку, что очень им помогало.

С тех пор как дочь покинула их, старая ведьма из дома напротив поднималась очень рано и часто плакала о судьбе девушки, что неудивительно. У ведьмы никого не было, кроме нее, как и не было тогда никакой надежды, что когда-нибудь она снова ее увидит. И всякий раз, когда я слышал, как она плачет, мне становилось ее очень жаль.

Пароход и армия

Однажды утром, когда соседка встала пораньше, она увидела у входа в гавань рядом с Белым пляжем самый настоящий пароход на якоре, где было полно черных людей, то есть в черной форме и черных головных уборах[41]. Это ее встревожило, и от такого расстройства она бегом побежала к нам и замолотила в нашу дверь.

– Донал! – закричала она.

– Да, – ответил отец. Он подумал, что случилось что-нибудь с ее сыном или с Томасом Лысым. – Что стряслось?

– Там большое судно, внизу, рядом с твоим домом, стоит на якоре, и на нем полным-полно людей в черных формах и высоких шапках[42].

– О, и правда, – сказал отец. – Рано или поздно что-то такое должно было случиться, и, наверно, от домов на Острове к вечеру мало что останется.

– Боже правый! Ничего нет хуже, чем остаться без всякого крова, – вскричала ведьма.

Минутой позже все мы были уже на ногах и мигом вылетели на причал. Как только я добежал до места, женщины, которые там собрались, сразу наделили меня работой: послали собирать камни – и всякого, кто там был, тоже. Никто не отдыхал, пока мы не нагребли порядочную кучу. Одна женщина сказала, что теперь пороху у жителей Острова обязательно хватит, и когда они решат наконец пустить камни в ход, это будет уже совсем другая история.

– Только, наверно, пули нас убьют раньше, – сказала другая женщина.

– Ой, да ну, что так тебе смерть, что так погибель! Не лучше ли самой помереть, чем кончить дни в канаве, когда тебя вышвырнут из собственного дома!