Даниил Грачев - Письма на краю тумана. Инстаграм-роман

• Название: Письма на краю тумана. Инстаграм-роман
• Автор: Даниил Грачев
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2020

Древний город, древние цвета, трещины, пестрые и яркие вкусы, кофе, морская соль и золотое солнце на верхушке Айя-Софии. Один день в Стамбуле и две истории: его, которую он перескажет в соцсетях, и ее – записанная в письмах ушедшему мужу. Посты, картинки, султаны, мечети, мечты и ваши мысли. Две судьбы двух незнакомцев, один город и один туман на двоих. Долгожданный первый инстаграм-роман Даниила Грачева перенесет вас на улицы, которые пережили Византию и Османскую империю, на берега пролива Босфор и Принцевы острова. Улицы, которые переживут все вопросы и все ответы. В этом путешествии герои вспомнят свою жизнь и прошлое, отправятся в плавание по своим туманам, возможно, для того, чтобы в финале встретиться. И Стамбул им в этом поможет. Придет время, когда все будет сказано и все туманы рассеются.

---

Они неспешно прошлись по Истиклялю с красным трамваем и старой застройкой, спустились по французской улице с ее крутыми ступеньками к Босфору и даже дошли до удивительного дворца Долмабахче, который и вам непременно нужно посетить. Вы обязательно поразитесь этому произведению искусства, выполненному уже в стиле османского барокко. Сколько там золота, сколько там хрусталя и шедевров. А какая там люстра в несколько тонн, подаренная Австрийской королевой. Но мама с сыном прошли только по его парку с дорожками из гравия и узорчатыми решетками оград. Сквозь эту черную вязь проступало бирюзовое море. Тогда Энес и обнаружил дырку на носке, через которую начал виднеться большой палец на ноге. Нет, не целиком, но попасть от мамы могло, тем более она просила не пинать камни, она как всегда была права. Она вообще никогда не скандалила и не ругала своих детей. Она их просто любила. Но она могла посмотреть так, что тебя относило этим взглядом в самую далекую комнату. «Лучше бы ударила», – всегда думал Энес, но она не поднимала руку. Ее руки были созданы не для этого. У нее были длинные красивые, нежные пальцы, полные тепла и заботы с единственным тоненьким золотым колечком, на котором блестел зеленый камень, и браслетом-цепочкой на запястье. Она наказывала иначе: била взглядом и молчанием. Самое большое наказание от любящего и любимого человека – это лишить нас этой любви или хотя бы сделать вид. Суровее и не придумаешь. И еще она поджимала губы. Уголки их сжимались так крепко, что пухлые и розовые они превращались в тоненькие бледные ниточки. Ах, как же это было страшно. Казалось, что в эту тонкую трещину проваливается весь его детский мир, прямо со всеми игрушками и книгами, прямо с сандалиями, велосипедом, недоеденными завтраками, плохими отметками, поставленными пятнами, невыученными уроками и красными сандалиями. Как они только там умещались все? Но это случалось редко, да и длилось недолго. Мама не умела сердиться, ее любовь была безусловна, как и должно быть у родителей. Только они любят нас этой безусловной, природной, естественной как воздух любовью. И Энес знал, что после суровой перемены все обязательно наладится. Так и случалось.

Чтобы не расстроить маму, пока она не видела, Энес перекрутил носок и зажал дырку между большим и указательным пальцами. От этого весь путь к дому оказался сложнее, но выпустить дырку решительно было невозможно. Вот так он и шел домой, прижимая пятку к заднику и немного скрючивая пальцы на ногах, будто от судороги. Мама ничего не заметила, скорее, конечно, сделала вид. Но маленький Энес был рад этой пустяковой детской победе. Камни встречались на пути и даже острые каштаны, но он их больше не пинал. Безусловно, на утро носок был аккуратно зашит. С любовью.

Эмине-ханым

Первым воспоминанием из детства Эмине-ханым была картинка – как ее мама стирает белье. Самое простое занятие, которое многие позабыли в век машин, а некоторые даже и не видели никогда. Это какое-то раннее весеннее утро, еще холодно. Эмине сидит на стульчике и перевязана пледом. На головке вязаная шапочка с ярким бубоном. Да, уже теплеет, но по утрам тепло это не обладает июльским жаром. Поэтому от горячей воды из таза щедро идет пар. Но это ненадолго. Он стоит в центре их сада, на высокой табуретке как звездная прима на сцене. Это старый медный очень большой таз. Он где-то еще сохранился и наверняка валяется на чердаке их дома. Наверное, он тоже помнит эту сцену. В той картинке из детства на его бока попадают утренние лучи-софиты солнца. Они освещают морщины мамы в уголках глаз, скользят по рукам, распухшим от горячей воды, и бликами поселяются на белье, которое островками торчит из мыльной, мутной, с разводами жидкости. Она такая красивая. Она создает белый. Но для этого потребуется больше, чем просто смешать все краски. Она иногда отвлекается и черпает ладонями воду. Разбрызгивает ее вокруг, подобно циркачу. Подобно волшебнику. Прозрачные капли солнце окрашивает в радужные переливы, и эти цвета можно даже рассмотреть. Капли становятся самоцветами. Этот фокус забавляет дочь, и та хлопает в ладоши, что-то кричит невнятное и требует продолжения. Затем мама возвращается к работе. Снова нависает над тазом.

Мама усердно, жестко, сильно трет простыни о деревянную доску с горизонтальными ребрами, и брызги воды весело разлетаются. Они оседают на траве и смешиваются с росой, попадают на ее одежду и впитываются, оставляя темные пятна-узоры. Они попадают на лицо и застывают крошечными слезинками. Руки сводит от холода. Пальцы краснеют. Вода стынет быстро. Иногда мама распрямляется и этот скрюченный, скукоженный, сложенный пополам комок силы и труда выпрямляется, заполняя собою весь сад и эту картинку из детства. Этот комок вмиг преображается в высокую статную красивую женщину с оливковой кожей. Ее черты мягкие. Ее глаза светятся и верят, что все будет хорошо. Ее губы еле шевелятся и складываются в воздушном поцелуе дочери. Она улыбается. Она светится. Она заполняет собою все пространство сада и от груза и тяжести не остается никакого следа. Все стерто. Все выстирано. В саду пахнет свежестью. Надеждой. Хрустом. Мечтой. Между деревьев болтаются веревки. Ветер щекочет нос. На пальце блестит единственное кольцо. У нее выбилась прядь черных волос из-под платка, и одна ее часть, подхваченная ветром, развивается, другая же прилипла ко лбу. Мама тыльной стороной руки вытирает капли со лба, заправляет локон и снова улыбается маленькой Эмине. Ее немного качает из стороны в сторону, будто на корабле. В такт ветру. В такт дню. Солнце гуляет по саду и лицу. Утро разрастается, пухнет как руки. Пухнет таз, белье, вода в нем. Пухнут мыльные пузыри, что покрывают всю воду. Пухнут деревья и чистое синее небо. Вся картинка этого утра пухнет от одного детского взгляда. Тихо в ушах и так звонко в глазах. Когда Эмине-ханым подрастет, она будет помогать маме и сама потом будет стирать еще ни раз в этом же медном тазу. Но это утро ей запомнится больше всего.

Мама ловко достает простыни из таза, вода стекает по локтям, полощет их в ведре с чистой водой, выкручивает крепкими руками и развешивает на бельевые веревки-канаты. Этот узел скомканной ткани высвобождается и превращается в снежный парус в их саду. К нему добавляется еще один, и еще. На фоне синего и холодного неба появляются белоснежные полотна. Они парят, они готовы к новым странам и берегам. К своему бегу. К своим путешествиям. Мачты-деревья – надежное основание, а терраса становится кормой. Это сказочное перерождение тяжелого труда, практически ежедневного, в удивительную картинку из детских воспоминаний, кажется, навсегда въелось в кудрявую головку ребенка. Это уже больше не просто отрезы ткани. Это уже больше, чем просто простыни. Ветер наполняет их, они вздымаются пузырями и развевают подолы как на платьях все тех же настоящих принцесс из сказочных дворцов. Ради этой чудной картинки, ради этого порхающего ощущения сказки, было приложено столько земных сил и работы рук одной, вполне реальной, женщины. Маленькая Эмине-ханым сидит на деревянной террасе и улыбается. Мама Эмине-ханым улыбается ей в ответ. С любовью.

Энес

Так, но давайте на время вынырнем из, безусловно, милых, воспоминаний, которые продолжают растекаться по страницам этого описания, и окунемся в нашу цифровую жизнь. Не менее симпатичную, смею вас уверить. Подчас ее, как я считаю, очень несправедливо ругают и поносят, называя чуть ли не главной проблемой современности и заодно ее главным злом. Зря мы ее так недооцениваем. А иногда о ней отзываются так, будто лайки и твиты – главное достижение человечества. С чем бы я тоже поспорил. Зря мы ее так переоцениваем. Так вот о социальных сетях. У Энеса был довольно приметный профиль в «Инстаграм». Он был снабжен той долей красивого и занятного, что в верной пропорции устраивало самого Энеса, и казалось приятным подписчикам. Он казался ему правильным и каким-то точным, что ли, не всегда уместным, но аккуратным. О таком многие мечтали, признаться, мне он тоже казался очень достойным. А в наши дни, это то самое платье, которое может многое сказать о своем хозяине. То самое первое впечатление, с помощью которого многие принимают на работу или выбирают себе круг общения, а, возможно, даже и больше. Но эти картинки не были просто стильной бутафорией. В этом профиле уживались его мысли и его картинки, которыми он пытался себя окружить, подобно взыскательному коллекционеру искусства. Нет, эти картинки не могли сравниться с полотнами из собрания Ватикана или Лувра, но этого от них и не требовалось. Энес подолгу мог делать фото (их накопилось в телефоне тысячи), редактировать их затем в нескольких приложениях и делиться ими со своими подписчиками. Подписчиков было не так много, но все они могли разделить с ним эту тягу к красивому в чем-то совершенно обычном и тривиальном. Он любил делиться своей жизнью тут, онлайн, но редко это делал вне социальной сети. Он скрылся и отгородился эффектной винтажной ширмой с картинками, похожей на ширмы в технике коромандел. Они не отличались надежностью брони, но были обильно украшены узорами поверх тысяч слоев потрескавшегося лака. Такие ширмы украшали модные салоны светских дам в Париже и Лондоне. За их створками поправляли туалеты, падали в притворные обмороки, пудрила носик мадам де Помпадур. За ними скрывали мысли и поцелуи, румянец на щечках и дикие мигрени, картинно заламывая руки.