Хайнц Конзалик - Человек-землетрясение

• Название: Человек-землетрясение
• Автор: Хайнц Конзалик
• Издательство: Олимп
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1993

Хайнц Г. Конзалик – популярнейший западногерманский писатель, автор многих остросюжетных романов, выпущенных на Западе огромными тиражами. На русском языке произведения Конзалика издаются впервые.

Главный герой романа «Человек-землетрясение» Боб Баррайс – наследник миллионного состояния, ведущий беззаботную жизнь красавца-плейбоя. Друзья и возлюбленные, попадающие в плен его обаяния, гибнут один за другим. Идя по жизни, Боб Баррайс все разрушает на своем пути и в конце концов погибает сам.

---

Он наклонился, поднял с земли большой букет цветов и бросил его на гроб. Потом молча повернулся и зашагал прочь от могилы. Одетые в черное люди вновь образовали проход, Боб шел по нему с высоко поднятой головой и с видом мученика.

– Красивый он все-таки парень, – вполголоса произнесла одна из женщин, когда Боб прошел мимо нее. – Везет ему в жизни…

Эрнст Адамс в недоумении уставился на гору цветов, которая неожиданно выросла на гробе его сына. Потом он вытянул шею и закричал:

– Вот он убегает! Молча! Но глас из гроба настигает его! Из гроба! Смотрите, как он бежит! Есть у него совесть или нет?

Он закачался, голос его сорвался. Священник и два студента подхватили его и отвели в сторону, в тень других надгробий. Отделенный от могилы человеческой стеной, старик слышал, как опускали гроб, как ударили по его крышке первые комья земли и как священник произнес:

– Из земли ты вышел, в землю и вернешься… – Потом зазвучали прощальные слова почетных гостей.

Сгорбившись, все еще поддерживаемый двумя студентами, старик прислонился к ограде соседней могилы и заплакал. Слезы бежали по его морщинам, и он вытирал их дрожащими руками.

– Мальчик мой… – повторял он тихо. – Мой мальчик, мой дорогой, любимый мальчик…

– Неужели это было неизбежно? – спросил Тео Хаферкамп доктора, когда, возложив цветы, они возвращались к машине. Матильда Баррайс причитала, идя следом за ними.

– Бедное дитя… бедное дитя… – Она имела в виду Боба. – Старик совсем выжил из ума.

– Вот видите? Ваша сестра в своем материнском горе уже высказала это. – Доктор Дорлах иронично улыбнулся. – Скоро это мнение распространится по всему Вреденхаузену. Нужно уметь доказать, что правда на нашей стороне.

– Доктор, вы в сговоре с самим дьяволом!

– Он, видно, и назначил меня адвокатом Баррайсов, господин Хаферкамп.

Они поняли друг друга с полуслова и с траурным видом покинули кладбище.

На полпути к вилле Баррайсов рядом со своей красной гоночной машиной стоял Боб. Когда на дороге показалась машина Гельмута Хансена, он замахал обеими руками. Боб, очевидно, уже давно ждал его: рядом с передним левым колесом лежали четыре окурка. Хансен затормозил и припарковал машину позади спортивной ракеты Боба. Кроме него в машине была только девушка, которую он перед похоронами встречал на вокзале и которая бросилась в глаза Бобу. Когда Гельмут вышел, она осталась сидеть в автомобиле.

Боб нагло ухмылялся, когда Гельмут подошел к нему.

– Наверное, неплохо себя чувствуешь, старик, а? – спросил он.

Гельмут Хансен привык к глупым замечаниям Боба и не обращал на них внимания. Гораздо больше удивило его то, что Боб ждал его здесь, на обочине дороги.

– Почему ты не поехал домой? – спросил он.

– Отгадай! – Боб закурил новую сигарету.

– Дядя Тео?

– Ерунда! Его нравоучения я щелкаю, как орешки.

– Неприятности с Дорлахом?

– Он наш адвокат, а не моя нянька.

– Тогда Рената?

– Старая девица? Гельмут, подумай!

– Во всяком случае, ты дрейфишь возвращаться домой один. Хорошо, теперь я здесь и прикрою тебя с тыла. – Он взял сигарету, протянутую Бобом, и закурил. – Старый Адамс упал потом на зарытую могилу и вцепился руками в землю…

– Очень драматично. Наверное, видел что-нибудь подобное по телевизору. Такое всегда действует. – Он скосил глаза на машину Хансена. Девушка прижалась лицом к стеклу и смотрела на него.

– Бывают моменты, когда очень хочется дать тебе в морду, – произнес глухим голосом Хансен.

– Особенно тогда, когда нужно показать себя героем.

– Что ты хочешь сказать?

– Кто эта малютка в твоей машине?

Лицо Хансена потемнело. «Этого следовало ожидать, – подумал он. – Как коршун на мышь, бросается Боб на каждую симпатичную девушку. Здесь это было несложно». Но Хансен и не пытался ее скрывать.

– Это не малютка, а Ева Коттман, сокурсница из Аахена, изучает химию.

– Ты о ней никогда ничего не рассказывал. Прятал ее. Симпатичная девочка. Ножки длинные, блузочка рельефная, ротик, специально созданный для поцелуев…

– Воздержись от своих сексуальных характеристик! Именно поэтому, чтобы не подвергать ее твоим оценкам, я никогда не упоминал о Еве.

– Ага. – Боб Баррайс помахал в сторону машины, мимо Хансена, и улыбнулся своей знаменитой лучезарной улыбкой. – Ах вот как? А что она делает во Вреденхаузене?

– Хочу представить ее дяде Тео, – сухо ответил Хансен.

– Он ведь уже вышел из этого возраста!

– Еще одно подобное замечание, и ты получишь!

– Спокойно, спокойно, Гельмут. – Боб Баррайс ухмыльнулся и выпустил колечками дым. Он долго тренировался и делал это виртуозно, чем очень импонировал молоденьким девушкам, которым нравилось в нем все. – Значит, дело серьезное. Хочешь на ней жениться?

– Потом, может быть. Сначала она должна узнать, куда попадет.

– Вот тебе раз! Ну, конечно, Баррайсов нигде нельзя показывать…

– Я обязан дяде Тео своим образованием…

– А я тебе дважды своей жизнью! Тонкий намек, а? Ты любишь Еву?

– Да.

– По-настоящему?

– Что значит по-настоящему? Я хочу на ней жениться.

– Значит, не флирт?

– Нет.

– Вот моя рука. – Боб протянул ему свою правую руку. Хансен в недоумении посмотрел на нее:

– Что это значит?

– По рукам, старик. Пари. Самое позднее, скажем, через четыре месяца, к 31 июля Ева станет моей любовницей и будет лежать у меня в постели в Каннах!

Прошла минута, похожая на затишье перед взрывом. Хансен изменился в лице. Оно стало бледным и каким-то угловатым. Глаза из голубых превратились в серые и холодно сверкнули. Коварная улыбка Боба также застыла. Неожиданно он понял, что зашел слишком далеко и игра может обернуться катастрофой. Но отступать было поздно. Оставалось лишь мужество отчаяния.

– Сегодня ли, завтра, до 31 июля или вечно, – проговорил тихо Хансен, – запомни одно, Боб: если ты дотронешься до Евы, если ты, похотливая, безмозглая скотина, приблизишься к ней и потащишь в свою постель, я возьму назад то, что подарил тебе – твою жизнь! Ясно?

– Ясно, ясно. – Усмешка Боба превратилась в маску. – В тебе нет спортивного азарта, Гельмут. Можно же было заключить пари…

– Я убью тебя, как бешеную собаку.

– И ты думаешь, я боюсь тебя? – Боб хрипло засмеялся. – Мое пари остается в силе! К 31 июля Ева – моя любовница. Даже если ты спрячешь ее в дремучем лесу, я найду ее!

– А я тебя!

– Принято! Моя жизнь – против Евиной. Какова сделка? Я знаю, что ты никогда не сможешь убить меня. Ты – никогда!

– В этом случае – не раздумывая и с радостью!

– Ну что, сыграем партеечку? Давай представь меня ей. Не будь таким невежливым. Все равно ведь я ее встречу хотя бы у дяди Тео. Ты ей уже рассказал обо мне?

– Да.

– Ничего хорошего, конечно?

– Правду. Что ты плейбой.

– Это было ошибкой. – Боб оттолкнулся от своей красной гоночной машины. – Плейбои действуют на женщин, как шампанское. Их хочется попробовать и захмелеть! Гельмут, ты, конечно, виртуоз в плане умственных способностей, но что касается женщин, ты – как ученик вспомогательной школы. Ну давай… представь меня ей. Если кого-то зовут Ева, во мне просыпается Адам…

Гельмут Хансен пошел вместе с Бобом к своей машине. Ева Коттман вылезла и сразу подала Бобу руку, как только он подошел к ней. Ее улыбка, большие голубые глаза, развевающиеся по ветру шелковистые волосы, ее освежающая естественность подействовали на Боба как бодрящий душ.

– Вы Боб Баррайс, – сказала Ева, прежде чем он успел что-то произнести. – Гельмут мне вас точно описал. Он сказал, что вы его лучший и единственный друг.

Это был ловкий ход, который сразу связал Бобу руки. Он чарующе улыбнулся и придал своему голосу тот бархатистый тембр, на который женщины липли, как пчелы на мед.

– Удивительно, что такой ученый сухарь, как Гельмут, смог поймать в свои сети такую нежную весну. Ева, я искренне рад, что вы скоро станете членом нашей семьи. А теперь вперед, к дядюшке Теодору, верховному жрецу Баррайсов!

Ева Коттман снова села в машину, Боб подмигнул Хансену и вытянул губы трубочкой.

– Мед! – проговорил он тихо, когда Ева уже сидела в машине. – Просто мед, дорогуша!

– Не забудь: я убью тебя!

– Я буду вспоминать об этом, когда поцелую ее в первый раз. Он повернулся и не спеша отправился к своей красной машине.

Хансен смотрел ему вслед, сжав кулаки. «И почему такие живут, а Лутц Адамс умер? – подумал он. – Да, прав тот, кто называет высшие силы слепыми…»

Тем временем на вилле Баррайсов, в библиотеке, шел чреватый последствиями разговор. Тео Хаферкамп и доктор Дорлах сидели за рюмкой коньяка друг против друга, Матильда Баррайс стояла у большого створчатого окна и беззвучно плакала.

Дядя Теодор был полон решимости поставить точки над i.

– Завывания и дробь зубами больше не помогут, – громко объявил он. По его голосу было ясно, что он не потерпит никаких возражений. – До сих пор нам удавалось прикрывать Боба. От трех девушек мы откупились, двум оплатили аборты в Англии. Мы финансировали его гоночные машины, его поездки, его гостиничные счета, его бессмысленную, ленивую жизнь бродяги. После аттестата зрелости он стоит нам кучу денег, а работает лишь в постелях! Наш банковский счет, само собой разумеется, это выдерживает, расходы Боба никогда не превысят наших доходов, но ведь всему есть предел! Смерть Лутца Адамса – я, видит Бог, не желаю пускаться в дальнейшие расследования, чтобы не заработать инфаркта, – но эта смерть и скандал на кладбище были последней каплей! И не надо говорить, доктор, что старого Адамса можно было бы упечь в психушку. Он туда не попадет, потому что я этого не хочу! Если уж отсюда кто-то исчезнет, то это Боб!