Михаил Март - В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина

• Название: В чужом ряду. Первый этап. Чертова дюжина
• Автор: Михаил Март
• Издательство: АСТ
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-055897-0

Потерпевший аварию самолет с тремя тоннами чистого золота застрял на крутом склоне глухого таежного участка, где не ступала нога человека. На поиски бесценного груза отправлена необычная экспедиция - отпетый уголовник и князь, священник и бывший следователь-важняк, военнопленный поляк и донской казак… Слишком разные, выдержанные в суровых условиях сталинских лагерей, где каждый сам за себя, воспитанные на недоверии, предательстве и вражде, они должны стать единым целым - чтобы выжить. Прошлое забыто, а будущее не прорисовывается даже в общих чертах…

---

— Они все фашисты. Я их ненавижу.

— Ты не женихов себе выбираешь.

— Мы не знаем, Харитоша, кого и для чего набираем. Но чует мое сердце, мне еще придется с ними встретиться.

— Глупости. Покопайся в делах повнимательнее. Артист есть, поп есть, летчик есть, вор есть, князя откопали и следователя на всю банду нашли. Кого еще? Думай. Ты же умная, Лизок. Белограй в любую минуту может потребовать отчета. С него станется — рожу скривит и всех в зону отправит. Ему угодить трудно.

— Не дам! Я за каждого своего кандидата драться буду.

— Против царской воли не попрешь.

Челданов обнял жену, прижал к груди. Лиза резко вырвалась и ушла в другую комнату.

8.

Метель налетела неожиданно. Промежуточную пятикилометровую дорогу от трассы к лагерю замело в момент. Шофер поехал «на ощупь» и не угадал. Тут ногами не попадешь, а он колесами решил попробовать, вот и съехал в кювет. Тундровый участок продувался хорошо, ни одной помехи на пути — чистое поле. Шофер, двое вохровцев и долговязый паренек в задрипанном бушлате пытались вытолкнуть грузовик из ямы. Дурацкая затея. С другой стороны, помощи ждать было неоткуда. Тракторов в этих местах нет и не будет, грузовик, если и появится, то неизвестно когда, а пехом без лыж до трассы часа три ходу, в лагерь — чуть меньше. Пыхтели ребятки, да «лошадиных сил» не хватало. И вдруг зазвенели бубенчики, из вьюжной каши выехали две тройки с крытыми санями. Сказка, да и только. Лошадки зафыркали и остановились возле скошенной набок машины. Со вторых саней соскочил офицер в белом овчинном полушубке и подбежал к ведущей тройке.

— Разберись, Масоха, что там и кто там, — сказал женский голос из-под тулупа.

Старший лейтенант подошел к солдатам, вставшим по стойке смирно и прижавшим рукавицы к виску.

— Свалились, разгильдяи! Козлы! Водила останется ждать помощи. Морозь свой хвост, коли баранку крутить не научился. Конвой и зека я заберу в лагерь.

Лейтенант подозвал одного из конвоиров:

— Куда пацана везете?

— На Армакчан переводят.

— Это за что же?

— Не могу знать.

Масоха протянул руку в меховой краге. Конвоир достал папку из-за пазухи и подал офицеру. Он, не заглядывая в документы, отнес папку к саням.

— Метель свернула им шею, Елизавета Степанна. Сосунка перевозят в Армакчан.

— Чем же он им насолил так?

Она взяла папку, высунув кожаную руку в перчатке из-под тулупа, и глянула на первую страницу.

— Двадцать годков от роду, а уже космополит. Сажай его в мои сани, будет с кем поболтать. Конвой к себе заберешь.

— Рискованно, Елизавета…

— Выполнять!

Трясущегося, как гитарная струна после пьяного аккорда, парня в бушлате подвели к саням и подтолкнули под костлявый зад. Он птицей влетел на мягкий настил. Тулуп откинулся, и он увидел черную переливающуюся на складках кожу, потом лисью шапку с двумя хвостами и черные, прожигающие насквозь глаза.

— Женщина! — ахнул парень.

Рука у женщины оказалась сильной, в момент пригвоздила к месту и снова скрылась под тулупом.

Колокольчики забренчали, и караван тронулся в путь.

— Как тебя звать, каторжанин?

— И-1522.

— Имя есть?

— Иваном зовут.

— Если ты Иван, то я Клеопатра.

— По паспорту Иван.

— Ну а полное имя?

— Иван Соломонович Грюнталь.

— Вот так оно больше на правду похоже. Кто по профессии?

— Одессит.

— Чем занимался на воле, одессит?

— Был студентом, биндюжником, пел куплеты в кабаках, шастал по Привозу, щипачил.

— Хватит трястись, студент.

Из-под тулупа снова высунулась рука с красивой серебряной фляжкой и чудным орнаментом.

— Глотни, тебе не повредит.

И он глотнул. Спирт обжог горло, на глазах выступили слезы. Парень выдохнул и сделал еще два глотка — стыдно было выглядеть щенком.

— Ну, хватит. Сейчас согреешься. Вшей нет?

— Перемерзли все. Им тепло нужно, а тут ни волос, ни меха. Весной они не беспокоят. Летом, сволочи, активизируются.

— Давно на нарах паришься?

— Третий год. Как только речь пошла о создании государства Израиль, так мы начали бороться с космополитизмом и сионизмом. Но я еще долго продержался, — парень захмелел и разболтался. — Всю войну бил себя в грудь и всем доказывал, что я не немец, а еврей. Куда не приедешь, немцы следом. Киев, Винница, Одесса. Хотел на фронт вырваться, да меня за уши и назад, сыном полка я так и не стал.

— А почему тебя немцем считали? У тебя же звезда Давида на лбу напечатана.

— Отец мой — немецкий еврей. Знатным ювелиром был, лавку свою держал. После «хрустальной ночи» бежал из Германии от греха подальше. Мать не уберег, пуля, посланная ей в спину, догнала. Схоронили в лесу. В Россию случайно попали, тогда немцы Польшу заняли. Осели в Киеве у брата отца, я в университет поступил. Война началась, отца взяли. Его Понтером звали. Объявили фашистским шпионом и расстреляли. Дядька вывез меня из Киева и усыновил, вот я и получил новое крещение. Из Иогана стал Иваном, ну а с отчеством и фамилией ничего не поделаешь. Эвакуировались в Челябинск, там на танковом заводе работал. После войны вернулись в Одессу — опять всё не так. Немец — враг, тут еще понять можно, но почему еврей враг? Иностранные словечки подвели, сочли преклонением перед Западом. Хренотень. Одесский жаргон — наша азбука.

— Куда тебя сейчас везли, знаешь?

— Мне не говорили. Я на пилораме работал, горбыль на дрова рубал, кругляк на доски гнал, все шло нормально. Как все, так и я. А тут этот старшина подвернулся. Я его не видел, сучья обрубал, у меня на затылке глаз нет. Он тихо так подкрался, я топором размахнулся, а он за моим плечом оказался, ну и получил по кумполу тупым концом топорища. Пять дней меня в карцере продержали, а сегодня за мной машина приехала.

— Везучий ты парень, Иван Соломоныч. Всю жизнь в скитаниях. Не случись войны, торговал бы в своей лавке золотишком да бриллиантами.

— Ювелиры не торговцы, они мастера, из мертвого металла красоту ненаглядную создают. А вы, любезнейшая Клеопатра, почему не в Египте? Там теплее.

— Я не Клеопатра, Ваня, а Снежная королева с ледяным сердцем. Еду за одним писарем в лагерь. Пенжинский Афанасий Антонович. Слыхал о таком?

— Конечно. Его все знают. Умнейший человек, ученый, ходячая энциклопедия. Меня недолюбливает.

— Это почему же?

— По его мнению, жиды Россию продали. Антисемит. Но я не обижаюсь. Даже очень умные люди имеют свои завихрения. К тому же он из старого дворянского рода происходит. Русофил. Все пришлые на Русь — чернь. Так считает. Может, он и прав. Не зря же пол-Кавказа и Крыма по Сибири раскидали. Я о населении говорю.

— Не лезь в политику, Ваня, целее будешь, может, и доживешь до тех времен, когда таких, как ты, на волю выпустят.

— Если бы я в это не верил, давно бы сдох. Я еще хочу университет закончить. Сколько же можно человека от учебы отрывать! То снаряды на станке вытачивал по четырнадцать часов в смену, теперь доски стругаю по столько же часов в сутки. А учиться когда?

— Каждый свою школу кончает, Иван Соломонович. Сквозь пургу мелькнул силуэт сторожевой вышки.

— Видать, не судьба тебе в Армакчан ехать, здесь твое рабочее место.

Кони уперлись в глухие высокие деревянные ворота и громко заржали.

— Прямо как автомобильный гудок, — рассмеялся захмелевший и согревшийся узник.

«Совсем еще ребенок», — подумала Лиза.

— Был у меня когда-то один ухажер из Одессы, разговаривал точно так же, как ты. Въедливый говорок, с другим не спутаешь. Ты же из Германии, где подцепил такую речь? Это же не зараза.

— Два года прожил в Одессе. Мне нравилось, как они балакают. Сначала подражал одесситам, а потом уже слился с общей массой и разговаривать по-другому не мог. С биндюжниками свяжешься, сам им становишься. Местная кодла меня за своего принимает. Блатным живется вольготно.

— Хитер, одессит.

— Будешь хитрым, коли жить захочешь. Фраерочков вроде меня давно уже схоронили, без должной защиты молодняк на плаву не держится. Опущенные возле печки не спят, и в пайке их обделяют, и в шмотье. С лесоповала редко кто возвращается. Когда-то тайга за воротами начиналась, так вырубили, теперь пять верст до делянки пилить приходится. Наруби десяток штабелей и бодрой походкой вернись назад. Не получается. Кишка тонка.

Похоже, парень протрезвел. Говорил резко, озлобленно. Нет, на ребенка он не похож.

Ворота распахнулись, тройки въехали на территорию и остановились возле административного корпуса. К саням подбежал местный начальник.

Лиза рта не дала открыть лейтенанту:

— Пацана вернешь на его место. И сделай так, чтобы он долго жил. Мне цыганка нагадала, будто вы должны умереть в один день. Уразумел, начальник?

— Так точно!

— А теперь веди меня к своему писарю. Хочу глянуть на каллиграфа, на всю Колыму бывший князек прославился.

Железная леди сбросила с плеч тулуп на руки сопровождающего.