Сюгоро Ямамото - Красная Борода

• Название: Красная Борода
• Автор: Сюгоро Ямамото
• Издательство: Радуга
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1990
• ISBN: 5-05-002532-Х

В сборних известного японского писателя Сюгоро Ямамото (1903—1967) включены роман «Красная Борода», повесть «Девушка по имени О-Сэн» и рассказы. Через судьбы героев романа и повести — людей отверженных и беззащитных — автор рисует яркую картину быта и нравов Японии в период позднего феодализма. В рассказах С. Ямамото, согретых теплым юмором, раскрывается духовный мир простых людей современной Японии.

---

Незаметно наступило лето. Однажды в начале июня, вернувшись после занятий по кройке и шитью, О-Сэн с удивлением заметила, что стол накрыт и Гэнроку поджи­дает ее, чтобы вместе пообедать.

—  Пришло письмо. Меня приглашают в харчевню Игая на дружескую пирушку с коллегами, поэтому я вместе с тобой пообедаю и тотчас отправлюсь, — сказал он.

—  Наверное, поздно вернетесь?

—  Постараюсь быть дома до того, как стемнеет. Я купил вьюнов — они на кухне. На ужин приготовь их с мисосиру[35].

—  Ну раз есть вьюны, надо к ним купить сакэ.

—  Стоит ли? Надеюсь, сакэ нам подадут в харчевне.

—  Но в этом году вьюны у нас впервые. Чашечка сакэ не помешает, чтобы отметить это событие.

Покончив с обедом, Гэнроку переоделся и отправился в харчевню. Воспользовавшись его отсутствием, О-Сэн при­брала мастерскую, протерла мокрой тряпкой пол, потом сходила за сакэ и развела в очаге огонь. Она разрезала вью­нов на тонкие ломтики, положила в кастрюлю, добавила сакэ и бобовой пасты. Когда суп был готов, она погасила огонь и в ожидании Гэнроку занялась шитьем.

Дувший с утра ветер стих, и к вечеру стало невыносимо жарко.

Что-то дедушка припозднился, подумала О-Сэн, когда стало плохо видно иглу. Она убрала шитье и начала накры­вать на стол. Поставила тарелочки с соленьями, попробо­вала суп —- он немного остыл, но на вкус был хорош. Она подогрела суп, а заодно и сакэ.

—  Пора бы ему и вернуться, — с беспокойством пробор­мотала О-Сэн.

Теперь она, заслышав шаги на улице, всякий раз выгля­дывала наружу сквозь занавеску на кухонном окне. Уже совсем стемнело, она зажгла огонь в фонаре и села у стола, дожидаясь Гэнроку... Гости из чайных домиков на Окавабате стали расходиться по домам. Оттуда доносились возбу­жденные голоса мужчин, веселые крики женщин и звуки сямисэнов.

—  Это здесь, — внезапно послышался снаружи чей-то голос.

—  Сейчас я открою дверь, а вы вносите. Только осто­рожней. Осторожней! — произнес другой.

Сёдзи раздвинулись, и вошел знакомый Гэнроку — точильщик Кюдзо. Дурное предчувствие охватило О-Сэн. Не произнося ни слова, она встала из-за стола. Ее глаза смо­трели не на Кюдзо, а на мужчин позади него — в руках у них были носилки. В следующий миг О-Сэн закричала и рвану­лась к дверям.

—  Не надо волноваться, успокойся, О-Сэн, — сказал Кюдзо, обеими руками стараясь оттеснить ее от носилок. — Ничего страшного не случилось. Гэнроку выпил лишнего и упал. Его уже осмотрел доктор и приказал уложить в постель.

Едва сдерживая рыдания, О-Сэн быстро постелила. По знаку Кюдзо мужчины внесли носилки и уложили Гэнроку в постель. Кюдзо сел у изголовья и, то и дело утирая со лба обильный пот, поведал, как все случилось. Многие замети­ли, что уже с самого начала пирушки Гэнроку неважно выглядел и вообще чувствовал себя не в своей тарелке. Решили, что виной тому жара, и посоветовали выпить сакэ. Он опрокинул несколько чашечек подряд и вроде бы при­ободрился. За разговором с друзьями он выпил еще и захме­лел. Потом он вышел по нужде и упал.

—  Сбежались люди, — продолжил свой рассказ Кюд­зо, — стали его окликать, приводить в чувство, но он ни слова в ответ, лишь громко хрипел. Ну, положили ему на лоб тряпку, смоченную холодной водой, и вызвали доктора. Тот тщательно осмотрел Гэнроку, сказал, что его хватил удар — правда, не сильный, — опасности для жизни нет, нужен только покой, и тогда он быстро поправится. Доктор оставил лекарства и ушел. Так что, как видишь, О-Сэн, бес­покоиться нечего. — Кюдзо снова утер со лба пот.

Слушая Кюдзо, О-Сэн молча кивала, то и дело облизы­вая языком пересохшие губы.

Она окончательно пришла в себя, когда мужчины, оста­вив прописанные доктором лекарства, собрались уходить.

—  Спасибо вам за хлопоты, — тихо сказала она, прово­див их до двери.

Гэнроку спал, негромко похрапывая. О-Сэн хотела было разбудить деда, но вспомнила, что доктор приказал его не тревожить, и тихонечко села у изголовья.

Правда ли, что удар был легкий и дедушка быстро поправится? А если ему лучше не станет? От кого-то она слышала, что после удара человек не обязательно умирает, но надолго бывает прикован к постели. Что тогда? Что ста­нется с ней? На какие заработки будет она жить? Эти мысли не давали ей покоя, пока она молча глядела на спавшего Гэнроку. Потом О-Сэн вспомнила, что за весь день у нее не было и маковой росинки во рту, а ведь предстояла еще бес­сонная ночь. Она села за стол, подняла крышку с кастрюли, но взглянула на беспомощную фигуру деда, который еще днем, когда она провожала его в харчевню, был бодр и полон сил, опустила крышку обратно, и слезы покатились у нее из глаз.

На следующий день с раннего утра стали приходить друзья проведать Гэнроку. Соседки помогали О-Сэн гото­вить еду и заваривать чай. Особенно старалась хозяйка рыб­ной лавки О-Раку. После полудня бодрствовавшая всю ночь О-Сэн едва держалась на ногах. Женщины посоветовали ей хоть немного отдохнуть. О-Сэн постелила постель в уголке, легла и мгновенно уснула. Когда она открыла глаза, был уже вечер.

—  Проснулась? — заметила О-Раку, готовившая ужин, — Пока ты спала, приходила навестить Гэнроку твоя подружка О-Мон, но я не стала тебя будить.

—  Кто ей сообщил, что с дедушкой удар?

—  Не знаю. Сказала, что завтра снова зайдет. Ужин готов. Сейчас закипит чайник, так что садись и поешь хоть немного. А я схожу домой, сделаю кое-какие дела по хозяй­ству и скоро вернусь.

О-Сэн поела без всякого аппетита и едва успела убрать за собой посуду, как появилась жена Сугиты О-Тё. С тех пор как О-Сэн с дедом переехали в новый дом, они с О-Тё не встречались, и она так обрадовалась этому визиту, что была готова кинуться к ней в объятия, но вспомнила про наказ деда и ограничилась обычным приветствием. По-видимому, у О-Тё тоже остался неприятный осадок после отказа Гэн­року выдать О-Сэн замуж за Коту, она вела себя сдержанно, не выказывая былой приветливости, и вскоре прости­лась, оставив небольшой сверток для больного. После ужина снова забежала О-Раку, но никаких особых дел не было, и, выпив чашечку чаю, она ушла. О-Сэн осталась одна.

Состояние Гэнроку не улучшалось. Он по-прежнему был без сознания, поэтому О-Сэн даже не могла напоить его лекарством и лишь время от времени меняла на голове смо­ченные в холодной воде полотенца. Дневной сон ее немного освежил, но, сидя в одиночестве у изголовья деда, она ощу­тила вдруг такую беспомощность, такую невыносимую тос­ку...

«Сёкити, — едва слышно зашептала она, обернувшись к западу, туда, где находилась Осака. —Ты ничего не знаешь, ничего! Как же мне теперь быть? Ведь нужны деньги на доктора, на лекарства... На что жить? Как жаль, что тебя нет сейчас рядом...»

Ах, если бы он был неподалеку... Он сразу же прим­чался бы на помощь. Но он в далекой Осаке, и она не может сообщить ему о том, в каком положении оказалась. Но даже если бы он знал, вправе ли она срывать его с работы? Судьба отвернулась от нее, видно, родилась она под несчастливой звездой. Ей тяжко сейчас, а будет еще тяже­лее. Должно быть, так ей на роду написано: всю жизнь стра­дать! Ей уже семнадцать, но она не помнит ни одного дня, когда бы чувствовала себя по-настоящему счастливой. Вечно хворавшая мать, проводившая почти все время в постели; вечно недовольный, хмурый отец, тяжко вздыхав­ший по ночам; грязная, запущенная парикмахерская с ред­кими посетителями... Жалкое, полунищенское существова­ние без радости, без надежды на будущее. Потом переезд в другой дом после смерти родителей и тягостная жизнь с дедом. В то время как девушки-одногодки весело проводили время в играх и развлечениях, ей приходилось мыть рис, топить печурку, с раннего утра бегать по лавкам за продук­тами, мокнуть под дождем, доставляя клиентам сделанную дедом работу. Кроме вещей, подаренных в детстве женой Сугиты, ей за всю жизнь не купили ни единого кимоно, ни единого оби. Даже жалкой шпильки не подарили. Мало того, у нее не хватало времени, чтобы хоть помечтать об обнове. Правда, в ту пору она не столь уж переживала из-за этого, не так уж завидовала другим девушкам. Ведь человек по своей натуре неприхотлив и быстро свыкается с обсто­ятельствами. К тому же случались иногда и светлые, прият­ные минуты... Но теперь, оглядываясь на минувшие годы, она понимала, сколь безрадостна, беспросветна была ее жизнь. О-Сэн внимательно всматривалась в прошлое, но не могла отыскать ни единого просвета, сулившего хоть какую-то надежду на будущее. Напротив, все предвещало лишь страдания и несчастья.

«Сёкити, ты единственная моя опора на этом свете. Я не знаю, что будет со мной, но поверь: я непременно продер­жусь до твоего приезда. Но и ты не забывай меня и возвра­щайся. Слышишь? Возвращайся поскорее», — с мольбой взывала к нему О-Сэн.

6

На следующий день Гэнроку пришел в сознание. Он даже заговорил, но язык плохо подчинялся ему, и слова трудно было разобрать. Из глаз беспрерывно текли слезы, так что вскоре намокла подушка. Приходивший проведать его доктор повторял, что все будет в порядке, однако вся левая половина тела по-преж­нему не слушалась Гэнроку, да и соображал он плохо. Види­мо, слезливость возникла у него из-за болезни. Но не только поэтому. Стоило Гэнроку поглядеть на О-Сэн, как слезы лились в три ручья. Заплетающимся языком он все время пытался что-то сказать. Вначале О-Сэн ничего не могла понять, но однажды, внимательно прислушавшись, разобрала.