Борис Альтшулер - Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)

• Название: Он между нами жил... Воспомнинания о Сахарове (сборник под ред. Б.Л.Альтшуллера)
• Автор: Борис Альтшулер
• Издательство: Практика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-88001-020-1

От издателя: Книга включает статьи 72 авторов — в основном ученых, работавших с А. Д. Сахаровым, знавших его в разные периода жизни. Здесь и сотрудники по работе над ядерным оружием, коллеги из Физического института, однокурсники по учебе в МГУ, физики из США, Израиля, других стран. Книга включает уникальные материалы о крупнейшем в истории испытании сверхмощной водородной бомбы, горькой ссылке и трагических месяцах голодовок А. Д. Сахарова.

---

Возможно, А.Д. был единственным истинным христианином, которого я видел.

Когда, году в 1973, Елена Георгиевна и А.Д. впервые попали в древний Сионский собор в Тбилиси, они поставили и зажгли свечи у одной из икон. В те годы это еще не было принято; я, конечно, ничего не заметил, но потом как-то заговорил о Боге, о вере, о разнообразии верований среди ученых. А.Д. охотно поддерживал этот разговор, говорил о своем естественном неприятии тех или иных систем догм, но в то же время о религии как основном источнике морали народа. У него не было какого-либо однозначно выработанного отношения ко всем этим проблемам (такое состояние, мне кажется, характерно для ученых-естественников).

Не являлась при этом исключением и заповедь "не сотвори себе кумира". А.Д. с громадным, прямо сыновним пиететом говорил об Игоре Евгеньевиче Тамме, рассердился, когда я повторил какую-то довольно-таки безобидную шутку, ходившую между физиками, о И.В.Курчатове. ("И неправда. Это совсем не так", — мгновенно ответил он. У А.Д., когда он сердился, голос становился высоким и тонким, а слово «неправда» являлось, по-видимому, самым резким выражением.) Он с восхищением рассказывал о невероятной выносливости Ю.Б.Харитона, о фантазии и богатстве идей Я.Б.Зельдовича, знал и при случае приводил множество историй о Я.И.Френкеле, экстраординарность которого, по-видимому, очень ценил. Но при этом все ссылки на тот или иной авторитет, даже на почти священный для всех физиков "Курс теоретической физики" Л.Д.Ландау и Е.М.Лифши-ца, воспринимал с едва заметной, но явно скептической улыбкой. Однажды я даже услышал от него почти святотатственные слова: я сослался на статью Эйнштейна, А.Д. отодвинул книгу, задумался и сказал: "Нет, что-то не то". Долго, очень долго пришлось убеждать его, что это «то», аргументы он, казалось, просто не слышал, пока сам не пришел к выводу, что Эйнштейн прав. (Дня два я был как на раскаленной сковороде: аргументация Эйнштейна казалась мне, как всегда, безупречной, но ведь А.Д. в ней сомневался!)

А.Д. мог быть и бывал очень резок в научных спорах. На тех немногих семинарах, где мне довелось его видеть, он мог сразу оборвать выступающего, который ошибается или мешает проведению основной линии обсуждения. В политических спорах он, вероятно, бывал много мягче, понимая возможную вариативность мнений или решений, необходимость компромиссов, недопустимых в науке. В споры литературные общего плана ит.п. он старался не вступать или, если он высказывал какое-то мнение, а ему противоречили, как бы отходил, с мягкой улыбкой, в сторону.

Но вернусь к хронологической последовательности событий.

Отдых нравился как будто и А.Д., и детям, но в начале августа А.Д. настоял на отъезде, так как Дима не выполнил какое-то школьное задание и обещал сделать его именно в августе. Возможно, у А.Д. были и другие причины торопиться в Москву — я не считал удобным расспрашивать его о правозащитном движении, а А.Д. сам на эти темы никогда не заговаривал.

Вскоре после отъезда А.Д. в эту же деревушку по его устной рекомендации приехала Елена Георгиевна с сыном. При первом знакомстве мы почему-то решили, что она служит совсем по другому ведомству: ее энергичность, даже напористость, весь темперамент как-то резко контрастировали с характером и поведением А.Д. Попытки с того или иного бока выяснить истину ничего не давали, Елена Георгиевна смеялась над нашими осторожными вопросами и заходами, ни в чем не признавалась. А зимою, когда я в Москве позвонил А.Д., Люба мне сказала, что папа теперь живет на улице Чкалова.

В квартире Елены Георгиевны, казалось, плотность населения превышает все мыслимые пределы. Единственное относительно свободное место — довольно большая, по московским, конечно, масштабам, кухня с диваном и овальным обеденным столом. Первое впечатление, что молодожены несколько стесняются своего счастья перед посторонними. Кажется также (и это не только мое мнение), что Елена Георгиевна вначале недооценивает научный потенциал и заслуги А.Д. Потом только начинаем понимать, что ей, врачу-педиатру по специальности, но гуманитарию по всему складу характера, конечно, ближе и понятнее Саха-ров- великий гуманист, чем Сахаров — великий физик-теоретик.

Разительны изменения во внешнем облике А.Д.: если раньше он мог с недоумением вытащить из кармана майку вместо платка или задумчиво пытаться засунуть в карман полотенце, выйти в порванных брюках, то теперь Елена Георгиевна тщательно следит за его одеянием, повязывает галстук, который позже — это неисправимо — обязательно сбивается набок. (Светскость, впрочем, привить ему было невозможно. Как-то много лет спустя я преподнес Елене Георгиевне миниатюрный томик Высоцкого. "Посмотри, Андрюша, какая милая книжка", — сказала она. А.Д.С. cпиною к нам смотрел в окно. "Да, да. Очень милая", — не поворачиваясь, вежливо отвечает он.)

Мягко, но решительно А.Д. перебивает Елену Георгиевну и начинается разговор о физике, работа ведется тут же, на краешке стола: светские формальности окончены. В перерывах этих расчетов мы о чем-то говорим, пьем чай, кто-то из домашних заходит и выходит, звонит телефон, кухня полна дыма — «Беломор» хозяйки и мои сигареты, А.Д., присутствуя, отсутствует — он думает.

Летом 1976 г. они вдвоем приезжают в Тбилиси — здесь проводится очередная Рочестерская конференция. Время не очень подходящее для южного города, но большинство участников — преподаватели университетов и все большие научные конференции приходится приурочивать к студенческим каникулам.

Мне опять везет и почти все время конференции удается проводить с А.Д. (Неожиданный финал: из высоких сфер мне передают, но только устно и после конференции, благодарность за то, что я все время был рядом с А.Д. и тем самым, мол, уберегал его от контактов с иностранцами и диссидентами. Правда, очень много времени вместе с нами бывал Сидней Дрелл, известный физик из США, которому в 1983 г. А.Д. адресовал свое знаменитое открытое письмо, да в номер заходили активные деятели хельсинского движения в Грузии М.Костава и З.Гамсахурдия, но это, по-видимому, считалось меньшим злом.)

А.Д., как и шесть лет назад, исправно посещает все заседания, он уже кое-как понимает и английский (точнее, "физический английский") докладчиков. Здесь уже все знают, что это и есть тот самый Сахаров, его издали и вблизи фотографируют, просят разрешения пожать руку и, конечно, цитируют работы по распаду протона, которые, если они подтвердятся, приведут к революции в физике элементарных частиц. (Вопрос об экспериментальном подтверждении или опровержении этой фундаментальной теории А.Д. до сих пор не решен.)

А.Д. известен уже не только в среде физиков, даже в ресторане, где мы постоянно обедали, официанты молниеносно — не думая о чаевых — нас обслуживают и сообщают всем посетителям, кто у них в зале. А когда потребовалось переменить авиационные билеты и мы с А.Д. пришли в переполненное здание аэровокзала, то начальник, к которому я подошел с документами А.Д., спросил: "Тот? Можно пожать ему руку?" — и тотчас приказал сделать все, что нужно, категорически отказавшись взять доплату, он только с истинно кавказским темпераментом повторял: "Такая честь!"

В перерывах заседаний мы водили Елену Георгиевну и А.Д. по мастерским наших художников, которые тихо спрашивали: "А можно им что-нибудь подарить?". А.Д. очень нравилось мастерство чеканщиков и сам процесс изготовления картины на листе меди. Он расспрашивал К.Гурули о деталях работы и говорил, что хочет сам когда-нибудь попытаться чеканить. (А.Д. часто говорил о том, что мечтает делать что-нибудь руками, мастерить, но, по-моему, ему это редко удавалось.)

В последний день конференции правительство Грузии во главе с Э.А.Шеварднадзе устраивало прием в честь почетных иностранных гостей. Приглашение получил, к своему невероятному удивлению (напомню, семьдесят шестой год), и А.Д., впервые за последние и, конечно, последующие 10 лет: блистательные дипломатические таланты Шеварднадзе тогда еще никто не провидел, этот его поступок вызвал буквально шок в кругах собравшихся в Тбилиси физиков.

Поведение А.Д. все время контролировалось соответствующими органами, и когда, например, он с супругой был у нас дома, то почти на каждой площадке лестницы стояло по одному штатскому «искусствоведу». (На самой конференции, в общем столпотворении, они были незаметны.) Но такая слежка носила, надо сказать, двойственный характер. Так, однажды мы возвращались поздно вечером после традиционного конференционного банкета на горе Св. Давида. Так как мы ушли с середины банкета, надо было пройти пешком довольно приличное расстояние по плохо освещенным улицам. В Тбилиси по вечерам и тогда и сейчас спокойнее, пожалуй, чем в любом другом городе, но я все же нервничал и попросил даже одного из своих друзей пойти вместе с нами. По дороге я заметил, что то впереди, то позади нас все время идут два плотных молодых человека, явно не физики и явно не тбилисцы, причем они не пытаются как-то маскироваться, но и не стараются услышать наш разговор. А.Д., когда я ему их показал, махнул рукой и сказал, что его просто охраняют — ведь если даже нечаянно что-нибудь с ним случится, то обвинят правительство, вот оно и принимает меры.