Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Кабинетные войны, по Клаузевицу, уступили место народ­ным, происхождение которых он относит к 1789 г. Кабинетные войны представляли собой «ограниченную, скрытую форму вой­ны», а затем война вдруг снова сделалась делом народа, и наро­да, насчитывавшего 30 000 000 чел., считавших себя «гражда­нами». «Со времени участия народа в войне на чаше весов ока­зался уже не кабинет со своим войском, но весь народ». Клаузевиц обладал достаточно широким историческим круго­зором, чтобы не признать, что «этот замечательный переворот в военном искусстве Европы, это разительное действие Фран­цузской революции на окружающее коренилось не столько в новых взглядах французов на ведение войны, сколько во внут­ренних изменениях французского государства», в совершенно изменившихся методах государственного управления, в харак­тере правительства, состоянии народа и т. д. Однако «ближай­шие причины» остались ему неясны. Он предпочел «не останав­ливаться на них» и говорить лучше об их «результатах».

В настоящее время эти «ближайшие причины» вполне ясны. Хотя современный абсолютизм был первой государственной формой капиталистического развития, но он еще содержал в себе массу феодальных черт, которые он должен был устранить, как только капиталистическое производство настолько подви­нулось вперед, что стало видеть в них помеху для своего разви­тия. Напряжение этих противоречий сильнее всего проявилось во Франции, тогда как в Англии не было такого сильного гнета феодальных пережитков, а в государствах материка не разви­лись еще так мощно производительные силы капитала, как во Франции. Исторический смысл Французской революции состо­ял в том, что «третье сословие», или буржуазия, как мы гово­рим теперь, являвшаяся носительницей силы капитала, сброси­ла невыносимую для нее опеку абсолютизма и принялась пере­страивать мир по своему подобию. Ее представление о себе, как о народе, относится к иллюзиям, неизбежным при всякой рево­люционной борьбе, и для ее победоносного окончания, в извес­тном смысле, даже необходимым. И, право, вполне логично, что новейшие историки-философы, видящие главную цель че­ловечества в освобождении от всех иллюзий, считают отказ от

революционной борьбы радикальнейшим для себя средством исцеления. Человека, находящегося во власти заблуждений, легче всего излечить от этого несчастья, отрубив ему голову, в которой сидят его заблуждения.

Полнейший переворот, совершенный революцией во фран­цузском государстве, изменил и его военную организацию. Нас интересуют как раз, в противоположность Клаузевицу, не «ре­зультаты», но «ближайшие причины», вопрос о том, как возник­ли из революции революционные войны 1792 — 1815 гг. По это­му вопросу существует обширная литература, в которой на все лады обсуждается вопрос об оборонительной и наступательной войне. Однако здесь этот масштаб, как и везде, не годится.

Вовне революция началась совершенно мирно, не только вследствие своих иллюзий открыть миру 100 лет всеобщего блаженства, но и по совершенно практическим соображениям, что до тех пор, пока она не имеет твердой почвы под ногами, внешняя война могла бы лишь снова укрепить расшатанную власть короля. Когда в 1790 г. в одном колониальном столкно­вении — в споре Англии и Испании за Нутказунд — явилась снова опасность европейской войны и французская монархия стала раздувать огонь, чтобы сварить на нем свой суп, Нацио­нальное собрание лишило ее, по страстному требованию яко­бинцев — Барнава, Петиона и Робеспьера, — права решать воп­росы войны и мира, чтобы помешать ей затеять эту войну. На­циональное собрание сделало это, несмотря на упорное сопротивление подкупленного двором Мирабо. С другой сто­роны, и европейские монархи рассматривали сначала Француз­скую революцию с близорукой и своекорыстной точки зрения, радуясь, что она ослабит могущество сильнейшего их соперни­ка — французского короля. Австрийский император остался глух к мольбам о помощи французской королевы, своей родной сест­ры, а прусский посол в Париже получил инструкцию от своего правительства завязать дружеские отношения с якобинцами; Петион получил от него официальный материал для предъявления его в совещании Национального собрания, лишившем французс­кую монархию права решать вопросы войны и мира.

Лишь постепенно создались различные недоразумения, в которых главная вина падала преимущественно на немецкую сторону. При завоевании Эльзаса Франция сохранила за не­мецкими духовными и светскими владельцами, находившимися в этой провинции, их феодальные права. Но когда они, несмот­ря на вознаграждение, предлагавшееся им, захотели добиться и от Национального собрания сохранения их феодальных прав,

после того как оно очистило всю страну от феодальной нечис­ти, это было лишь жалкое сопротивление варварства цивилиза­ции. То же самое можно сказать и про поддержку, которую ду­ховные князья Рейна оказывали французской эмигрантской сво­лочи в ее изменнических интригах. Но рассмотрение этих подробностей завело бы нас слишком далеко; решающее значе­ние имели, наконец, и те большие исторические противоречия, которые там и здесь наталкивались друг на друга и не могли быть разрешены мирным путем.

Освободительное законодательство Французской революции действовало возбуждающим и пробуждающим образом на ок­ружавшие Францию истощенные и угнетенные страны, прави­тельства которых постепенно достигали той мудрости, дове­денной впоследствии Меттернихом до безрассудства, что, если хочешь спасти от огня свой дом, надо тушить огонь в доме сво­его соседа; изменнические подстрекательства французской ко­ролевской четы находили постепенно все большую благосклон­ность у императора, и особенно у прусского короля, а поэтому тем более были заслужены те унижения, которым подвергла революция эту чету как раз за эти ее подстрекательства.

С другой стороны, сама революция выступала все решитель­нее; чем глубже пускала она корни в почву Франции, тем более проявляла она себя как революция буржуазная. При новых вы­борах в сентябре 1791 г. кормило власти в Национальном со­брании перешло к жирондистам, открыто написавшим на своих знаменах лозунг войны с заграницей. К нелепейшим выдумкам нашей буржуазной истории относится манера представлять жирондистов или как заядлых доктринеров, готовых ради рес­публиканской формы правления зажечь мир со всех четырех концов, или же как мечтательных идеалистов, витавших в не­бесных сферах и умевших самое большее «бросать время от времени в кипящий поток революции благоухающие и сияющие всеми цветами радуги гирлянды красноречия...» Жирондисты были скорее крепко спаянной буржуазной партией, стремив­шейся к войне из-за капиталистической потребности в расши­рении; они связывали с этой возвышенной целью другую, еще более возвышенную цель — использовать как пушечное мясо для войны плебейские массы, помогавшие раньше буржуазии, но сделавшиеся для нее уже неудобными. Они воспользовались возраставшей дерзостью чужеземных государей, чтобы сыграть на национальном чувстве, и им удалось толкнуть законодатель­ное собрание весной 1792 г. на объявление войны германскому императору. Если бы можно было предположить на этом осно­вании, хотя бы чисто формально, что Германия вела оборони­тельную войну, то это мнение было бы самым решительным образом опровергнуто манифестом, с которым прусское войс­ко вступило во Францию, тем знаменитым манифестом главно­командующего, герцога Брауншвейгского, в котором последний объявил наступательную, завоевательную и опустошительную войну с таким откровенным бесстыдством, какого не наблюда­лось в истории ни до этого, ни после этого.

Войны революции 1792 — 1815 гг. были поэтому революци­онными войнами и остались таковыми даже и тогда, когда рево­люция создала себе в военной диктатуре Наполеона непобеди­мое оружие против целого света врагов. Но революция, прояв­лявшая себя в них, была революцией буржуазной. Она была в такой же степени борьбой с Англией за господство на мировом рынке, как и борьбой буржуазной цивилизации с феодальным варварством. Эта цель была, в общем, достигнута во время дик­татуры Наполеона. С тех пор Франции уже не приходилось бояться континентальных держав, и она могла сосредоточить все свои силы на борьбе с Англией, со своей стороны вербовав­шей при помощи золота континентальные державы в качестве своих вспомогательных войск для борьбы с Францией.

Франция не победила в этой борьбе с Англией, однако и не была в то же время побеждена в своих цивилизаторских войнах с феодальными континентальными державами. В этом не остав­ляет сомнений ни падение Наполеона, ни последовавшие за ним 15 лет бурбонской реставрации. Наполеон пал исключительно потому, что этого захотела французская буржуазия, которой наскучила его военная диктатура, являвшаяся лишь средством для ее целей. Ее сопротивление парализовало его силы во вре­мя решающей зимней кампании 1813 — 1814 гг. При напряже­нии сил, равном напряжению сил, проявленному в то же время Пруссией, Франция могла бы выставить еще миллион борцов, и '/10, возможно, даже '/5 части этого было бы достаточно, чтобы обеспечить победу Наполеона; тогда, с границей по Рейну, Фран­ция была бы все же могущественнее, чем до революции, и оста­лась бы, несомненно, самой сильной державой материка. Но военный гений был для французской буржуазии слишком нена­дежным помещением капитала; она скорее была согласна допу­стить возвращение пустоголовых Бурбонов, с которыми она затем легко разделалась в июньскую революцию 1830 г.