Франц Меринг - История войн и военного искусства

• Название: История войн и военного искусства
• Автор: Франц Меринг
• Жанр: История

---

Царь сдержал свое обещание и как союзник Наполеона вел в Галиции лишь фиктивную войну, не причинявшую австрийцам вреда. Однако он сослужил французскому императору все же большую службу, парализовав прусскую военную партию. За это он получил несколько жалкое вознаграждение. Наполеон присо­единил к герцогству Варшавскому прежние польские владения, которые по Венскому миру отошли от Австрии, — области, за­нятые русскими войсками в этой мнимой войне, с полутора мил­лионами жителей и важными крепостями — Замостьем, Любли­ном и Краковом в придачу; царю же он бросил лишь жалкие кро­хи своей добычи — Тарнопольский округ с 400 000 жителей. Для царя это было подарком данайцев, которого он ни в коем случае не желал; перед глазами всего мира Александр был награжден, как услужливый пособник, в благодарность за службу, которой он не выполнил. Его возражения против слишком большого рас­ширения герцогства Наполеон отклонил с едва скрытой насмеш­кой; благодарность, неотъемлемая добродетель порядочного че­ловека и уважение к доблести всегда являлись для него якобы величайшим долгом, и в настоящее время они обязывают его из­бавить от австрийского господства тот народ, который едино­душно встал за него. О восстановлении польского государства он, дескать, не думает.

Таким образом, Австрия не без основания рассчитывала на распадение Франко-русского союза. Тильзитские обманутые обманщики начали показывать друг другу зубы.

5. РУССКИЙ ПОХОД

Весной 1812 г. события созрели уже настолько, что долж­ны были быть разрешены с оружием в руках. Россия отдела­лась от Турции Бухарестским миром, предоставившим ей по­рядочный кусок земли. Со Швецией, у которой она отняла Финляндию, Россия заключила даже союз. Шведским наслед­ником престола в это время состоял бывший французский мар­шал Бернадот, который заставил пообещать себе вместо Фин­ляндии Норвегию, а в случае низвержения Наполеона — даже французскую корону; с Англией царь также заключил офици­альный мир и сговорился даже с испанскими инсургентами. Наконец, он призвал к своему двору барона фон Штейна в це­лях возбуждения мятежей в Германии.

Однако все это были вопросы более или менее второстепен­ного порядка. Решающее значение имел вопрос о русских вооружённых силах. Последние же внушали к себе лишь очень сла­бое доверие.

Войско, прикрывавшее границу, достигало самое большее 180 000 чел. Царь был очень далек от того гениального плана, который ему приписали впоследствии; он позволил генералу Пфулю, методическому «талмудисту», нанесшему огромный вред прусскому войску под Йеной, но одновременно внушив­шему доверие царю, навязать себе нелепую мысль — сконцен­трировать в целях успешной борьбы русские войска в укреп­ленном лагере на Дриссе. При этом Пфулю мыслились: отчас­ти лагерь Бунцельвица времен Семилетней войны, отчасти линии Торрес — Ведрас. Эти линии в то время заставляли мно­го о себе говорить, оказав свое влияние на Шарнгорста и его друзей в понятной форме, а на Пфуля — в непонятной. Лагерю на Дриссе недоставало всего того, что сделало непобедимыми линии Торрес — Ведрас: лишь незначительного превосход­ства противника, моря как опорного пункта и находящегося на море флота в виде резерва.

Гораздо лучше был вооружен Наполеон. Он приобрел еще одного союзника в лице Австрии, которая за свое подкрепление в 30 000 чел. и 60 орудий получила несомненно лучшие усло­вия договора, чем Пруссия. Но от этого союзника вряд ли мож­но было ожидать больше, чем от русского союзника в войну 1809 г. Главные силы Наполеона заключались в мощных воен­ных массах, которые он получил из Франции и зависимых от нее стран (Рейнский союз, Италия, Швейцария, Варшавское гер­цогство). Они достигали 619 000 чел., из которых в непосред­ственно действующую армию входило 467 000. 29 мая из Дрез­дена, где он произвел новый смотр своим немецким вассалам, Наполеон дал приказ к выступлению. Первой жертвой войны сделались прусские провинции. Вследствие похода французс­кой армии они потеряли, по вычислениям прусского министра финансов, по крайней мере на 140 000 000 франков больше той суммы, которая оставалась еще от выплачиваемой контрибу­ции; по вычислениям же Гарденберга, лишь на 94 000 000 фран­ков свыше остатка контрибуции, но при этом они терпели еще убыток в 309 000 000 франков. Эти вычисления, может быть, несколько и преувеличены, но, во всяком случае, прусские про­винции потерпели снова ужасающие опустошения.

23 июня французские войска перешли через Неман. Русские разделили свою армию на две части, из которых одна, под ко­мандой Барклая-де-Толли, медленно отступала к лагерю на Дрис­се, другая же, под командой Багратиона, должна была

Переход Наполеона через Двину в июле 1812 г.

беспокоить наступавшего врага с флангов и с тыла. Однако этот опера­ционный план распался сам собой перед массами французских войск. Чтобы избежать немедленного поражения, русские вой­ска должны были ускоренным маршем отступить в глубь стра­ны, чтобы там соединиться, что им удалось сделать только в Смоленске. Лагерь на Дриссе исчез, как призрак, лишь только дело приняло серьезный оборот. Только в Смоленске можно было подумать о битве; здесь дело дошло даже до упорных боев, но Барклай-де-Толли, предвидя верное поражение, уклонился от решительного сражения и продолжал отступление в надеж­де найти позицию, где бы он мог принять битву хотя бы с какой-нибудь надеждой на успех.

Это отступление происходило при громких криках о преда­тельстве святой России «немцами», окружавшими царя; сам Барклай был сыном протестантского пастора из Лифляндии. Громче всего кричали в его собственной главной квартире; во главе недовольных стоял родной брат царя великий князь Кон­стантин. Ни один из крикунов не подозревал, что отступление было на самом деле спасением для России. От понимания этого были также далеки и Барклай, и царь. Барклай не был гениаль­ным полководцем, но он был дельным генералом. Он лишь не хотел вступать в битву, предвидя несомненное поражение; царь, который в сущности не представлял себе истинных размеров опасности, пытался его поддерживать. Однако всеобщее возму­щение против русского отступления было до такой степени ве­лико, крики о предательстве немцев были так назойливы, что царь был вынужден передать главное командование чисто рус­скому по своей национальности фельдмаршалу Кутузову, от­жившему, бездеятельному старику, военные таланты которого даже сам царь ценил очень низко. 7 сентября Кутузов попытал­ся найти свое счастье в битве под Бородином и проиграл игру; если эта ужасная битва стала для русских все же почетным поражением, то это было заслугой Барклая, а не Кутузова, который, бражничая за боевой линией, имел бесстыдство со­общить царю о якобы одержанной победе. Ответом на это было 14 сентября вступление Наполеона в Москву.

Но Наполеон также впал в большое заблуждение, думая, что он достиг своей цели. Уже с первого дня его вступления в Россию началось внутреннее разложение его могучей армии. Французские войска находили везде опустошение; деревни были брошены и пу­сты. Это происходило не по распоряжению правительства, как думали французы, но вследствие существовавшего у русского народа представления о войне. Внутренняя Россия давно уже не видала врага в своих землях, и в представлении крестьян жили воспоминания о пожарах и опустошениях, об убийствах и грабе­жах, производимых татарскими ордами. Как прадеды их бежали от татар, так они бежали от французов. Их деревянные избы, которые можно было очень быстро построить снова, не представляли для них большой ценности. То, что действительно являлось для них большой ценностью, жатву и скот, они спасали при бегстве.

Партизанский отряд нападает на французский обоз

Генерал-фельдмаршал, князь Михаил Богданович Барклай-де-Толли

Вследствие этого французское войско стало ощущать боль­шие трудности продовольственного характера, несмотря на все энергичные и предусмотрительные меры, принимавшиеся На­полеоном. Очень быстро начались грабежи, мародерство, а вме­сте с этим и падение военной дисциплины. Каждый шаг вперед увеличивал бедствие; чем более, казалось, ослаблялась сила сопротивления русского войска при его отступлении, тем боль­ше возрастало пространство, являвшееся главным, непреодо­лимым элементом мощности России. Шарнгорст понял раньше императора и царя исторический характер русского похода; он считал, что Наполеон должен погибнуть в обширных прост­ранствах русского государства, если только Россия поставит этот козырь на карту и ни в коем случае не пойдет на мир.

Наполеон, вступая в Москву, возлагал свою единственную надежду на мир. Его боевые силы уже значительно уменьшились; в битве под Бородином у него было лишь около 120 000 чел. Он послал своих послов в Петербург, но не подумал о том, что зак­лючать мир с ним будет русская нация, а не царь, бывший таким жалким и уступчивым после битв при Фридланде и Аустерлице. А на что способна эта нация, ему показал московский пожар. Царь был стоек не благодаря собственному мужеству, которым он не обладал, и не благодаря барону фон Штейну, как это хвас­тливо утверждал немецкий патриотизм, но исключительно пото­му, что он хорошо помнил судьбу своего отца и деда.