Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.

• Название: Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные.
• Автор: Константин Радов
• Жанр: Научная Фантастика

АИ-мемуары. Может ли обыкновенный человек изменить мир, даже если найдет точку опоры?

---

Чего нам не хватает, так это шанцекопного инструмента. Оба моих лейтенанта - моряки, не постигшие сакрального смысла земляных работ. Приходится объяснять, входя в подробности. Сначала Ксенидису.

- Возьми, кто безоружные. Высвободи весла, из коих носилки для раненых делали. Если придут шлюпки - на руках людей перенесем, не придут - тем более не понадобятся. Обрежь рукояти и лопасти, сделай деревянные лопаты. Прокопай эскарп у подошвы вала и контрэскарп изнутри, чтобы стрелков поставить.

- Ваше Превосходительство, земля ссохлась. Солдаты в черкесских хижинах мотыги нашли, дозвольте взять...

- Половину. Другую - минерам. Тебе, Кондрат. Сейчас оружие почистят, перезарядят вкладыши - отпугнем кавалерию, чтоб не мешала. Внешнюю сторону вала заминируй. Со стороны моря осыпь, там должны быть камни. Прикажи носить. Чем угодно, хоть за пазухой. Мины сверху засыпь, вместо осколков будут. Теперь, если до пушек дойдет... Ты где бы на месте турок батарею поставил?

- Не знаю, господин генерал... Разве на том холмике? - Унтер-лейтенант показал пальцем.

- Лучше за холмиком, от наших пуль безопасней. Похоже, кстати, он насыпан в одно время с валом. Почти готовый бруствер. Там тоже мины заложим, если доберемся. Нажимные, под большой вес. Умеешь делать?

- Чего тут хитрого? Доску качелькой на край, другая сторона - в рыхлой земле... Чуть утоптать, чтоб ногой не прожималась... Ваше превосходительство, а ведь конь наступит - тоже сработает!

- Бог с ним, что же делать? Значит, судьба его конская - в небе летать. Пару бочонков оставь. После минирования один разведи водой в кашицу...

- Виноват, Ваше Превосходительство: воды-то мало...

- Куда ее беречь? Ночью, а если ночь выстоим, тогда утром все решится. Если жалко - можешь употребить мочу, худа не будет. Запасные рубахи с подштанниками порвать на тряпки, пропитать сей кашицей и связать в узелки. С камнем в середке, чтобы бросать удобно. Высохнут, будут ручные лихткугели. Пока светло, мы врагов сдержим; а впотьмах им подползти и броситься в кинжалы - милое дело.

- Будет исполнено! Второй бочонок тоже развести?

- Пока побереги. Патроны - что хлебное вино: сколько ни бери, всё мало окажется. Не готовились мы в осаде сидеть.

- А пули?

- Для ближнего бою староманерные фузеи чем угодно можно заряжать, хоть рублеными гвоздями.

- Так и гвоздей тоже нет!

- Есть кружки, ложки оловянные. На картечь еще лучше, почти как свинец. Полушки медные по карманам собрать: калибр подходит. Впрочем, навряд ли до этого дойдет. Но на всякий случай порох пусть будет.

Екимов растерянно слушает, какую чушь несет генерал. Имею право: чин такой! Не хочется раньше времени говорить, для чего последний бочонок. Про себя я твердо решил, что в магометанский плен больше не пойду. И вообще ни в какую неволю. Кто бы ни попытался лишить меня свободы, при этой попытке один из нас точно умрет. Minimum minimorum, один.

Гоню черные мысли: на войне думать о смерти нельзя. Это расслабляет и лишает воли. Надо действовать. Выведя стрелков за вал, оттесняю всадников подальше: нехрен смотреть на подготовку позиции. Черкесы не сильно упираются и дарят нам целую версту, как будто окончив свою миссию тем, что загнали русский отряд в древнее укрепление. Даже позволяю солдатам отдохнуть, разделив на две перемены.

Наверно, лень азиатцам воевать в полуденный зной. Да и не любят они штурмовать редуты (а кто любит?!). Кстати, повеял ветерок с юга: горячий, будто из доменной печи. Обернувшись к морю, вижу ожившую бригантину, под всеми парусами неспешно уходящую прочь.

Какого дьявола?!

На западе из-за дальнего мыса появляются темные пятнышки. Зрительная труба услужливо приближает то, что хотелось бы отдалить. Солдаты, по крайней мере самые глазастые, тоже успели разглядеть:

- Турецкие галеры!

Это, несомненно, по наши души. Четыре больших галеры. До тысячи воинов, четыре тяжелых пушки, дюжина - меньшего калибра. Где им пристать? Дальше к востоку берег понижается и верстах в семи становится достаточно пологим для артиллерии. Час ходу, час или два на выгрузку, два на дорогу, еще один - на устройство батареи. Хорошо, что я позаботился о ночи - но до нее еще надо дожить. Солнце не успеет зайти, когда нас примутся убивать с величайшим усердием.

НА СУШЕ И НА МОРЕ

- Кондрат, а ты верней угадал. С меня причитается.

- Насчет чего угадал, Ваше Превосходительство?

- Насчет артиллерии. Прямо на бугор тащат, дурачье непуганое. Наверно, канониры флотские. Не ходили они на Прут в одиннадцатом году, под пули угодить не боятся. Зато избегнут мин: три бочонка пороха зря пропали.

- Может, и не пропали, господин генерал: коли сейчас прикажете стрелять, сгоним на ту дорожку.

- Нет. Пускай лезут, так лучше. Теперь надо ждать, пока уставятся и волов отгонят. Захотят убраться с этой плеши, ан шиш! Поздно будет.

Пушкари с неторопливой уверенностью располагались на открытом пространстве менее чем в полуверсте от вала. Как я и предполагал, тяжелые орудия остались на галерах, а против нас готовились употребить четырех- и шестифунтовки. Была небольшая вероятность, что турецкий ага (или кто там у них командует) бросит пехоту на штурм без артиллерийской поддержки; но он торопиться не стал. Не зная, крепок ли в бою противник, опытный командир всегда предпочтет считать, что крепок. Дерзкое и неслыханное нападение на корабли склоняло к уважению, а сборная конница черкесов, ногаев и казаков-изменников уже прониклась к нам этим чувством. Как ни презирали турки сих иррегуляров, резон посчитаться с их мнением был.

В зрительную трубу видно было, как загорелые усатые молодцы в синих шароварах и красных жилетках на голое тело забивают пыжи, нацеливают жерла на нас, берут возвышение... Рослый топчи взметнул над головою клинок, прокричал что-то пронзительно высоким голосом - даже отсюда слышно - и взмахнул сталью. Крайнее орудие выпалило. Ядро, провожаемое тысячей глаз, перелетело бруствер, чиркнуло по земле у самого обрыва и кануло в море. Не успел развеяться дым - грянул второй выстрел, за ним - еще и еще... Поправили прицел. Чугунные шары ударили в вал, некоторые просвистели над самыми головами. Началось. Жиденькие хлопки ружейных выстрелов с русской стороны звучали убого против грома дюжины пушек.

Группа канониров у орудия представляет достаточно крупную цель, чтобы достать ее из винтовки с семисот шагов; однако ради сбережения зарядов я отобрал для противоартиллерийской борьбы только лучших стрелков. Сейчас не нужна спешка. Важнее меткость. В азарте боя, в пороховом дыму турки не сильно смотрят на свои потери: вот один ткнулся лицом в землю, другой схватился за раненое место... Выпустив по десятку пуль, мои люди отползают на перезарядку и чистку оружия, переменяясь со свежими. Хорошо нацеленное ядро взметывает землю на самом гребне. Летит прочь изуродованная, забрызганная кровью и мозгами фузея, соседи в ужасе таращатся на безголовое тело. Ксенидис сам, без подсказки, приказывает оттащить труп; на его место ложится живой - и стрельба продолжается.

Но что-то ребята начали частить. Хладнокровия не хватает, этот бой для многих первый. Командую прекратить огонь, взбираюсь на вал и делаю строгое внушение. Надеюсь, солдатам не заметно, что генералу тоже не по себе под ядрами. Усилием воли подавляю предательскую дрожь. Отвык, что сделаешь! Бывают люди, одаренные природным бесстрашием - только я не из их числа. У меня всё наживное.

Летят ко врагу свинцовые осы. Быстрые, злые, больно жалящие. Текут минуты, и в раскатах пушечного грома перебои случаются всё чаще. Перенацеливая стрелков на тех, кто еще не спрятался, вынуждаю батарею к полному молчанию. Ну-с, господа чалмоносцы, что вы на это скажете?!

Мой коллега с турецкой стороны, похоже, растерян. После четвертьчасовой паузы артиллерия оживает, но ее действие с прежним не сравнить. Всё ясно: опытные топчилары выбиты, и наводят случайные люди. Ядра летят куда попало. Совсем немного времени требуется, чтобы перестрелять или разогнать неумех. Только теперь на сцене появляются воловьи упряжки. Прекрасно, этого я и ждал!

Животные (и погонщики, за компанию) получают свою порцию свинца; одни падают, другие в безумном ужасе рвутся прочь. Постромки безнадежно запутываются. Пушки продолжают торчать на холмике монументом неразумной самонадеянности. Я бы на месте аги приказал доставить с галер длинные канаты.

Вероятно, он так и сделал: несколько всадников стремительно умчались в сторону корабельной стоянки. Одновременно пришла в движение турецкая пехота. Быть может, наша меткая, но нечастая стрельба внушила неприятелю надежду пересечь поле с малыми потерями? Так у меня покамест десятая часть солдат в бою участвовала!

В султанской армии нет единообразных мундиров, подобных принятым в Европе; но различить воинов еникальского гарнизона (коих большинство) и морских левендов нетрудно. Судя по смешанному составу, отряд против нас отправляли в страшной суматохе: послали, кто под руку попал. Странно, что Мурад-паша, комендант крепости, сам не пошел. Его бунчука не видно. А между прочим, заинтересованность в нашей гибели (еще лучше - пленении) у него жизненная, в буквальном смысле. После утопления половины кораблей впору самому топиться, султан ведь не помилует! Неминуемая казнь ожидает и реал-бея Абдуллу, начальника керченской эскадры. Возможно - и капудан-пашу Мустафу. Последнего, правда, здесь не было - но это не оправдание. Вот за то, что не было, и казнят. Единственный способ облегчить свою участь - подставить, как мишень для высочайшего гнева, пойманных гяуров. Тогда будет крохотный шанс уцелеть. Или хотя бы заменить кол удавкой. Так что у турецких командиров могучий стимул. В прямом древнегреческом смысле, и даже более того.