Павел Мурузи - Александра Федоровна. Последняя русская императрица

• Название: Александра Федоровна. Последняя русская императрица
• Автор: Павел Мурузи
• Издательство: "Вече"
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1187-7

Документальный роман-биография известного французского писателя, драматурга, поэта, журналиста Павла Мурузи рассказывает о жизни императрицы Александры Федоровны, жены последнего российского императора Николая II. Годы царствования Николая II оказались отнюдь не радужными не только для дома Романовых, но и для всей России. Несмотря на очевидные экономические успехи, страна стремительно катилась в пропасть, подталкиваемая внутренними и внешними врагами. Первая мировая война, Февральский и Октябрьский перевороты привели к гибели империи, жестокой расправе с царской семьей, братоубийственной гражданской войне. На этом фоне писатель показывает жизненный путь Александры Федоровны, ее становление как личности и как монархини, ее женскую судьбу - радости и горести невесты, жены, матери, ее переживания за безнадежно больного сына-наследника и мужа, "хозяина Земли Русской".

---

Можно, конечно, возразить, сказать, что будь Сергей Александрович человеком более проникновенного ума, он мог бы предположить, что при таком сборище народа, — целом людском море, — могли возникнуть неприятности. Но стоит ли упрекать тех, что думает о других, в излишнем оптимистическом настрое, в том, что касается их действий, их поведения?

Несправедливость, проявляемая некоторыми мемуарис­тами конца эпохи царизма и нечестными биографами, же­лающими во что бы то ни стало непременно очернить цар­ствование Николая II, заставляет нас все поставить на свои места.

В то время, когда семь тысяч гостей, собравшихся в Кремлевском дворце, провозглашали здравицы в честь им­ператорской коронованной четы, разве не сама обезумев­шая толпа — а толпа всегда остается толпой, только в Рос­сии она куда более ребячливая, чем где бы то ни было, — разве не она сама превратила эту благотворительную ярмар­ку, устроенную без всякой задней мысли ради нее самой, в ужасную братскую могилу? Жертвами Ходынки стали как минимум тысяча триста восемьдесят девять убитых и тыся­ча триста раненых.Что же там на самом деле произошло?

Когда разнесся слух, что пива, выпивки всем не хватит, люди стали пробиваться вперед. Задние давили на перед­них и, чтобы добраться до цели первыми, подминали под себя всех — молодых и старых, женщин и детей, мещан и бродяг, — людей топтали, давили, калечили; проложенные через рвы и траншеи мостки не выдержали веса толпы и надломились, люди падали вниз, на землю, друг на друж­ку, верхние давили под собой нижних, горы трупов росли, и все это из-за безумного желания выпить кружку пива или стакан вина, съесть кусок пирога или жареной птицы, и из- за этого многие, словно в ослеплении, жертвовали своей жизнью.

Единственный эскадрон казаков, оказавшийся на месте, пытался навести порядок, но его тоже вскоре отбросили в сторону, опрокинули. Среди казаков тоже оказалось много раненых в этой катастрофе. Люди спотыкались и падали в траншеи > Женщин и детей топтали и давили ногами. Они ис­тошно вопили, задыхаясь от набивавшейся в рот и ноздри земли и пыли.

На помощь казакам прибыла полиция. Но уже было по­здно, сотни москвичей уже погибли в давке. Все больницы были заполнены ранеными. Город с содроганием узнавал об истинных масштабах постигшей его катастрофы.

В самом разгаре банкета о ней сообщили царю.

Николай смертельно побледнел, как и те многочислен­ные мертвецы на злосчастном поле, которых теперь стаски­вали к шатру, раскинутому на поле в его честь. Он передви­гался словно в полузабытьи, как лунатик, и этого не могли не заметить его приближенные. Царица, сильно напуганная масштабами катастрофы, потребовала, чтобы ее немедлен­но отвезли в самую большую городскую больницу. Вдовству­ющая императрица тоже захотела принять участие в уходе за несчастными жертвами.

Счастливое оживление, царившее в залах Кремлевского дворца, ярко освещенных праздничной иллюминацией, сменилось зловещей, давящей тишиной.

Реакция на это царя указывает на одну из сокровенных черт его характера, и если к ней приглядеться, то можно бу­дет лучше понять другую, более, на наш взгляд, странную, которую он проявит позже, во времена революции. Он вдруг заговорил о своем желании уйти в монастырь, чтобы там молиться по своим усопшим подданным, чтобы его больше не трогали, оставили одного!

Александра по своей молодости наделенная большей энергией, чем муж, сумела преодолеть свое отчаяние и фа­тальность Судьбы, свалившейся на них обоих. Она подава­ла всем пример присутствия духа. Она пожелала немедлен- но присоединиться к страдальцам, к тем, кому удалось из­бежать гибельной давки.

Но тут возникла еще одна серьезная проблема. Вечером в этот трагический день посол Франции маркиз Монтебел­ло устраивал бал для дипломатического корпуса, который, по его словам, станет символом того громадного прогресса, который был достигнут во всех областях франко-русского союза, задуманного Александром III. Его сын Николай II теперь настаивал, чтобы этот дружеский союз был разрабо­тан до конца.

Николай в виде таких прискорбных событий отказался пойти на бал, на этот прием, организованный в его честь. Для Французского правительства этот бал был куда более важ­ным мероприятием, чем просто дипломатический бал. Для украшения бала Республики из Версаля в Москву прислали бесценные гобелены и серебряную посуду, в которой пода­вали яства на столах Людовика XIV и J1 юдовика XV. Прованс тоже продемонстрировал свою симпатию к монарху, при­слав сто тысяч дорогостоящих роз для украшения столов и интерьеров дворца.

Дядья Николая II вступили по этому поводу в жаркую перепалку с великим князем Сергеем Александровичем. Стоило ли отменять такой праздник накануне заключения столь важного дружеского союза с Францией? Не лучше ли действовать как было намечено, позабыть на несколько ча­сов о своей скорби, чтобы стать главным героем такого празднества, и своим на нем обязательным присутствием по­благодарить ту страну, которая демонстрирует вам нагляд­но доказательства своего реального сближения?

Николай II никак не мог решиться. Александра остава­лась бесстрастной, как сфинкс. Она тут же вернулась из бли­жайшей больницы. На нее стали тоже оказывать давление. Николай никак не мог отказать маркизу Монтебелло, как и всему персоналу французского посольства.

Министр финансов Сергей Витте воздерживался от окончательного ответа, колебался. Александра уже не мог­ли себя сдерживать! По ее щекам текли крупные слезы. Посол Англии был вынужден сделать ей замечание, — не следует забывать о своем высоком положении. Она в ее ранге не имеет права демонстрировать всем свое состоя­ние!

И, действуя словно автоматы, — а кто действует иначе на европейской дипломатической службе? — Николай с женой направились в дом, где разместилось Французское посоль­ство.

Вечер был тягостным для всех. Александр Извольский, который позже получит портфель министра иностранных дел и, таким образом, станет «патроном» моего отца Кон­стантина Мурузи, написал по этому поводу следующие стро­ки, чтобы развеять злобные инсинуации, — ведь каждый свидетель толковал эту ситуацию на свой манер: «Они дале­ко не были равнодушными к тому, что произошло, напро­тив, очень сильно переживали это несчастье. Первым по­буждением императора было прекратить все торжества и удалиться в один из монастырей в окрестностях Москвы и объявить общенациональный траур по погибшим, — его желание так и не было удовлетворено...»

Целых три дня во время своего визита в Москву Николай и Александра посещали больницы. Николай к тому же рас­порядился, чтобы каждого опознанного погибшего хорони­ли в отдельном гробу за его счет, а не в братской могиле, как это обычно делалось при таких катастрофах. Каждая пост­радавшая семья получила по тысяче рублей из личных средств Александры. Но никакие пожертвования не могли загладить страшных последствий этой трагедии. Она еще раз показала императорской чете, что они оба — и он и она, от­ныне являются отцом и матерью русского народа, а он, рус­ский народ, — их детьми.

Но и среди детей бывает столько неблагодарных!

XII.

Вся внешняя политика России в эти годы была направ­лена на достижение той цели, которую ставил перед собой в конце жизни Александр III: углубление дружеского союза с Францией. Уже давно дипломатические отношения между Берлином и Санкт-Петербургом охладели и оставляли же­лать много лучшего. Хотя оба двора внешне старались сохра­нять прежние сердечные отношения, Александр III имел свое нелицеприятное мнение о своем кузене, кайзере Виль­гельме II. Александр, наконец, осознал, что его предки, спо­собствуя доминирующему положению Пруссии в Германии, тем самым забывали элементарный принцип внешней по­литики любого государства — не позволять окружающим вас небольшим странам становиться большими, а большим ста­новиться еще больше...

К тому же Австрия, вытесняемая Германией и Италией со своих позиций, все больше поглядывала на Восток и на Балканы, что, естественно, препятствовало расширению той славянской империи, которая называлась Россией.

В 1890 году один из членов семьи так писал об Александ­ре III: «Сегодня император-мистик, император-притвора царствует в Санкт-Петербурге, это человек, — с сильной, властной волей, а его душа, это зерцало, не отражает тех потайных мест, где прячется его мысль. Александр создан для понимания Франции, как Франция для понимания его, Александра. Восстанавливая с взаимного согласия баланс сил, которому угрожает опасная подрывная работа Герма­нии в видах упрочения ее гегемонии, игнорирующей сами принципы справедливого управления, он, идя на сближение с Францией, проявляет тем самым свой самый высокий здравый смысл».

В 1891 году император, принимая французского посла Лабуле, сказал ему: «Если нам уже нечего подписывать, то это уже хорошо...»