Жорж Батай - Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза

• Название: Ненависть к поэзии. Порнолатрическая проза
• Автор: Жорж Батай
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-86218-340-Х

Том литературной прозы крупнейшего французского писателя и мыслителя XX века Жоржа Батая (1897–1962) включает романы и повести «История глаза», «Небесная синь», «Юлия», «Невозможное», «Аббат С.» и «Divinus Deus», первой частью которого является «Мадам Эдварда». Стремясь к «невозможному» мистическому опыту, герои Батая исследуют мрачные, зачастую отталкивающие глубины человеческой психики, разврат служит им средством религиозных исканий.

Издание снабжено богатым научным аппаратом и предназначено как специалистам по современной литературе и культуре, так и более широкой аудитории.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Юлия, странным, почти что гнусным движением подбросила череп, словно мячик, поймала его на уровне живота и сладостно опустила глаза.

При виде этого бесстыдства Анри впал в экстатическое состояние: под фартуком у Юлии был только гагатовый треугольник. Она танцевала, кружась, стискивая перед собой обеими руками своего зловещего партнера. У нее был равнодушный, отсутствующий вид, она смеялась, и это божественно ее оживляло. Под конец она закружилась с совершенно безумной скоростью; череп улетел за кулисы, фартук распахнулся и стал соскальзывать, словно испаряясь в этом надрывном движении.

XIII

У Юлии была квартира на улице Гренель, выходящая окнами во двор старинного особняка; в ней было так мало мебели — железная кровать и вольтеровские кресла, — что толстый ковер, приколоченный гвоздями, лишь подчеркивал ее монастырскую наготу.

Иногда Юлия, казалось, спит на ходу: веселая, но словно под дурманом, и при этом очень красивая, она была неброской и неопределенной… она сама себе удивлялась.

Но в бреду невыносимее всего для Анри было не увидеть ее вновь голой — даже в тот момент, когда, прикрытая золотистым шарфом, она подражала на сцене лучезарной безмерности мира.

Юлия, в полотняном платьице — он видел ее — сидела на горе. Под ее ногами простиралась длинная и глубокая долина, склоны которой были бесконечными желтыми пастбищами, залитыми солнцем. В глубине этой долины вилась тонкая ленточка воды, сверкавшая на свету, — ручей, название которого Эмпрадин9 напоминало Анри непомерную чистоту воздуха и света, именно здесь, высоко в горах. Со всех сторон этого пейзажа простирались на солнце пустынные хребты. В детстве Анри часто приходил на эти места, где можно было смотреть на Эмпрадин сверху. Он был там несколько недель назад с Юлией.

XIV

В тот момент сомнение, которое долго жило в нем и поддерживалось непроницаемым видением этой сцены, было отброшено прочь. Он перестал сомневаться в своей любви: он в отчаянии решил, что смерть возвратит ему ту, которую он любил. Если он отложит в сторону револьвер, он знал, что видение Эмпрадина сразу же рассеется. Если он выстрелит, тоже наступит мрак. Стреляя, он, по крайней мере, не обманет ожиданий прозрачной ясности ручья. А прозрачной ясностью этой была Юлия!

Приготовившись выстрелить, он увидел всё в кристальной прозрачности бессмыслицы.

Он крикнул со смехом:

— Юлия!

И, словно целуя ее, весь дрожа в лихорадке, он выстрелил.

XV

В тот самый момент, когда он выстрелил, он почувствовал Юлию — в той окончательной прозрачности — как в первый раз, прижатой к сердцу, которое желало умереть.

Однажды он пришел поглядеть на нее — еще до знакомства — и ждал, когда она уже после своего номера появится в финале. Проскользнув между рядами, кто-то сел в соседнее кресло. Он медленно повернулся и узнал Юлию в мехах. Она никуда не смотрела, у нее был раздраженный вид; ему показалось, что она дышит с трудом. Она почти тут же встала и вышла. Он последовал за ней. Она ждала его на улице. Он неуклюже обнял ее. У него было ощущение бессилия. Было холодновато. Она дрожала. Она прижалась к нему. Он не удивился: прозрачность между ними с самого начала обезоружила его; полностью же осознать эту прозрачность ему удалось лишь позже — в чистой ясности Эмпрадина.

Юлия тогда сказала ему:

«Пощадите меня. Если я ошибаюсь, надо это признать…»

Анри пробормотал: «Нет».

Он добавил:

«Вам страшно, и мне тоже. Но вы не ошибаетесь».

Он ее не поцеловал.

Она добавила:

«Однако у вас…» (Она приблизила губы к его уху, он почувствовал ее дыхание, она прошептала слово.)

Он спросил:

«Это было плохо?»

«Нет».

Она закончила:

«Я больше не могу. Умоляю: пойдемте что-нибудь выпить! Если я не напьюсь, это невыносимо».

«Да, — сказал Анри, — как можно быстрее».

Они сразу начали пить. Выпили много. Пришли они в себя на следующий день, полуодетые, на кровати дома свиданий. Без всякого понятия о том, как они туда вошли. Это здание находилось рядом с баром, где они пили. Они даже не знали, занимались ли любовью. Это обезоруживало.

Между ними все происходило в том же духе. Им ничего не удавалось, даже смерть…

Анри выстрелил.

Он пытался — он дрожал — направить дуло к сердцу.

Но промахнулся.

Глава четвертая

XVI

Старая женщина, беззубая, хохочущая до упаду над крысой: прачка топила крысу в жбане.

— Ловушка может заржаветь, — сказала старуха.

— Не беспокойтесь: она гальванизирована.

Огромное воздушное пространство без границ: небо. Тронутое гнилью, одно слово: гальванизированное. Поток возможных слов: дерьмо, срам, деньги, логика. Величайшая беда: you have an erection10 и заполнение пространства. Остаются крыса, слово гальванизированный…

— Юлия? это ты… будь добра, убери крысу…

Он поднял глаза, лицо Юлии было над его лицом (она держалась обеими руками за спинку кровати). От неожиданности у нее было бессмысленное выражение несчастной жертвы в лапах хищного зверя. Она почувствовала себя как в туалете — непристойно, жалко.

— I have an erection, — сказал Анри. У него был отсутствующий вид, но нежный, как у ребеночка.

Юлия захохотала. Помимо собственной воли. Она отвернулась, не в силах сдержаться.

Усталая, неумытая. Она четыре часа провела в пути.

Со вчерашнего дня она ничего не пила: невыносимая депрессия.

Бред поглощал Анри целиком.

Юлия представила себе возможную смерть, револьверный выстрел в сердце, труп. Подступала тошнота.

Она вышла, ее заменила Сюзанна.

Ей хотелось стошнить. Бесполезно.

Она вернулась и сказала Сюзанне:

— Я плохо себя чувствую. Мне стало бы получше, если бы я выпила немного спиртного.

Анри дышал с трудом.

У обеих женщин, осунувшихся, растрепанных, были лица как в сумасшедшем доме.

Сюзанна посмотрела на Юлию затравленным взглядом.

Ничего не понимая.

Юлия спросила снова:

— Чего-нибудь выпить? Это возможно?

Сюзанна принесла бутылку и маленькую рюмку.

Юлия поблагодарила и взяла первый попавшийся стакан у изголовья Анри.

Она наполнила его наполовину и быстро выпила.

Сюзанна стояла и смотрела на нее.

Наполовину оторопевшая, наполовину возмущенная.

Ее черные волосы, расчесанные на пробор, свисали отдельными прядями.

Словно убегая под проливным дождем, обе женщины старались ускользнуть от одинаковых видений. Они отступали друг от друга подальше — им было стыдно, что они одновременно осознали ненависть друг к другу.

— Я оставляю вас с больным, — сказала Сюзанна.

В коридоре ей пришлось остановиться; она присела на краешек стула. Униженная Юлией. Со взвинченными нервами.

Она не могла вынести этого залпом выпитого спиртного.

И еще это бесстыдство шлюхи!

Она ощущала, что гнев унижает ее.

Она вдруг встала и сделала резкий жест рукой, бросая ее вперед. Ею завладела невыносимая мысль: она словно гнала ее этим жестом, но рука упала, словно признание в ее бессилии.

Она пыталась измерить масштабы зла.

Ее депеша, в которой была пропущена половина содержания, была причиной самоубийства Анри.

Такой мелочный пропуск. Даже подозрительный.

Анри и Юлия заставят ее ответить.

XVII

Центр мира: то же самое пространство — полное, ожесточенное; напряженные виски, напряженная безмерность воздушных стихий.

Но всегда в центре — смерть, бойня, удары дубиной, которой оглушают и приносят мрак.

Сошла на нет детскость ожидания. Утекла, словно кровь и моча, в пустые лужи. Не осталось ничего. Все рассеялось, подобно тому как рассеивается в мясной лавке воспоминание о живом скоте.

Бред — это нечто вроде пробки на дороге, когда у всех раздражаются нервы.

Юлия, пришедшая в себя благодаря спиртному, уселась поудобнее. Она расслабилась; небо было пустого серого цвета.

Сюзанна, сидя на коридорном сквозняке, почувствовала себя потерянной. Юлия застала ее с поличным: она увязала в ненависти. Ее чувства были достойны лишь презрения. Она пыталась по-детски расплакаться: «Да нет же, я добрая и не мелочная…» Она восстанавливала в памяти каждое слово депеши. Они с Юлией нашли ее на полу у изножья кровати. Сюзанна увидела то изменившее весь смысл фатальное у. Но она отбросила главное: «Юлия сокращает свою поездку и прибывает завтра шестичасовым поездом», — что и сделало возможной ошибку. С точностью, доставлявшей ей боль, ее память представила ей, как она, пожимая плечами и презрительно шипя, сократила текст до нескольких слов. Она вспомнила, с каким апломбом она сказала тогда: «Это не имеет значения». Кто она такая? Скупая, ужасная старая дева. Анри заставит ее держать ответ; ее мелочность выплывет на белый свет. Эта шлюха, которая хлещет коньяк, получала превосходство над ней. Страдая все больше и больше оттого, что эти истины рисковали выявиться, она погружалась в угнетенное состояние, и рефлексия только усиливала его низменность.