Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

• Название: Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки
• Автор: Александра Шарандаченко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Александра Филипповна Шарандаченко, учительница киевской средней школы № 4 в Пуще-Водице (ныне школа № 104), два страшных года находилась в немецкой оккупации в Киеве. Работая регистратором «бюро метрик» при «районной управе», она в течение всего этого времени вела дневник, заносила на его страницы все, что видела, что пережила сама и что переживали окружающие люди. В дневнике, ведение которого само по себе было подвигом, рассказывается о тяжелых, полных трагизма оккупационных буднях.

Автор рисует волнующую картину жизни в оккупированном гитлеровцами городе. Буквально каждый штрих этой картины пробуждает у читателя жгучую ненависть к фашизму — злейшему врагу человечества.

---

18 октября

И вот я инспектор. За мной закреплены семь улиц, 229 домов. Здесь поле деятельности куда более широкое, чем в загсе, возможностей помогать людям больше. Как инспектор, я несу ответственность за порядок и спокойствие на участке, и многое в моих руках, в моей воле.

…В небе гудит дозорный истребитель. Гуди, гуди… Сейчас это меня меньше злит и тревожит: ненавижу и спокойно жду, пока гул этот не умолкнет навеки.

Три дня тому назад газета «Новое украинское слово» опубликовала приказ, занявший целую страницу: всем бездетным женщинам от 16 до 45 лет явиться на сборный пункт по Некрасовской улице (Лукьяновка) в таком-то часу для отправки в Германию. Иметь при себе чемодан со всем необходимым на дорогу и т. д. Приказ категорический, безапелляционный. Не распространяется он только на фольксдейче. Они сейчас расхаживают как павы, кичась прошлогодними подарками «фюрера» — одеждой, снятой со смертников, жертв Бабьего Яра.

На другой день после этого приказа та же газета напечатала обращение к украинским женщинам с просьбой как можно скорее помочь «провидением призванной великой армии-освободительнице раз и навсегда покончить с большевизмом». Женщины, как гласило обращение, должны понять эту «великую освободительную миссию» и «забыть о своих личных прихотях (!) и привычках: прическе, духах, шелковых нарядах, разных сластях и лакомствах». Пусть, мол, они добровольно выедут в страну, из которой начался поход за «освобождение», и ради этого будут готовы на самые тяжкие жертвы.

С какой омерзительной лакейской преданностью оккупантам написал Штепа это обращение!

Пятнадцатого утром инспектора слушали разъяснения начальника административного отдела. Речь шла о том, как составлять списки женщин и девушек, отправляемых, согласно приказу, на работу в Германию. Списки эти инспектора будут составлять по сентябрьским регистрационным карточкам. Каждый из них лично отвечает за свой участок.

Матери с детьми до шестнадцати лет, женщины и девушки, имеющие броню по месту работы, мобилизации не подлежат, о чем инспектор должен сделать пометку в графе «Примечание». В эту же графу следует занести все те сведения, которые не были отмечены в карточке в день регистрации населения. Это — рождение ребенка, болезнь, инвалидность, беременность. Цель тут ясная: облегчить потом составление предназначенного для полиции списка уклоняющихся от мобилизации.

Вечером Борис собрал несколько единомышленников на совещание. Я искренне обрадовалась, увидев у него кроме двух домоуправов трех своих новых товарищей-инспекторов. Обсуждая, что можно сделать, предпринять, мы нашли немало возможностей не допустить угона людей в неволю.

Петр Митрофанович, оставивший должность завхоза в управе и поступивший на работу инспектора участка № 2, напомнил нам об одной любопытной детали. Во время сентябрьской регистрации в очень многих случаях не отмечали дату рождения женщин, девушек и детей. В карточках не проставляли месяц и число или же делали запись римскими цифрами, которые легко исправить, заменить. Необходимо немедленно связаться со многими и намекнуть, что можно избежать мобилизации, став по документам несовершеннолетними.

Один из инспекторов предложил еще такой способ: изъять кое-какие карточки зарегистрированных домовладений (до новой регистрации пройдет еще не один день!) и сообщать о том, что нужно немедленно поступить на какую-нибудь работу. Всех тех, кто прибыл в Киев после сентября, следует предупредить: ведите себя осторожно, чтобы не попасть в списки лиц, обязанных явиться на сборный пункт. Есть и такой способ: сделать ложные пометки об отъезде киевлянок в деревню. Люди боятся лишь полиции, остальное их не пугает. К тому же приказ касается не всех, да и народ привык уже к наглым распоряжениям оккупантов.

Все мы уверены в одном: тогда пойдем на участки, женщины обратятся к нам за советом, помощью. Многие из них сами уже придумали, как им спастись от угона в проклятую гитлеровскую Германию.

Вчера мы приступили к составлению списков. Административный отдел дал каждому инспектору регистрационные карточки биржи, не взяв расписок, и тем оказал нам неплохую услугу. Хорошо, что не назначена новая регистрация населения в связи с этим приказом.

Мы для вас навербуем!

20 октября

Дни прозрачные и солнечные, а вечера теплые и сухие. Дороги желтые, красные, кровавые, серебряные. Под ногами ковры из осенних шелковистых листьев. Небо синее, высокое, до жути тихое. Только кудряшки облачков над лесом.

Хожу от дома к дому, и так протекает день за днем. Вот бреду по Выштородской улице, которая берет начало у Пущанского леса. Болят ноги, хочется сесть. Наскрести бы большую кучу листьев, упасть на нее и уснуть крепко-крепко… Нет, сначала хорошо бы чего-либо поесть.

Стукнула в калитку, а она сама раскрылась. Белый красивый домик в садике, тропинка, усеянная кленовым листом, во дворе два клена.

— А где хозяйка?

На скамье возле сеней сидела женщина.

— Я хозяйка.

Грустная-грустная, даже лицо почернело от тоски.

— Вы-то мне и нужны.

— Знаю. Вы наш инспектор? По мою, значит, душу…

— Нет, сперва проверю, а тогда, может, и душа останется с вами.

— Кабы так. Ну, зачем это я должна оставлять родной дом да еще ехать к врагам? На кого же я все покину, ведь у меня сын девятнадцати лет.

Убитой горем женщине — это я знаю — 45 лет без четырех месяцев.

Она расплакалась, и так горько, с надрывающим душу отчаянием.

— Не плачьте раньше времени. Я же проверить пришла. Может, вы и не должны ехать.

— А потом полиция заберет…

И зарыдала.

— Ну, успокойтесь. Где ваш сын?

Услышав разговор, появился на пороге сын Володя, привлекательный на вид паренек крепкого телосложения. Владимир поздоровался со мной.

— Мама, позови гостью в дом. И не плачь.

В комнатах тихо и уютно.

— Вот вдвоем с ним мы и остались. Дочурка где-то под Казанью, выехала со своим мужем, когда завод эвакуировался. А мой муж погиб еще в гражданскую… — Нина Марковна перестала плакать и доверчиво смотрела на меня.

Сидим за столом, говорим только об одном: долго ли еще будут терзать людей эти злодеи, вандалы?

— Вот и за парня дрожу. Правда ли, что мужчин будут брать после того, как закончат отправку женщин?

— Должно быть, так, если об этом начали говорить.

— Это еще как им удастся меня взять. Вы слышали про Ивана Калашникова из Белоруссии?

— Говорят, он действует возле Умани.

— А о Ковпаке?

— Слышала.

Володя рассказывает, что слышал на заводе про Ивана Калашникова из Умани. Прекрасно владея немецким языком, разъезжает он, переодетый, по оккупированным местам, берет все, что ему нужно. Оглянутся немцы, поймут свою оплошность, да уже поздно! Расклеили они объявления: десять тысяч рублей за голову Калашникова, — а он под самым носом гебитскомиссара сделал приписку: «Дешево. Я стою больше!»

Как-то осмотрел храбрец в составе немецкой военной комиссии подземные зимние сооружения, сделал свои замечания, а затем прислал еще и письменное заключение: «Выкурим вас и оттуда! Иван Калашников».

Заговорились мы, не заметили, как стемнело. Мать коптилку засветила.

— Немецкая электрификация, — невесело шутит Володя.

Ну, так как же все-таки быть? А вот как: Нину Марковну Репик вычеркиваю из списков, ей уже за 45 лет. Помогла здесь метрика. Старая, еще церковная, выданная одновременно и на братьев и на сестер. На сгибе ее обозначен цифрой год рождения Нины Марковны — 1898; «8» похожа на «6», чуть-чуть подскоблила лезвием и легко переправила на безупречную «6».

Володя беседует с матерью, а ее не узнать: женщине улыбаются все уголки родного дома.

— В случае повторной проверки покажете метрику, она сейчас важнее паспорта… Расхождения в годе рождения встречаются довольно часто, — говорю Нине Марковне и собираюсь уходить. Но мать с сыном усаживают меня за стол ужинать, и нет сил отказаться от такого приглашения.

От Репиков иду к Степаниде Поликарповне Тереховой. У нее двое детей. Старшая дочь, Татьяна, устроилась на работу, где имеется броня, а сыну третьего октября исполнилось 16 лет. Знаю об этом от нее же, — разыскала меня в управе и спросила, что делать. В карточке возле имени сына поставлен лишь год рождения — 1926. И вот месяц и число мы придумали другие — 31 декабря. Метрику сына она на какое-то время «потеряет», а сейчас необходимо немедленно исправить дату в домовой книге: к римской десятке прибавить две палочки. От Степаниды Поликарповны иду к Потий — спасать таким же образом эту женщину и ее дочь, Нонну.

В списках появляется все больше и больше отметок о броне и пометок, освобождающих от явки на сборный пункт. У меня, если говорить о выдумке, оказались неплохие способности. Впрочем, многое подсказали сами мои «подопечные».