Михаил Мудьюгин - РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВНОСТЬ

• Название: РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВНОСТЬ
• Автор: Михаил Мудьюгин
• Издательство: Библейско–Богословский Институт, Издательство «Благовестник»
• Жанр: Религия
• Год: 1995
• ISBN: ISBN 5-87507-OO7-2

Архиепископ Михаил (Мудьюгин) родился в Санкт–Петербурге 12 мая 1912 г. Он получил разностороннее образование, закончил Институт иностранных языков, Институт металлопромышленности, а в 1964г. — Санкт–Петербургскую Духовную Академию.

Трудовой путь будущего архиепископа начался с должности чернорабочего на заводе «Красный путиловец».

Впоследствии он работал на производстве, в конструкторском бюро, занимался научными исследованиями, защитил диссертацию, был доцентом Ленинградского горного института.

С детских лет приобщённый к вере, Михаил Николаевич в 1958г. был рукоположен. Он служил в Вологодской епархии, а с 1965г. начал преподавать в Санкт–Петербургской Духовной Академии и скоро стал её ректором .Возведённый в 1966г. в сан епископа, он был викарием Ленинградской митрополии, епископом Астраханским, а затем стал архиепископом Вологодским (в 1993г. ушёл по возрасту за штат)

Любовь ко Христу побуждает архиепископа Михаила неустанно проповедовать Благую весть . Перу богослова принадлежат многочисленные статьи, публиковавшиеся в церковных и светских изданиях.

Автор, один из старейших православных иерархов, рисует облик нынешней Церкви, в жизни которой, увы, много негативных сторон, затрудняющих восприятие Божественного Откровения и общение с Богом. Однако цель книги — не разоблачение, а стремление излечить Церковь от недостатков, присущих ей, как всякому живому организму. Главная мысль книги проста: единственный путь к вечному спасению — любовь ко Христу. И автор настойчиво призывает нас устранить из церковной практики все то, что мешает торжеству этой любви.

Архиепископ Михаил (Мудьюгин) - магистр богословия, профессор Санкт–Петербургской Духовной Академии, доктор богословия honoris causa Университета г. Турку

---

Освящающее воздействие благодати через материальные ее носители, т.е. через освященные предметы было хорошо известно ветхозаветному человечеству, в том числе и обладавшему истинным боговедением Израильскому народу. Освященные предметы, носители благодати, вызывали благоговение, чувство, родственное страху, но, в отличие от физиологического и бытового страха, включающее элемент радостного возбуждения, доходящего нередко до восторженного ликования. Такими объектами являлись для израильтян гора Синай, на которой получено было Моисеем Божественное Откровение, ковчег Завета, где хранились скрижали Завета, скиния, а со времен Соломона — Иерусалимский Храм с его утварью и убранством. Однако в самой скинии, равно как и в Храме, при всей их святости было место наиболее освященное — Святое святых.

Стоит отметить, что если в христианской Церкви употребление священных предметов сопряжено с многочисленными «табу», особенно по отношению к мирянам, т.е. ко всем, не являющимся носителями сакрального облагодатствования (запреты касаться престола, евхаристической утвари и многие другие), то в Израиле эти запреты охватывали много более широкую область религиозной жизни: нельзя было входить во «Святое святых» (только первосвященник входил, и притом только раз в году — Лев 16:2; Евр 9:7), нельзя было употреблять в качестве обычной пищи хлебы предложения (Исх 19:30; Мф 12:3–4), прикасаться к ковчегу Завета (2 Цар 6:6–8), существовали и другие, довольно многочисленные обрядовые и бытовые запреты.

Категорический запрет не только почитания, но даже создания каких–либо изображений, преподанный Израильскому народу в тексте второй (в западном христианстве часто составляющей заключительную часть первой) заповеди, навсегда предопределил отсутствие чего–либо, напоминающего иконопочитание, в Израиле, в иудаизме, а позднее — в исламе. Целенаправленность этого запрета ясна: единобожию Израиля предстояло в течение многих столетий подвергаться столь могучему влиянию со стороны языческой идололатрии окружающих народов, что надо было устранить возможность возникновения любых, даже мельчайших поводов для отклонения от почитания истинного Бога, а таким поводом легко могло стать любое изображение человека, животного, даже растения и т.п.

Единственным известным исключением следует считать фигуры херувимов, изготовленные по провозглашенному Моисеем повелению Божьему и помещенные во Святое святых над ковчегом Завета (Исх 25:18–21; Евр 9:3–5). Может быть, именно уникальность этих фигур, невидимых для любопытного глаза (вспомним, что только первосвященник мог созерцать их при своем ежегодном, но однократном посещении этой таинственной, сугубо священной части скинии, а позднее — Храма) должна была напоминать рядовому израильтянину недопустимость создания чего–либо, предназначенного для постоянного сакрального созерцания.

Следует помнить, что запрет на изображения действовал как в Израиле, так и в позднейшей, современной Христу Иудее, что заставляет признать апокрифичность широко распространенного предания об изображении евангелистом Лукой Пресвятой Девы Марии: любая попытка создать нечто подобное в иудаистской среде либо была бы отвергнута изначально самим художником как нечестивое нарушение Закона Божьего, либо привела бы к негодованию его соплеменников, негодованию, опасному по своим последствиям.

Несостоятельность этого апокрифического предания подтверждается количеством приписываемых кисти евангелиста икон Богоматери: их около двух сотен, что значительно превышает физические возможности одного человека, занятого в основном врачебной (Кол 4:14), миссионерской (он — спутник апостола Павла, см. Деян 16:13; 20:5–6; 27:1–2) и литературной деятельностью (апостол Лука, как известно, автор не только Евангелия, носящего его имя, но и новозаветной книги «Деяния Апостолов»).

К тому же иконы, приписываемые святому Луке, весьма разнообразны по манере исполнения, одни из них носят явно черты византийского, другие (особенно многочисленные) — древнерусского стиля, некоторые — позволяют без труда установить наличие западного влияния.

Можно сокрушаться, что этот апокриф преподносится со многих амвонов священниками, которым лень и равнодушие к духовному состоянию паствы позволяют насыщать проповедь не Словом Божьим, не нравственным поучением, не правилами и установлениями Святой Церкви, а подобного рода измышлениями. Для спасения душ они совершенно бесполезны, но бездарные проповедники охотно к ним прибегают: можно, не напрягая мысль, в сотый раз повторить не затрагивающие ни ума, ни сердца выдумки и тем заполнить минуты, по установившемуся неписаному правилу отводимые для проповеди.

Более достоверным следует признать предание о происхождении нерукотворного образа Спасителя, которое известно в двух вариантах.

Согласно варианту, который называют «восточным», у Эдесского царя Авгаря было полотенце с изображением лика Спасителя, возникшим в тот момент, когда Господь приложил его к Своему лицу.

Вторая версия, распространенная преимущественно в Западной Церкви, говорит о женщине по имени Вероника: пожалев Христа, который нес крест, обливаясь кровавым потом, она дала Ему полотенце («плат»). Когда Спаситель, отерев лицо, вернул плат Веронике, она увидела на нем изображение (можно сказать — отпечаток) лика страдающего Господа.

Обе версии представляются в известной мере заслуживающими доверия, не только потому, что Авгарь — историческая личность, и не потому, что обстоятельства возникновения изображения на плате Вероники кажутся естественными, ибо сопряжены с историческими фактами, но также потому, что сверхъестественный характер возникновения изображения подтверждает и подчеркивает отмеченную выше невозможность создания изображения обычным, естественным путем, с применением красок и кисти.

Как известно, нерукотворный образ Спасителя в Православной Церкви уникален: его сразу можно узнать по плату, который изображается на холсте или доске вместе с ликом Спасителя; другие иконы Спасителя многообразны, но ни одна из них не носит особого наименования, как свойственно буквально всем иконам Богоматери (названия топографические: Владимирская, Казанская и др., или житейски–бытовые, иногда весьма трогательные: «Утешение в скорбях и печалях», «Скоропослушница», «Нечаянная радость» и многие другие).

Общеизвестное отрицательное отношение древнего Израиля к изобразительному искусству вполне объясняет то, что ни в Ветхом, ни в Новом Заветах практически невозможно обнаружить какое–либо обоснование иконопочитания. Как мы видели, необходимое условие иконопочитания — убежденность в возможности сообщения благодати, сакраментального воздействия освящения через посредство материальных предметов — свойственно было не только евреям, современникам Моисея и Аарона, не только нескончаемому потоку паломников, устремлявшихся в единственный для всего мира Храм — жилище истинного единого Бога Яхве («Сущего»), но и ученикам Христовым, всем слушателям Его проповедей. Поэтому Спаситель говорил о таком освящающем действии, о передаче его от одного предмета к другому как о чем–то само собой разумеющемся, имеющем к тому же некую иерархию степеней освященности. Именно о таком процессе освящения, облагодатствования мы читаем в Евангелии от Матфея, где описано стремление Христа исправить нарушение иерархии освященности, которое допускали книжники и фарисеи: «Горе вам, вожди слепые, которые говорите: «если кто поклянется храмом, то ничего; а если кто поклянется золотом храма, то повинен». Безумные и слепые! что больше: золото, или храм, освящающий золото? Также: «если кто поклянется жертвенником, то ничего; если же кто поклянется даром, который на нем, то повинен». Безумные и слепые! Что больше: дар^или жертвенник, освящающий дар? Итак, клянущийся жертвенником клянется им и всем, что на нем; и клянущийся храмом клянется им и Живущим в нем; и клянущийся небом клянется престолом Божиим и Сидящим на нем» (Мф 23:16–22).

В первых двух приводимых Спасителем примерах — низшие по иерархии освященности объекты (золото, освященное храмом, и дар, освященный жертвенником); в последующих двух примерах — высшие, а именно: Сам Бог, освящающий храм, котором Он обитает, и небо, именуемое здесь (и во многих других местах Священного Писания) престолом Божьим.

В контексте нашего изложения важнее всего для нас факт освящения материального предмета, сообщения ему от другого освящающей благодати, Источник коей вовсе не материален: это Сам Бог

Подобные взаимодействия духовного с материальным в процессе освящения (иначе — облагодатствования) пронизывают собой все богослужение, тайнодействия и обряды Православной Церкви в полном соответствии с апостольским указанием: «Прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божий» (1 Кор 6:20).