Андрей Буровский - Орден костяного человечка

• Название: Орден костяного человечка
• Автор: Андрей Буровский
• Издательство: ACT; Андрей Буровский
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2005
• ISBN: 5-17-027941 -8

Роман, в котором сплетаются правда и вымысел. Тайны исчезнувшей цивилизации — и приключения археологов, стремящихся их раскрыть. Старинные легенды — и современные реалии. Захватывающий сюжет — и ТАЙНОЕ ЗНАНИЕ наших предков.

…Сколько их было — желающих разгадать тайну древних курганов! Ищущих богатства, славы, неведомых знаний… Но всех, кто приближается к захоронениям неведомых царей, неизбежно подстерегают опасности. Кто в этом повинен — игра случая? Тайные силы, охраняющие гробницы? Или… те, кто лежит в курганах, не желают, чтобы кто-то тревожил их покой?

---

— Дай топор!

Закусив губу, Люда сунула ему топор — как получилось, вперед лезвием. Существо начало подниматься. Володя перехватил рукоять; левая рука могла держать топор, но полагаться на нее не приходилось. Володя взмахнул раза два, лезвие все уводило в сторону; не получалось ударить прицельно. Существо опять двинулось к Володе, и он невольно отбежал. Существо рывками надвигалось, вытянув левую руку.

— Бей по голове! По голове!

Володя не сразу расслышал — в страшном напряжении, сосредоточив все внимание на существе, даже голос Люды он почти не был в силах услышать. А что по голове — и так понятно.

Владимир отвел топор, сколько получилось… Удар! Лезвие впилось в скулу, совсем не туда, куда надо; и то легкое создание отбросило. Враг упал набок, мгновенно перекатился… И вот он опять стоял, надвигался все теми же странными рывками. Скула надрублена — так, как может быть надрублен кусок мерзлой туши или бревно — без крови, без видимого повреждения разных слоев тела… Длинный глубокий разруб, и все.

Люда встала, прижалась к стене, по боку стекает кровь. Эх, досталось бедной! С резким выдохом, сосредоточившись что было сил… удар! Теперь лезвие врезалось в лоб. Череп распался с резким скрежещущим «крак!», создание отлетело и грохнулось навзничь. Так оно и осталось лежать, но каждая из конечностей создания словно бы жила своей жизнью: ноги сучили в воздухе, рука поднималась, пальцы сокращались, смыкаясь на пустом пространстве, и даже правая рука — только сейчас понял Володя, что она почти что перерублена — производила неприятные движения: словно ползла куда-то или собиралась бежать.

Резко болела рука, но тут уж что можно поделать? Надо драться. Подняв топор, Володя приблизился к твари.

— Стой! Не вздумай его разрубить!

— Погоди… Сейчас отрублю эту лапу…

— Не вздумай! И будет она за тобой гоняться!

Только тут Володя остановился, уставился на Люду в некотором ужасе. Нахлынул весенний кошмар камеральной.

— Ты серьезно?!

— Молчи уж! Говорила же, не открывай!

И первое, что сделала Люда, — скособочившись, продолжая истекать кровью из бока, кинулась к дверям, торопливо задвинула засов.

— Уф… А то, представляешь, еще бы такие налезли…

— А могли?

— Милый, нам сильно повезло… А с этим нужно вот так и вот так…

Разговаривая с Володей, Люда быстро поливала лежащее тело чем-то из темной бутылки. Сильно запахло керосином.

— Ну вот…

Людмила чиркнула спичкой, заполыхало так, что на Володю повеяло жаром, и в небольшой комнате встала стена багрово-лилового огня. То, что горело, даже не стало двигаться сильнее или резче. Там, где тело обугливалось, там замедлялись движения, прекращались сокращения этого коричневого, странного — вроде как бы мышц или каких-то тканей. Сгорая, существо умирало, а вообще вело себя, пожалуй, как самое примитивное создание вроде гриба или медузы. И воняло… Бог мой, как воняло в чистенькой комнате Людмилы! И гарью, и тухлятиной, и чем-то кислым и противным, чему Володя не мог найти должного названия.

Уже поливая керосином, поджигая, прыгая вокруг мерзкого создания, Люда просвещала Володю, одновременно жалея и ругая его.

— Я кому говорила — не открывай? Думаешь, сбесилась дура-баба, неизвестно чего перепугалась? Вот и нет, вовсе не так, я просто этих тварей уже знаю. Их твой этот… на Салбыке, больше не держит, они пока не нужны — значит, и наблюдать за ними он не будет. А тебя он уже невзлюбил, и помнишь, как мы его осиновым колом остановили? То-то…

— Так это тот… Из могилы?!

— Тот или не тот… Какая разница, который именно? Их, таких, тут много, какая разница, кто из какой могилы вышел? Ты еще и неосторожен, наверное. Сам рассказывал — прямо через могилу проехал. Было дело?

— А как надо было проехать, если дорога прямо через могилу и ведет? Что тут поделаешь? — пожал плечами Владимир.

— Что делать?! Главное — думать надо было… Ты же знаешь, какие они опасные!

— Опасные, не спорю. Но их же ведь больше на нас не натравливают… Сопа сказал, что таких, как на восточном берегу озера, он держит на всякий случай — вдруг еще кто-нибудь на его голову свалится, копать погребение Джамаспы.

— Сопа держит на всякий случай, а они очень злые… Сопе он больше не нужен, так Сопа и не будет за ним наблюдать. А он вот взял и нашел тебя, вот так!

Люда поправила фитиль керосиновой лампы, аккуратно накинула рубашку.

— Ну, давай займемся твоей рукой…

— А твой бок?

— Это поверхностное, только вид страшный; там подождет.

«Заниматься» рукой было больно, и пока Люда промывала раны, заливала остро пахнущими травяными настоями, Владимир много раз шипел, стонал, ворчал на грани того, чтобы отдернуть конечность.

— Потерпи… Тут ведь яд, какого больше ни у кого нету, трупный яд.

На языке у Володи давно вертелось:

— А правда, если бы он меня убил, я бы сам стал таким же?

— Или я стала бы… Представляешь, ты этого завалил, а я из угла на тебя надвигаюсь…

И женщина очень похоже воспроизвела движения существа. Володя невольно шарахнулся.

— Ну то-то… Вздумал меня пугать? Я сильнее тебя напугалась, Вова, потому что знаю, кто это… Ты ведь сообразил не сразу, верно?

— Не сразу. И, по правде говоря, до сих пор многого не понимаю. Например, как такими становятся? Ему же не одна тысяча лет.

— Думаешь, я все понимаю? Завтра надо его вывезти и совсем сжечь, а я тут вымою как следует. Фомич твой где?

— Уехал в Усть-Буранный на два дня…

— Придется на лошадях, а они этих не любят, беспокоиться станут очень сильно. А главное, не вздумай еще двери открывать посреди ночи, и вообще — веди ты себя осторожнее. Если на меня впечатление хочешь произвести, то зря ты это — я тебе цену и так знаю, не старайся.

— Когда это я был неосторожен?!

— Когда ночью в уборную ходил, когда луной любоваться меня звал… Тысячу раз.

— А почему это мне надо быть осторожнее, а не тебе? Тебе они гораздо опаснее, потому что я скоро уеду.

— Милый, я тоже скоро уеду отсюда, и в Полтакове они меня не достанут. И я осторожная, звездами зимой любоваться пойду, а в уборную выйду среди дня… Думай, а? Без тебя и твоим сыновьям плохо будет, и мне. И до своей новой жены не доживешь.

Речь Люды лилась как всегда мягко, тихо и очень внятно, вызывая в памяти гречишный мед и еще почему-то повидло. Плечо женщины пахло уютно и чисто, клеверным лугом и ночью. Как всегда у Людмилы, было удивительно спокойно.

— Люд… Давай твоим боком займемся?

— Давай.

На боку и правда рана была неопасной: тварь оторвала лоскут кожи, он нелепо висел на волоске. Вид страшный, крови много, очень больно — а пустяки.

…Как всегда, Люда была во всем права: и в том, что лошади боялись гнусной твари, и в том, что сжечь ее было полезно. Такая уж гадость повалила черными клубами к небу, что сомнений не оставалось никаких. И если не считать того, что заживала рана очень плохо («А ты чего хотел, милый? Это же укус, да еще чей…»), все назавтра казалось уже совсем не страшным. Что не помешало вечером тщательно задвинуть засов, прикрыть окна ставнями, заготовить топор и колун.

И опять плыла ночь, — последняя ночь перед тем, как появится Фомич, Володя сядет в машину, погонит ее в Новосибирск, а потом отправится домой. И был тихий ночной разговор в душевном спокойствии, после чая с гречишным медом и после занятия любовью.

— Людка, я хотел вот что спросить… Ты смогла бы со мной жить постоянно?

— Могла бы… Володенька, ну конечно могла бы. Что я как баба с тобой чувствую — этого ты не можешь не видеть, и к тому же мне с тобой очень легко и очень, очень интересно. Но где я с тобой могла бы жить… Здесь, в Камызе, могла бы, и в Полтакове тоже могла бы. А в Петербурге не могла бы. Потому что в Петербурге я вообще жить не смогу.

— Интересно, а я мог бы жить в Полтакове?

— Конечно, нет… Володенька, я очень высоко тебя ценю. Уже поэтому я совершенно не хочу, чтобы ты спился от того, что живешь не там, где должен и делаешь не то, что должен делать. Ведь если ты изнасилуешь себя, проживешь здесь слишком долго, и себя потеряешь — потом я же и окажусь виновата. Мне этого тоже не надо.

Володя откинулся на подушке, поправил саднящую руку. Как часто бывало с Людмилой, она ответила сразу и на все вопросы. И что может выйти за него замуж… Что любит — если это слово имеет смысл для тех, кому за сорок. И что не выйдет за него замуж… Потому что они люди из разных миров, и она не сможет жить на его планете.

— Знаешь, мне и так не хочется, чтобы мы расстались навсегда. Что-то говорит, что мы с тобой можем встречаться еще долго.

— Володя… Я тебя всегда рада буду видеть. Если замуж выйду или ты приедешь, а как раз тогда и появится у меня кто-то — в этом случае как друга, но все равно я рада буду видеть.