Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.

• Название: Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.
• Автор: Алексей Вышеславцев
• Издательство: Издание Маврикия Осиповича Вольфа
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1867

Алексей Владимирович Вышеславцев (1831–1888) — российский путешественник и историк искусства. Служа врачом на клипере «Пластун» и корвете «Новик», в 1857–1860 годах он совершил кругосветное путешествие. Это было одно из первых долгих плаваний отряда винтовых судов — новейшего достижения судостроения того времени — к устью Амура. Целью экспедиции стало посещение российских портов на Тихом океане и «акклиматизация» русского флага в японских и китайских пристанях. На клипере «Пластун» Вышеславцев обогнул мыс Доброй Надежды, побывал на Атлантических островах, в Сингапуре, Гонконге, во многих бухтах обустраиваемого Амурского края. Целый год клипер провел в японских водах. По пути домой, в составе эскадры адмирала А. А. Попова, Вышеславцев увидел Полинезию, прошел Магелланов пролив, побывал в Южной Америке, на пути домой вторично пересёк Атлантический океан. Во время длительного путешествия корабль не раз попадал в обстоятельства чрезвычайные. Клипер «Пластун» пережил не один серьезный шторм, расставания и встречу с другими кораблями эскадры, долгое одиночное плавание. С борта корвета «Новик» (на него Вышеславцев был переведен в Монтевидео), в нескольких днях пути от родных берегов, Вышеславцев видел взрыв клипера «Пластун» и гибель товарищей. Наконец, в августе 1860 г., после трехлетнего отсутствия, Вышеславцев возвратился в Кронштадт, совершив полное кругосветное плавание. В течение всего путешествия Вышеславцев зарисовывал наиболее интересные места, типы жителей разных стран, этнографические особенности их быта. Эти любительские рисунки стали художественным дневником путешествия и отразили трехлетний путь экспедиции. Накопленные за время путешествия материалы легли в основу книги «Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания», впервые изданной в 1862 году. Книга содержит 27 рисунков автора, литографированных известным петербургским мастером Полем Пети.

---

На выдающейся косе, о которой я говорил, находятся здания адмиралтейства. Начала положены прочные и прекрасные. Как не специалист, я не могу вдаться в подробности, но не могу и умолчать о том впечатлении, которое произвела на меня эта начинающаяся рациональная деятельность, где главным рычагом принят пар. Большое здешнее механическое заведение сделало бы честь любому порту. Много еще станков без дела; по за делом не станет, было бы чем делать. Много еще вещей не разобрано, как например паровой молот. Машины все превосходны, со всеми новейшими приспособлениями. Все эта состоит в простых сараях; видно, что не увлеклись наружным: не бросились строить дворцы, a начали с содержания, и потому нельзя не основывать на этом больших надежд. В порту три крытые элинга; на одном из них строилась шхуна (теперь она спущена). По близости, на воде стоял только что собранный американский речной пароход, с целым домом на палубе и с задним колесом; подобные пароходы сотнями плавают по Миссисипи; когда-то закишат они по Амуру? Впрочем, и в настоящее время уже видно кое-какое движение на знаменитой реке. В продолжение десяти дней нашего пребывания, сверху пришло три парохода: Лена, Амур и Аргун.

Амур пришел из Благовещенска. Около порта беспрестанно снуют два винтовые баркаса, исполняя различные поручения, развозя писарей с приказами и т. п. Все остальное пространство города, вне описанных мною мест, занято разными домиками, в которых, впрочем, можно находить квартиры, и множеством пней, дающих своим видом оригинальный отпечаток местности. В Николаевске есть несколько лавок, принадлежащих большею частью американцам; здесь иногда можно достать все (не спрашивайте о ценах), a иногда нет почти ничего. Живущие постоянно знают эти времена приливов и запасают на всю зиму, платя умеренные цены; но горе попавшему в отлив или малую воду! Утлая ладья хозяйства мичмана садится тогда на мель и долго бедствует до следующего прилива. Товары приходят сюда, большею частью, из Сан-Франциско и из Гон-Конга. Другой приток предметов существования для Николаевска, — это сплавы по Амуру, дело, подверженное также многим случайностям. Чего не вытерпят дорогой эти баржи, если даже и не сядут где-нибудь, выброшенные на берег! Вид этих сплавов очень любопытен. При мне из Мариинска переводили в Николаевск казармы. Их разобрали, из бревен наделали плотов; на плоты посадили живших в казармах, со всем их имуществом, и пустили по течению. Долго не мог я догадаться, что именно вижу, когда вдали показались плывущие бревна. По мере их приближения, ясно выказывались любопытные подробности внутреннего хозяйства, теперь разоблаченного: виднелась деревянная кровать, тюфяк, шкафчик с посудой; сама хозяйка сидела на узле, a муж, длинным шестом упираясь в дно реки, давал направление своему ковчегу. Показавшиеся вдали сплавы производят в Николаевске впечатление, подобное тому, какое туча, полная дождя, производит где-нибудь в Сахаре. В мечтах, вместо вечной осетрины, является питательный бифштекс, масло для каши, новый сюртук вместо настоящего, начинающего протираться на локтях: все это дадут давно желанные сплавы, a главное, понизится цена и на сахар, и на белую муку, и на мясо.

Много ждут от Амурской компании, но благодетельное её влияние окажется в будущем. Едва ли для Николаевска переродится русский человек, a строить будущность здешнего края на основаниях коммерции нашего почтенного купечества, значит, строить дом на песке!

Николаевск имеет странное влияние на всякого приезжающего и особенно на лица, прибывающие сюда сухим путем: как в Италии никто не может не сделаться, хотя на время. артистом, так здесь все становятся экономистами. Всякий. не читавший ничего, кроме так называемой легкой литературы, с задором вдается в самые смелые вопросы, пророчит будущее краю, одним словом, принимает такое близкое участие в общем деле. как будто это дело его собственное. При таком общем настроении, понятны эти голословные суждения, эти стереотипные мнения, которые здесь во всеобщем ходу. Мнения одних часто противоположны мнению других. Как везде, явились пессимисты и оптимисты. Пессимисты, про десяти градусах тепла кутаются в кашне и теплые палью; a оптимисты в это время щеголяют в легоньких визитках, уверяя всех, что климат Николаевска необыкновенно приятен. К пессимистам, между прочим, принадлежат люди, пропустившие прилив товаров, не воспользовавшиеся их дешевизной в, следственно, или голодающие, или совершенно прожившиеся. Оптимистов составляют люди, большею частью, постоянно здесь живущие, женатые, семейные, знающие где тепло, где раки зимуют, и не пропускающие случая купить дешево сахар. Одни говорят, что американцам надо дать полную свободу торговать: позволить им на пароходах подниматься, если угодно, до Шилки, дать им всевозможные льготы; другие утверждают, что этого нельзя позволить, что у нас и так иностранцев балуют, a что, вот, русский купец и без них привезет все сплавами по Амуру, что русский купец — православный и потому, если и надует, то, будто бы, с совестью; американцы же только о своей пользе хлопочут. Первые громко’ кричат о конкуренции, о вредных последствиях монополии, если ее будет иметь Амурская компания; говорят, что боязнь конкуренции есть неуверенность в собственных силах, a с неуверенностью лучше не начинать дела, и что все кончится карточными домиками, да обманом самих себя. Оптимисты довольны настоящим положением дел, они самодовольно прохаживаются по мосткам главной улицы, называя Николаевск русским Сан-Франциско; мысленно видят мчащиеся по железной дороге из Мариинска в де-Кастри вагоны, наполненные богатствами Сибири и Амурского края, и наслаждаются идиллическим довольством амурского переселенца. На это пессимисты возражают, что возможное будущее не есть еще настоящее, что не выводят крыши прежде фундамента, что Амур не принадлежит к тем благодатным странам, которые при самом малом труде вознаграждают колониста, не льет он потоков золота, как Калифорния, не дает ни индиго, ни пряностей, ни рису; колонист, являющийся на берегах его, должна принести с собою усиленный труд, a много еще нужно материальных и нематериальных жертв, чтобы, наконец, откликнулась эта страна жизнью. Одного магического слова достаточно было, чтобы населить Калифорнию, a в Николаевска уже требуются ссыльные, — признак, что на добровольную колонизацию расчет плох; хуже, пожалуй, чем в XVII веке. Но, говорят, население этой страны необходимо; оно откроет для России, может быть, блестящее будущее. Наконец, оптимисты с гордостью указывают на Сахалин и на признаки золотых россыпей, находимых по Амуру.

Вследствие столкновений этих противоположных взглядов, в обиходе экономических споров беспрестанно обращаются несколько совершенно оконченных и разрешенных вопросов, сделавшихся уже для всех общим местом. Так, отдача сахалинских копей в частные руки… «Не американцам ли? перебивают оптимисты: да они у нас весь Сахалин отнимут»; на что пессимисты стараются доказать, что отдать разработку копей компании на акциях, не значит еще отдать остров и проч. На втором плане стоят китайцы, которых нужно переселять на Амур, по примеру Америки, так как на Амуре недостает рабочих рук. Пессимисты, которые, как можно было заметить, вместе и прогрессисты на Амуре, доказывают выгоду этих переселений; оптимисты же совершенно довольны количеством рук 27-го экипажа, который и по морям ходит, и казармы строит, и уголь ломает: «Пошлите русского человека куда хотите, говорят они, дайте ему только топор в руки, и он вам сделает, что угодно.» Но все это мы слышали давно и в России; все это очень надоело.

Наконец, есть еще любимый предмет, относительно которого столкновение мнений является с большею силой, и вопрос переходит из области политической экономии в область поэзии; это железная дорога от Амура до Нижнего Новгорода. Но я не привожу разговоров и споров об этом предмете, потому что ничего не слыхал о нем хотя сколько-нибудь дельного.

Как видите, обе крайние стороны высказывают и много нового, и много разумного. Надо ли искать истины в золотой средине? He знаю. Будущее скажет, кто прав и кто виноват. Обратимся лучше к николаевскому обществу, хотя и о нем нечего сказать нового: как будто город вовсе не за 12 тысяч верст от Москвы или Тулы. Общество Николаевска состоит, большею частью, из служащих лиц, и потому все группируется около нескольких центров первой величины, которые и дают тон окружающим. Комические особенности маленького города, где известны даже сокровеннейшие замыслы всякого, являются здесь в ярком свете и с местным колоритом. Говорят, — да и должно быть так, — что здесь, на благодатной почве, раздолье сплетням и пересудам, и к довершению всего страшная скука, поглощающая собою все и всех.

Иногда в Николаевске веселятся; но случается, что вы являетесь по приглашению на бал, осматриваетесь и не видите ни одной дамы. Напрасно доморощенный оркестр играет, для поддержания духа сконфуженного гостя, кавалерийский генерал-марш: «Всадники, други, в поход собирайтесь»; напрасно извиняются сконфуженные хозяева, называя городских дам такими именами, какими их даже в повестях никогда не называют, — комнаты пусты до тех пор, пока некоторые деспотические мужья неоднократною посылкою на дом не настоят на том, чтобы супруги их явились. Но иногда, говорят, эти собрания бывают и веселы; разыграется обер-офицерская кровь, молодежь не щадит себя для удовольствия дам и старших, и расходившиеся супруги отводят души свои в увлекательной восьмерке, местном lancier, с особыми фигурами: «задний перебор дам», под мотив: