Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

• Название: Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2
• Автор: Анатолий Гейнцельман
• Жанр: Поэзия
• Год: 2012
• ISBN: 978–5–91763–087–8, 978–5–91763–089–2 (Том 2)

В настоящем издании представлено поэтическое наследие поэта Анатолия Гейнцельмана (Шабо, 1879 – Флоренция, 1953), прожившего большую часть жизни в Италии (главным образом, во Флоренции). Писать стихи Гейнцельман начал еще в конце XIX в. и в 1903 г. в Одессе опубликовал первую книгу, так и оставшуюся в России единственной. Находясь в стороне от литературных кругов русской эмиграции, Гейнцельман продолжал писать, по его словам, для себя и для жены, стараниями которой наследие поэта было сохранено и архив передан Флорентийскому университету.

В первый том вошли прижизненный сборник «Космические мелодии» (1951), а также изданные вдовой поэта Розой Хеллер книги «Священные огни» (1955) и «Стихотворения. 1916–1929; 1941–1953» (Рим, 1959) и небольшая «Автобиографическая заметка».

Второй том впервые представляет читателю рукописные книги А.C.Гейнцельмана, недавно найденные во флорентийском архиве проф. Луиджи Леончини. Они позволяют ознакомиться с творчеством поэта в переломные периоды его биографии: во время Первой мировой войны и революции, в пору скитаний на юге России, в годы Второй мировой войны, и служат существенным дополнением к изданным поэтическим сборникам.

---

17 декабря

ЛЕДЯНОЙ КОРАБЛЬ

Есть где-то берег осиянный,
Есть в синем море корабли
И город лилий исполанный,
Да наши затерты кили.

Есть где-то вековые формы
Неувядающей красы,
Да наши леденеют кормы,
Примерзли острые носы.

Морозные цветы на вантах,
Холодный мрамор по бортам,
А по замерзнувшим вакхантам
Метелица гудит в там-там,

И пляшут глупые пингвины
С медведем белым тарантеллу,
Ни в чем, конечно, не повинны,
По замороженному телу.

И с Маточкина Шара скифы
И мурманские эскимосы,
Глядя на наши ероглифы,
Решают вечные вопросы.

Вольно ж нам было круг полярный
За божеством переплывать,
Испытанный наряд фиглярный
На шкуру волчию менять!

Как будто бы нагой Мессия
В твоих сугробах не замерз,
Как всюду, нищая Россия,
Как будто бы не властный Корс

Теперь единственный спаситель
Твой, безгеройная страна,
Где лишь Антихриста обитель
Безумствующими полна!

18 декабря

БРЫСЬ!

Голубое, белое, черное,
Жемчуга – в облачении утра,
Искрометные зерна отборные,
Пред закатом – струя перламутра.

Безграничные, ровные линии,
Монотонные, синие тени,
Хохоток равнодушной Эриннии, –
Безнадежная родина лени.

Озверело-свободные вшаники,
Пугачевско-махновские банды,
На березаньках – мятные пряники,
Воронья на снегу сарабанды.

На душе социально-тошнехонько,
В животе сторублевая булка,
И не ждешь ничего уж ровнехонько,
Как от денег в зарытой шкатулке.

Но сознанье в душе закаляется,
Что российской свободы кэквок
Перепортил идейные яица,
Что чудовищный он экивок,

Что дорожка моя архаичная
Вертикально взвивается ввысь,
Что от жизни спасенье – трагичное,
Повелительно-грозное: Брысь!

19 декабря

ЛЬДИНКА

Воет кладбищенский ветер,
Как заблудившийся сеттер,
Саваном белым накрыты
Мертвых родителей плиты.
Ангелы плачут в решетке,
Как на рассвете кокотки
Пьяненькие в околотке.
Мечутся ивы плакучей
Обледенелые сучья,
Жмутся свинцовые тучи
Над золотым обелиском –
С визгом, и воем, и писком.
Где-то работает кирка,
Новая надобна дырка,
Видно, меж старых кому-то,
Пробила чья-то минута.
Ах, не улечься ль и впрямь
Бедному Толиньке там:
С сердцем случилась заминка,
Сердце – звенящая льдинка!
Розанька милая, где ты?
Только тобой отогретый
Мог бы опять на дорожку
Деточка вытащить ножку
Из голубого сугроба,
Из белозвездного гроба,
Где он в виссон спеленат.
Только горячий гранат
Губок твоих отогреть
Мог бы Эдемскую ветвь,
Сердца святую былинку,
Вмерзшую в звонкую льдинку.

19 декабря

БЕГСТВО

Это небо свинцовое,
Эти скудные формы,
Эти лица суровые
На вокзальной платформе!

Эти жалобы слезные,
Эта всех безнадежность,
Эти таинства грозные,
Это горе – безбрежность!

Нет, Россия злосчастная,
Я в тебе не жилец,
И стихия ненастная
Твой терновый венец

Мне напялить не вправе,
Я скользну, как угорь,
Через ляхов заставы
До предутренних зорь.

Ведь давно уж я Божий,
А не твой и ничей,
На тебя не похожий
Голубой соловей.

Может быть, на границе
Мне Антихрист свинцом
Замурует зеницы,
И кровавым венцом

Я покрою сугробы…
Всё равно, я чужой,
И безумья микробы
Не увидят ханжой

Перед идолом плоти
Дворянина небес,
Повторявшего счеты
Очистительных месс.

Да и раньше в алмазный
Я попал бы чертог,
И меж музыкой разной
Заприметил бы Бог

Мой страдальческий голос
И молитвы за Русь, –
И отравленный колос
Поглотила бы трусь!

31 декабря

К 1920 ГОДУ

Двадцатого столетья мимо
И девятнадцатый прополз
Кровавый рок невозмутимо,
И новый уж натянут холст

Для летописи на подрамник,
Но, безнадежно удручен,
Я рядом приготовил камни,
И, если адский легион

И на него всползет напастей,
Я каменным его дождем,
Как буря обрывает снасти,
Сорву, поставя на своем!

Довольно летописцем гневным
Я разрушению служил,
Пора созвучием напевным
Покрыть чудовищность могил

И колокольным перезвоном
Соединиться навсегда
С алмазовым Господним троном,
Где легкокрылые суда

Великих мучеников духа
Сошлись на вечный карнавал,
У Тайны снятого воздуха
Забвенья пригубить бокал!

За час до Нового 1920 года

1920 Ромны

ШИПОВНИК

Для мертвого недавно друга
Я выкопал застывший куст
Шиповника в саду, из круга
Цветочного, под тихий хруст

Колышимых бореем веток…
Дремало всё еще вокруг,
Лишь глазки синенькие деток
Подснежных презрели испуг.

Я оборвал лопатой ржавой
Землей облепленные корни
И, обернув платочком, правой
Рукою из могилки черной

Поднял усыпанный шипами
Кривыми бездыханный прах.
Какой он серенький, клопами
И тлей изъеденный в ветвях;

Как от него несет могилой
И гнилью, плесенью, навозом –
И всё же скоро с новой силой
Отдастся он метаморфозам,

И всё же будет он сапфиром
Усыпан трепетным опять,
И розы ароматным клиром
Его усеют, и летать

Вокруг него на пестрых крыльях
Всё лето будут мотыльки,
И дождиком от изобилья
Спадут на травку лепестки.

И я застынувший шиповник
На мира сказочной гряде;
Божественный меня Садовник
По прихоти иль по нужде

В холодное послал изгнанье,
Корнями к бездне привязав,
Меж скудных терниев познанья,
Меж острых творчества агав.

И вот я, черный, грязный, странный,
Живу в провидящей дреме
И отдаюся неустанно
Холодносаванной зиме.

Метелицей обледененный,
Цветы я затаил в груди
И жизнь, неудовлетворенный,
Ищу за гробом впереди.

Бессмертие мне аксиома:
Ведь духа горние цветы
В юдоли горестной не дома
До Camposanto’вой черты.

2–3 апреля

ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ

Медленно вьется в песках затиненных
Желтая, мутная к морю река.
Вяло колосьев, лучами сожженных,
Движется грудь. Припекает. Тоска.

Медленно вьется по масляной мути
Грозно оснащенный, мертвый фрегат.
Тих и недвижен красавец до жути,
Птицей подстреленной крылья висят.

Море свободное, заверти дивные,
Жутко манящие омутов девы!
Кони лазурные, пенистогривые,
Шквалы напевно гремящие, где вы?

Против течений и против оркана
Гроты косые, квадраты марселей
В синие дали влекут океана,
В дали бездомные, в дали бесцельные.

Любо мне всё, что туманно и странно,
Первым хочу я, единственным быть,
Дерзко срезает вокруг Дуридана
Свитую людям познания нить.

Всё изреченное, всё повторенное,
Всё оброненное – яство корыт,
Только бездонное, неосязенное,
Несотворенное крылья бодрит.

В моря свободного синей купели
Штевень дубовый смарагды дробит,
Сколько вокруг обновляемой цели,
Сколько возможно несхожих орбит.

Парус в эфирном агате заката,
Радужный брызжет вокруг аксамит,
Ходит по зыбким доскам стилобата,
Синему Богу молясь, эремит.

5 апреля