Евгений Габуния - На исходе ночи

• Название: На исходе ночи
• Автор: Евгений Габуния
• Издательство: Литература артистикэ
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

Заглавная повесть книги посвящена борьбе сотрудников органов госбезопасности с уголовно-политическими антисоветскими бандами, действовавшими в Молдавии в первые послевоенные годы. В своей работе автор использовал материалы из архива КГБ МССР, а также беседы с чекистами — непосредственными участниками событий.

Повести «Когда цепь замыкается» и «Ангел пустыни», а также рассказ «Талон к врачу» посвящены ответственной, полной опасности деятельности работников милиции. Обе повести отмечены дипломами на Всесоюзных литературных конкурсах MBД СССР и Союза писателей СССР.

Свои впечатления от поездок со Англии и Испании Евг. Габуния отразил в путевых заметках.

---

— Да, не курит. Вы ведь тоже, как я вижу, не курите, майор, не так ли?

— Не курю.

— А припомните, разве вы никогда не прикасались к сигарете? Просто так…

— Бывало, но сигарет я не покупаю. Стреляю у приятелей. Думаю, так дело было. Преступник, причем курящий, присел под деревом рядом с Суховой, вот папиросы и выпали, когда садился. А сесть рядом мог скорее всего человек, который ее хорошо знал, незнакомый вряд ли бы присел, не на скамейке же в парке Сухова сидела. И говорили они недолго: окурков-то нет. Не успел, значит, мерзавец, покурить.

Кауш внимательно слушал майора, и он представал перед ним в новом, неожиданном свете. Все это время следователь присматривался к Мировскому, да еще этот смешной эпизод со сторожем. Подумалось: «Не зря тебя учили в высшей милицейской школе… Посмотрим, что будет дальше». Вслух же произнес, обращаясь к Пояте:

— Как выглядит этот Краус?

— Обыкновенно, ничем не выделяется.

— Волосы какие у него, седые или черные?

— Да нет у него волос почти, а те, что остались — совсем белые. И лысый, и седой, стало быть.

— Вот и займемся этим седым и лысым, а также только седым Гонцей. Может, и в самом деле кто-то из них черт.

РАБОЧАЯ ВЕРСИЯ

Нашлось объяснение, весьма простое и прозаическое, исчезновению Григория Гонцы. Врач сельской амбулатории сообщила, что он находился у нее на приеме по поводу… Впрочем, повод, который привел Гонцу к врачу, не имеет никакого отношения к повествованию. Доказав свое полное алиби, Григорий Гонца «вышел из игры».

Следствие сосредоточилось теперь на одном Краусе. Новые подробности оказались любопытными. Крауса видели около четырех часов пополудни рабочие других бригад. Он был очень возбужден, и не только потому, что пьян. Бригадир Захар Цеслюк вспомнил, с какой злобой Краус говорил с Суховой, о том, что больше не хочет работать в ее бригаде и просится в бригаду к Цеслюку. Агроном отделения Алексей Цуркан рассказал о таком случае. Возникла недавно необходимость срочно заскирдовать солому. Решили послать на эту работу мужчин покрепче. Никто не отказался, кроме Крауса. Сухова его «просила: «Скажи, Петр, кого, по-твоему, я должна послать скирдовать: инвалида войны Кротова, больного сердцем Василатия или легочника Петрова?» — Краус ничего не ответил. Поскирдовал несколько дней и снова вернулся на свой поливной агрегат. Там и работа полегче, и заработок повыше.

Самый большой, пожалуй, интерес представляли показания Майера, напарника Крауса. С поливальщиком Кауш и Мировский познакомились на его рабочем месте. Немолодой, но крепкий человек в высоких резиновых сапогах хлопотал возле тяжелого поливочного агрегата. Тугие струи воды били во все стороны, оставляя мириады капель на глянцевой восковой поверхности помидоров. Рыхлая, хорошо обработанная почва жадно впитывала влагу. От этой картины летний зной казался не столь изнуряющим. Мировский мечтательно произнес:

— Вот бы сейчас раздеться — и под этот душ. Впрочем, я и одетый согласен.

Майер с интересом прислушивался к разговору незнакомых людей, однако вопросов не задавал, занятый своим делом. Когда почва напилась досыта, он перетащил агрегат на новое место и включил гидранты.

— И так целый день, — сказал поливальщик, — таскаешь эту игрушку туда-сюда… Работа не пыльная, сами видите, — пошутил он. — Откуда ей, пыли, взяться. Вода, кругом вода, как в песне.

31 июля Майер работал с пяти утра до часу. Его должен был сменить Краус, однако почему-то не пришел.. Майер не стал его дожидаться, оставил аппарат включенным, сел на велосипед и укатил в село. Дома вспомнил, что забыл термос. Утром ведь снова на полив чуть свет надо отправляться, а без чая никак нельзя. Не поленился, вернулся за термосом. Термос, естественно, на месте, и агрегат — тоже.

— Куда же ему деваться, — удивленно спросил майор, — его что, украсть могли, что ли?

— Нет, конечно, такую махину не украдешь, — усмехнулся поливальщик. — О другом я. На том же самом месте стоял аппарат, никто к нему не прикасался, воды натекло — плавать можно.

— Почему Краус не вышел на работу?

— Чего не знаю, того не знаю, это у него надо спросить. Мало ли что бывает.

Сосед Крауса Ефим Леу, колхозный тракторист, показал, что с Краусом отношения у него были нормальные, правда, в гости друг к другу не ходили и чай, как говорится, вместе не пили. И поэтому он, Леу, очень удивился, когда однажды ему передали такие слова, будто бы сказанные Петром: «Я его, Ефима, все равно уничтожу, потому что этот коммунист за мной следит».

— Вовсе и не думал за ним следить, — сказал Леу, — не привычен к такому. А было вот что. Просыпаюсь недавно ночью. Тэркуш своим лаем разбудил, а он пес умный, зря брехать не станет. Выхожу, значит, на крыльцо, смотрю — Петр мешок в сарай тащит. Вроде с яблоками был мешок.

— И часто он с мешками по ночам приходил?

— Бывало. А вообще я заметил, что Тэркуш соседа не любит. Собаки, они ведь чувств своих не скрывают, не то, что люди, — философски заметил тракторист. — Нечист на руку Краус. Однажды зашел у нас с ним разговор о цементе: понадобился мне цемент по хозяйству. Петр и говорит: «Я тебе сколько хочешь мешков достану, приходи поздно вечером в сад». Я, конечно, понял, что за цемент это. Ворованный мне не нужен.

— А что еще подозрительного было в его поведении?!

Леу помолчал, собираясь с мыслями.

— Чуть не забыл, из головы вылетело. Разбудил меня Тэркуш, будь он неладен, подошел я к окну, смотрю: Петр по двору идет и ружье в руках держит. Ночь лунная была, все видно. Зашел он, значит, в уборную, она в углу двора стоит, а вышел уже без ружья. Странно мне это показалось очень.

— Когда это было?

— На днях.

— А вы ничего не путаете, товарищ Леу? — осторожно спросил Аурел.

— Выдумывать, товарищ следователь, не приучен. А уж вы хотите верьте, хотите нет, дело ваше.

Версия начинала работать на следствие.

— Похоже, майор, что мы на верном пути, — задумчиво произнес Кауш, когда дверь их «штаб-квартиры» затворилась за свидетелем. — Не пора ли нам навестить Петра Федоровича Крауса в его резиденции?

Заглянул участковый.

— Выяснил, Аурел Филиппович, дома сейчас Краус, только пришел с работы, — доложил он.

— Вот и отлично. Пошли.

По дороге Кауш спросил:

— Товарищ Поята, вы производили когда-нибудь обыск?

— Бывало, не часто, правда. А что?

— А то, что придется вам сейчас заняться этим не очень приятным, но необходимым делом. И давайте понятых прихватим. Кого вы советуете пригласить?

— Да кого хотите, тут вопроса нет, — отвечал участковый, — народ у нас сознательный.

Вскоре группа из пяти человек подошла к добротному дому на Лиманной. Сам хозяин, жена и двое ребят-подростков сидели в увитой виноградом беседке и ужинали. Краус вовсе не походил на седого черта (если, конечно, именно его имела в виду Сухова). Во главе длинного, гладко оструганного стола сидел почтенный отец семейства. У него были правильные, мягкие очертания лица, римский нос, и выглядел он весьма благообразно. Эту благообразность подчеркивал серебряный венчик волос, обрамляющий загорелую плешь. Водянистые, тусклые глаза вопросительно, но спокойно смотрели на непрошеных гостей. Молчание нарушил Кауш:

— Мы к вам с обыском, гражданин Краус. Прошу зайти в дом.

Хозяин медленно, будто нехотя, поднялся и неторопливо пересек двор. Возле открытой двери он остановился и вежливо пропустил впереди себя «гостей», не заныв даже сказать:

— Прошу…

Они оказались в просторной гостиной. С нее начали. Краус с усмешкой наблюдал, как участковый открывает ящики старинного комода, перебирает фотографии, роется в чемоданах. Жена хозяина дома, худая женщина с невыразительным, как бы стертым, лицом, безучастно стояла в стороне. Она не проронила ни слова. В спальне на спинке стула висела рабочая одежда Крауса, та самая, в которой его видели свидетели. Поята осторожно снял со спинки потертую куртку из серого вельвета, расправил ее, будто хотел примерить, и все увидели спереди желтоватое пятно. Такие же пятна виднелись на синих хлопчатобумажных брюках, которые висели под курткой.

В сарае, в ящике с хозяйственными инструментами, Поята обнаружил длинный обоюдоострый клинок, самодельный нож, изготовленный, по всей вероятности, из штыка, и еще один нож — садовый, с хищно загнутым кривым лезвием. Затем из выгребной ямы был извлечен старый винтовочный обрез. При личном обыске Крауса в кармане брюк была обнаружена пачка папирос «Север» с цифрами 43, 42, 40, 38 на мундштуках.

Когда обыск был закончен, следователь спросил:

— Это ваш обрез, гражданин Краус?

— Да, мой, — последовал спокойный ответ.

— У вас есть разрешение на хранение огнестрельного оружия?