Павел Буркин - Сила Мира

• Название: Сила Мира
• Автор: Павел Буркин
• Жанр: Фэнтези

Действие происходит в Мирфэйне, за четыре века до эпохи «Когда камни кричат» и «Краденой победы». В те времена, когда Церкви Единого ещё противостояли древние Храмы, и жрецы возносили молитвы таинственным Богам. Когда Империя Ствангар была в зените могущества, а величайшие маги мира выясняли отношения на поле боя. Собственно, именно застарелое противостояние Храмов и поставило мир на грань гибели. И только забытое в благополучные века последнее средство — Сила Мира — способно спасти этот мир от чудовищной катастрофы. Проблема в том, что Сила эта даётся только на двоих.

---

— …признаны виновными в совершении означенных преступлений. Но, поелику милостив Единый и Единственный, каждому дарует возможность прощения — если грешник покается в грехах и преступлениях, откажется от заблуждений и примет истинную веру. Кто сделает это немедленно и навсегда, будут оправданы и займут достойное место в единой семье чад его. С упорствующими же в мерзостных пороках и заблуждениях следует поступить, как велит Он, милосердно, но со строгостью.

…С момента, как их вывели из камеры, Аэлла не сомневалась в решении старших жриц. Но такого она не ожидала. Поражает, как еще вчера истово верующие (на словах) в «благую богиню», гордые и величественные старицы бухаются на колени и на всю площадь вопят слова придуманного служителями Единого покаяния. Они рвут на себе волосы, плачут и во всех подробностях перечисляют жуткие обряды, которые якобы вершили в подвалах Храма. Убиенные во чревах матерей младенцы, совращенные юноши и девушки, которых заставляли совокупляться со свиньями под воздействием колдовских зелий и прочие мерзости сыплются из уст жриц. Особенно усердствует бывшая настоятельница, превратившаяся из величественной, держащейся с королевским достоинством старицы в злобную ведьму. Напрочь лишенную этого самого достоинства, готовую сварить клей из костей матери, лишь бы угодить новым хозяевам. «Мерзостен я, как свинья, в калу спящая…» А ведь верно, думает вдруг Аэлла, через плечо бросая взгляд на жрецов и жриц. Впрочем, голосят на всю площадь, не отстают от них и остальные храмовники.

Как известно, каяться можно по-разному. Можно — спокойно и честно, не пытаясь выгородить себя и свалить вину на других, но и не лебезя перед теми, перед кем каешься. А можно — богохульствуя, валяясь в грязи и называя себя презренной рабыней. Шакалом, тварью, и в то же время невинной жертвой врагов, друзей и просто обстоятельств. «Я ни при чем, меня заставили…» Грош цена такому покаянию: едва представится возможность, на клятвы и раскаяния плюнут.

Конечно, нельзя осуждать тех, кто прошел через руки заплечников, да даже обратившихся в похотливых скотов пьяных горожан. Под пыткой такое случается сплошь и рядом с неплохими людьми. Но их никто пальцем не тронул. Даже избивали и насиловали, как поняла Адаларда, по преимуществу учениц да послушниц, а руководство отец Сиагрий распорядился заблаговременно взять под стражу — наверное, он их сразу раскусил… Что ж, такая проницательность делает ему честь. Впрочем, он мог просто угадать… Но неужели он не понимает, какую паству приобретет? Или собирается пустить в расход сразу после представления?

Наконец поток покаяний (жрицы не только вывалили, что велено, но еще больше придумали) иссякает. Над площадью повисла тишина. В той, теперь безвозвратно ушедшей жизни горожане любили веселых, отзывчивых жриц, всегда готовых помочь. Теперь — так же искренне ненавидят. Но зрелище грязных, ползающих на коленях старух их отнюдь не смягчает. К ненависти добавляется презрение. Теперь никто не возмутится, если сразу после лицемерного «покаяния» их потащат на плаху. Но отец Сиагрий это не делает, чтобы не лишать надежды на спасение остальных. Он может себе это позволить. Растоптанный, поверженный и вызывающий презрение и насмешку враг новым нехавендским властям не опасен. Не то что умершие несломленными. Презираемые никогда не станут вождями восстания…

— Таковы прегрешения лиц, именующих себя жрецами Храмов ложных богов, — снова берет слово отец Сиагрий. — Вы видели тех, кто руководил здешним ответвлением чудовищного спрута, имя которому — Храмы. Вы видели, как они мерзки, подлы и трусливы. Разве могут такие служить свету и истине? Они признались во всех преступлениях, и их следовало бы казнить, но…

Он делает эффектную паузу и продолжает:

— … но не нам судить людские прегрешения, если совершившие их чистосердечно покаялись, и Единый их простил. Теперь вы знаете, что скрывали эти распутные женщины. Но послушаем же рядовых служительниц Храмов — может быть, старухи что-то скрыли, обманув нас. Конечно, от Единого ничего не утаишь, Он никогда не простит того, что утаили во время покаяния. Но мы должны знать всю истину, а главное, искренность и правдивость даст грешницам самим возможность обрести прощение. Слушайте, и не говорите, что не слышали!

Сначала Аэлла не понимает, что пришел ее час. Отец Сиагрий сильно ошибся, не ограничившись старшими жрицами и дав слово молодым. Ей, конечно, заткнут рот — но фразу-другую она произнести успеет.

…Танцовщица оглядывает запруженную народом (и как не боятся заразиться?), безжалостно-молчаливую, Судебную площадь. Низкое, грязно-серое небо, плачущее ледяным дождем. Даже не понять, где солнце, а жаль, хотелось бы напоследок увидеть… В древности, когда умирали почитатели Исмины, на надгробях выбивали только время смерти. О человеке нельзя ничего узнать по дате рождения, но многое — по дню смерти. Если потом ее похоронят в соответствии с древним обрядом, на могиле будет стоять только одна дата: год 1140-ой, Одиннадцатого месяца 3-й день день. День, когда она не изменила богине.

Сейчас она произнесет роковые слова — и все пути к спасению жизни будут отрезаны. Впрочем, едва ли жить с таким клеймом будет легче, чем умереть…

Но можно умереть так, что станешь бессмертным…

— Добрые люди! — кричит Аэ на всю площадь. И знакомые дивятся тому, как звонко и отчетливо звучит ее голос, вспарывая тишину, он заполняет гулкую пустоту стылого ненастного неба. — Не верьте им, они просто покупали жизнь, оговаривая всех, кого могли. На самом деле жрицы Исмины не совершали ничего подобного. Они лечили людей и дарили им веселье. Не верьте предателям и обманщикам — они сеют ненависть и наживаются на доверчивости!..

Женщина переводит дух. Она думала, что сможет в нескольких словах поведать простую истину, которая ей открылась только теперь. Но сказать куда сложнее, чем подумать, а драгоценные мгновения все утекают… Вот уже и Сиагрий переменился в лице, кричит страже:

— Заткните глотку отступнице! — В гневе он забывает, что Аэлла не принимала «истинной веры» и не может считаться отступницей.

К женщине бросаются бугаи из Озерного края. Но даже в их движениях заметна некая неуверенность. Аэллу распирает восторг: ей удалось! Удалось такое, на что она не смела и надеяться. Конечно, многие на площад смотрят с прежней ненавистью. Особенно покаявшиеся: кому понравится, что их назвали ничтожествами и предателями? Тех, кто глядит с одобрением и сочувствием, куда меньше, но появились и такие. Это удача, на которую она даже не рассчитывала. Единственные, кого не осталось — равнодушных. Пусть сейчас они ненавидят, главное — задумались. А людей, способных думать, обвести вокруг пальца сложнее…

Внезапно танцовщица понимает, что еще сказать. Как она раньше не догадалась? Фраза-то знакомая с детства, но только теперь наполнилась новым смыслом.

— Именем Исмины, да правит Миром…

Договорить ей не дают. Расталкивая пленных жриц, на помост бросаются солдаты. Отец Сиагрий рискнул ограничиться тройным оцеплением лобного места, не приставив стражу к самим пленным. Наверное, он хотел создать хотя бы видимость добровольного покаяния. Теперь ошибка выходит боком: мгновенно добраться до Аэллы солдаты не могут.

Навстречу воинам Озерного края бросается Карина. Руки скованы тяжелыми ржавыми кандалами, она пытается вцепиться в руку солдата зубами. Сверкает меч, голова девушки катится с помоста, отмечая путь кровавой дорожкой.

Но саму Аэллу не зарубили. Ее опрокинули навзничь жестоким ударом одетого в латную рукавицу кулака, после чего, подхватив под руки, потащили к плахе.

— Четвертовать мятежницу! — приказывает отец Сиагрий. Сперва он хотел просто отрубить «упорствующим» головы, а потом насадить на колья и выставить на всеобщее обозрение вокруг дворца. Но неслыханная дерзость делает такую казнь слишком мягкой.

Аэллу швыряют на старую, потемневшую от крови плаху. Ударившись о шершавое, растрескавшееся дерево разбитым лицом, Аэлла вскрикивает от боли.

Палач поднимает топор, собираясь для начала отсечь правую руку, когда над площадью звучит неожиданно спокойный и звонкий юношеский голос.

— Отпусти их, и останешься жить.

Глава 10. «Призыв Смерти»

…Здесь Венд уже так широк, что оба берега теряются в туманной дымке. Лишь далеко-далеко виднеются угрюмые ельники, напоминающие воинский строй. Люблю ели — вступая под своды ельника, всегда чувствую себя моложе, усталость исчезает, а из самого безнадежного положения находился выход. Впрочем, не только я. Как-то повелось считать, что ель — дерево, посвященное Лиангхару. Не знаю, на моей памяти это еще никто не доказал, но магию Владыки действительно, в ельнике творить немного легче, в то время, как чары других систем в еловом лесу чуть слабее. Поэтому, поутру увидев на горизонте знакомые острые вершины, улыбаюсь им, как старым знакомым.