Михаил Покрасс - Активная депрессия. Исцеление эгоизмом

• Название: Активная депрессия. Исцеление эгоизмом
• Автор: Михаил Покрасс
• Издательство: Бахрах-М
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-94648-048-0

«Неожиданно для себя догадываешься и чувствуешь, что над мучающими тебя вопросами бились во многих поколениях и бьются теперь многие такие же, как ты, люди. У каждого и у всех повторяются одни и те же проблемы...»

Книги психотерапевта Михаила Львовича Покрасса об этих «мучающих всех проблемах». Эти книги предназначены тем, кто не боится встречи со своей тоской, своей тревогой и болью. Тем, кто готов учиться на своем и чужом опыте. Учиться жить.

---

И подлинным материалистом, в отличие от циника, и истинно верующим, в отличие от суеверного или ханжи, может быть только эгоист.

Вся социальная мотивация человека рушится, лиши его эгоизма, вбирающего в себя все, и социальные, и природные мотивы и стимулы.

Не возможен без эгоизма и глубоко и полно мотивирующий деятельность выбор. Остается только псевдожертвенная его имитация, и принужденное, рабское, энергетически сниженное, всуе надеющееся на награду осуществление такого псевдовыбора. Такой притворный, обманный выбор всегда и сразу обречен на отчаянье и ярость обмана ожиданий, на обиду и ненависть к “обманувшему” миру.

Если себялюбие плохо, то я не позволю себе любить себя.

Не любя себя, и так же, как себя, “любя” другого, я не люблю и его. Мне нечем любить.

Тогда и мое самоотречение бессмысленно. Потому, что никто им не может воспользоваться. Всем нельзя - все отреклись от себя!

Но нет такого живого бога, которому для осуществления себя нужны трупы своих творений.

Для материалиста богом является мир, его сотворивший, мир, утверждая который, и реализуясь в котором, он утверждает себя. Но, отказавшись от себя, я отказываюсь и от мира, для идеалиста - от бога!

Но кому адресованы заповеди самоотречения?

Судя по всему, и по заповедям в эпиграфе, - тому, кто уже эгоистичен.

Ему и предлагается сберечь свой мир (Бога). То есть предлагается оптимальный, наиболее беспрепятственный и перспективный путь утверждения своего эгоизма - альтруизм. Береги, де, сук, на котором сидишь!

Кем предлагаются эти заповеди? Я имею в виду: каким отношением к адресату они рождаются?

Если - тем, кто ощущает нас, каждого из нас, себе подобными: зрело, не во вред себе, без лжи и высокомерия, в меру своего разумения воспринимающими сообщение, и ничего без понимания не делающими? Тогда заповеди - спасение!

Но, если их предлагает тот, кто, проецируя на нас себя взрослого, адресуется, не заметив того, послушному, безынициативному дитяте, и инфантильному, с уже подавленным эгоизмом адресату вовсе не сочувствует, не понимает его - не интересуется нами?! То таким отношением к нам (читай, таким бесчувственным нашим отношением к нему) эти откровения превращаются в глумливую провокацию! А их осуществление - в растянутое во времени уничтожение Рода Человеческого...

Просто знание

Люди не верят себе и требуют доказательств.

Унижающий, опровергающий наш разум аргумент - пугающее и восхищающее нас Чудо - презрительно швырнула нашей тревоге религия.

Я, движимый, наверное, тем же суеверием, что одного лишь ощущения себя - своего желания и чувства реального -для жизни и поступка недостаточно, захотел обратить внимание и разумно обосновать просто знание.

Оно, по-моему, очевидно, как и всякое знание. И утверждает свободу каждого быть частью и творцом мирозданья.

Вот суть этой очевидности.

Другой человек - наша среда.

Он (другой человек), люди, человечество, Род человеческий и только потом весь мир (живой и неживой) - необходимое условие нашего существования, самой нашей жизни.

Утверждая другого человека - этот залог возможности нашего существования, мы утверждаем себя.

Утверждая себя, мы творим человеческую Вечность.

У меня - совсем другое!..

На утренней группе вечно суетливая женщина сидела в кругу своих пожилых сверстниц с привычно жалостным видом.

- Люда, - так называла себя женщина, - Людмила Леонтьевна, как вы относитесь к жалким, ноющим, страдающим напоказ людям? - спросил я.

- Плохо! - спохватилась Люда. И я решил поспрашивать других участниц группы об отношении Людмилы Леонтьевны к “профессиональным страдальцам”[254].

В Людином кругу, кроме нее, сидело еще восемь женщин. Почти все они были одиноки.

У безропотной голубоглазой Анны Борисовны умерли обе взрослые дочери и муж.

У Натальи Федоровны и Алевтины Павловны мужья спились и тоже рано умерли.

Татьяна Ивановна разошлась через год после замужества и всю жизнь одна.

Исполнительная Полина Львовна и независимая, как подросток, Таиса Егоровна замуж вовсе не выходили. Но Полина Львовна еще собирается.

 С мужьями - только Александра Георгиевна и Клавдия Степановна.

Деловитая Александра Георгиевна в этот раз замужем была уже долго, даже дольше, чем во втором браке ее дочь.

У хрупкой, маленькой Клавдии Степановны муж, высокий красавец и богатырь, пьет беспробудно, колотя ее, и допиваясь, время от времени, до белой горячки.

Клавдия Степановна, как всегда страдающая еще более зазубрено и более наглядно, чем Люда, - совсем “горем убитая”, дремала в кругу напротив той.

К ним обеим привыкли. Так что их, всех укоряющая, скорбь никого уж даже и не раздражала. Своим приставанием ко всем они просто изолировали себя, “выкинули” из круга.

- Анна Борисовна, как вы думаете: как Людмила Леонтьевна относится к страдающим людям?

- Никак не относится. Она их не видит!

- Наталья Федоровна?

- Как будто ей одной только плохо! Не интересует никто ее!

- Татьяна Ивановна?

- Ну,... как будто она одна сидит.... Не относится. Она не чувствует других...

- Я, наверно, не сумел спросить. Если Людмила Леонтьевна страдающего заметит... и поверит, что человек страдает?

- Она не поверит, - недовольно удивилась глазами и оттолкнула вопрос губами (будто соску выплюнула) Таиса Егоровна.

- Если придумает,... например, в кино увидит... ей там наглядно покажут страдание человека... - про себя я подумал - “если она спроецирует на героиню свое страдание”. -Как отнесется, когда увидит страдающего, и поверит, что другой страдает?

- Если поверит - хорошо отнесется, - откликнулась, наконец, на мой вопрос Александра Георгиевна.

- Как это - хорошо?

- С вниманием! С уважением. Знаете, Михаил Львович, как она всегда. Заохает, заахает... Запричитает, как будто такой один в кино и есть... Как будто ему все должны... -совсем разогналась Александра Георгиевна.

- Кто должен? Она должна?

- Нет. Вы должны! Мы! Вся группа... Все.

- А она?

- Михаил Львович, можно я скажу? - перебила, включившись теперь, и Полина Львовна.

- Да, конечно!

Полина Львовна подняла и остро вытянула вперед подбородок, будто внимательно рассматривает далеко находящийся предмет, насупила, чтобы лучше рассмотреть, еще и переносье и, пожевывая, стала старательно объяснять:

- Люда, если бы заметила страдающего... вела бы себя... -Полина Львовна размыкала рот, жевала, облизывалась и, казалось, проглатывала проговоренный кусок своей мысли, -...как будто, увидала героя... такого особенно почетного человека... Как будто это особая заслуга!.. На него все должны молиться!.. Я хотела сказать,... она бы вела себя, как будто она одна его понимает! Она бы ему так показывала!.. А все другие люди - черствые, и никто его не понимает!.. И все мы должны их понять и спасать их! А она ничего не должна, потому, что она же одна его понимает! - Полина Львовна проглотила остатки своей речи и поджала челюсть и щеки.

- Что бы она делала?

- Ахала бы! - буркнула обиженно Наталья Федоровна. -Все хуже нее! Она одна хорошая! А ничего никому не делает!

- Людмила Леонтьевна, а как вы относитесь к счастливому человеку?

- К счастливому? - Люда, до сих пор с видом никем не понятой утиравшая сложенным ввосьмеро платочком нос и разглядывавшая потом платочек, будто разговор ее не касался, встрепенулась, как угодливая официанточка. - К счастливому?! - Люда сделала маслянистыми глазки и облизнулась так сладострастно, что мне вспомнились аборигены, которые из любви съели Кука. - К счастливому я хорошо отношусь. Пусть ему!.. Если человеку повезло! Зачем ему мешать? Не надо. - Люда развернула платок и тщательно высморкалась. Было ясно, что она не верит, что повезло, -наверное, украл!

Я снова принялся расспрашивать.

Теперь мой вопрос был всем понятен сразу.

- Счастливому она завидует. Он ей подозрителен, - снова, но теперь утвердительно, сделала обиженными губами Таиса Егоровна. - Он для нее какой-то не настоящий - показала она, поперебирав всеми пальцами обеих рук, и открыв пустые ладони.

- Она не верит счастливым людям... Видит снаружи, а не чувствует человека... Не понимает, откуда взялось! Она не учится у них... не может... Только злится на них и завидует... Простите! Может быть, я не так чего сказала?! -испугалась и застеснялась того, что так много произнесла, Анна Борисовна.

- Счастливый человек для Люды - нехороший. - Снова вмешалась и стала раскладывать все по своим полкам дисциплинированная Полина Львовна. - Если это не положено ему, как вам, “по должности”. Вам она прощает, вы поставлены, ее учить, и должны уметь. Но если она поверила бы, что вы обычный человек и счастливы, то и вы плохой, и должны с ней делиться. Раз вы счастливы, значит, это вы у нее забрали, ее ограбили. Вы должны ей все отдать. - Полина Львовна, вытянув вперед подбородок, прожевала и проглотила этот кусок мысли и продолжила. - Ей нельзя быть похожей на счастливого человека. Быть счастливой, значит быть плохой. Даже вникать в это нельзя. Только завидовать, не зная чему, злиться, обижаться и ждать, когда ей вернут, чего у нее не брали!