Наталья Фатеева - Синтез целого

• Название: Синтез целого
• Автор: Наталья Фатеева
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86793-814-7

В книге определяются пути развития лингвистической поэтики на рубеже XX–XXI веков. При этом основной установкой является заглавная идея «синтеза целого», отражающая не только принцип существования художественных текстов и целых индивидуально-авторских систем, но и ведущий исследовательский принцип, которому следует сам автор книги. В монографии собраны тексты, написанные в течение 20 лет, и по их последовательности можно судить о развитии научных интересов ее автора. С лингвистической точки зрения рассматриваются проблемы озаглавливания прозаических и стихотворных произведений, изучается феномен «прозы поэта», анализируется эволюция авангардной поэтики с начала XX века до рубежа XX–XXI веков. Для анализа привлекаются художественные произведения А. Пушкина, Ф. Достоевского, В. Набокова, Б. Пастернака, М. Цветаевой, Д. Хармса, Л. Аронзона, Е. Мнацакановой, Г. Айги и многих других поэтов и писателей XIX–XXI веков.

Книга имеет междисциплинарный характер. Она предназначена для лингвистов, литературоведов и специалистов широкого гуманитарного профиля.

---

35

Напомним, что роковая роль телефонного звонка в жизни самого Набокова связана с сообщением о гибели его собственного отца; затем эта связь телефона с «судьбой» найдет два разных воплощения в его романах «Защита Лужина» и «Дар».

36

О коммуникативных переходах в этом рассказе см. 2.4.

37

См. сайт http://www.fabrica.it/tuned_stairs/

**

Впервые опубликовано в сб.: Культурные слои во фразеологизмах и в дискурсивных практиках. М.: ИЯз РАН, 2004. С. 323–329.

39

Можно также предположить, что особое внимание Набокова к дантистам в «Защите Лужина» и «Камере обскуре» связано с высказыванием В. Б. Шкловского о сюжете современного произведения: «К сюжету обычного типа у меня то же отношение, как у зубного врача к зубам» («Zoo, или Письма не о любви». Берлин: Геликон, 1923). См. также [Ронен 1999].

40

Связь «любви» и «пожара» обнаруживается и в «Камере обскуре», где пародируется буквальность «любовного пожирающего огня как пожара» (см. [Букс 1998: 93]).

41

Г. Барабтарло [1991: 94] считает, что в данной фразе закодирована не только метафорика кинематографа, но и мотив дефлорации. Автор считает, что именно через эту призму и надо рассматривать внутренний монолог маниакального героя, который считал, что прекрасное именно «доступно сквозь тонкую оболочку, т. е. пока она еще не затвердела».

42

См. о «ключах» в романе «Дар» Набокова также работу [Апресян 1996: 662–665], где приводятся и мнения других исследователей по поводу этого слова-оборотня.

43

Данное явление похоже на то, которое называется В. Александровым [1999: 21] вслед за Н. Любиным «фразеологическим тмезисом». Согласно определению, «тмезис» — это расщепление сложною слова путем введения иного слова. Тут эта операция затрагивает фразеологические сочетания, и расстояние между словами, входящими в это сочетание, заранее не ограничено. Александров также предлагает называть явление рассеяния этих элементов по не связанным друг с другом контекстам «герменевтическим императивом» [там же].

44

Борис Иванович Щеголев, пошляк и автор низкосортных каламбуров, не случайно в романе Набокова носит фамилию, омонимичную фамилии автора книги «Дуэль и смерть Пушкина» — П. Е. Щеголева; эта книга поражает своим непониманием пушкинского характера. Об авторе этой книги позднее Б. Л. Пастернак в очерке «Люди и положения» напишет так: «Бедный Пушкин! Ему следовало бы жениться на Щеголеве и позднейшем пушкиноведении, и все было бы в порядке. Он дожил бы до наших дней, присочинил бы несколько продолжений к „Онегину“ и написал бы пять „Полтав“ вместо одной. А мне все казалось, что я перестал бы понимать Пушкина, если бы допустил, что он нуждался в нашем понимании больше, чем в Наталии Николаевне» [4, 321–322]. Нам неизвестно, читал ли Пастернак «Дар», но эти его слова раскрывают внутреннюю ловушку пародийной ситуации «Дара»: «ключи от счастья» поэта и его невесты остались в «щеголевском» столе (письменном?), сам же Щеголев (имя которого совпадает с именем Бориса Годунова) в пошлейшей манере желает «счастья» Федору и Зине, на деле ставя его под сомнение. В этом смысле знаменательна и путаница, которую вносит в романе «Дар» критик Линев, пишущий рецензию на книгу «Жизнь Чернышевского» Федора Годунова-Чердынцева. В рецензии автор книги назван «Борисом Чердынцевым».

**

Опубликовано впервые в сб.: Славянский мир в третьем тысячелетии. Россия и славянские народы во времени и пространстве. М., 2009. С. 309–325.

46

Все выделения в цитатах курсивом мои. — Н.Ф.

47

О диалогах Набоков — Цветаева см. [Старк 1996]. В своей статье Старк отмечает, что в «Других берегах» (гл. 13) Набоков вспоминает о прогулке с Цветаевой: «Однажды с Цветаевой совершил странную лирическую прогулку, в 1923-м году, что-ли, при сильном весеннем ветре. По каким-то пражским холмам» (цит. по: [Старк 1996: 151]).

48

С водой и волной связано не только порождение текстов, но и их чтение. Так, последнее, что читал Цинциннат перед казнью, был роман «Quercus» («Дуб»), в котором ощущалась «музыка вод», и герой «одолевал страницы с тоской, постоянно потопляя повесть волной собственной мысли» [4, 70].

49

И. Л. Галинская [2005] связывает литературное происхождение имени набоковского Цинцинната с работой З. Фрейда «Остроумие и его отношение к бессознательному» (Вена, 1905), в которой повествуется о некоем министре земледелия, который мало подходил на эту должность. Галинская особо выделяет фрагмент этой работы, резюмирующий, что, когда этот «министр» сложил с себя, наконец, свои обязанности и вернулся к прежним земледельческим занятиям, о нем у Фрейда сказано: «Он, как Цинциннат, вернулся на свое место перед плугом». Цит. по: http://ilgalinsk.narod.ru/nabokov/n_i_fr.htm

50

В своей книге А. Долинин [2004] считает перевод имени Цинцинната ‘кудрявый, курчавый’ аллюзией к Пушкину, который для Набокова был эталоном подлинного поэта (глава «Пушкинские подтексты в романе Набокова „Приглашение на казнь“»).

51

О нем, якобы жившем в период династии У (222–227 гг. н. э.), повествуется как о чудотворце, постигшем тайну Эликсира Жизни и сочетавшем вполне разгульный образ жизни со способностью общаться с духами и умением ходить по водам. Завершил он свой жизненный путь, согласно преданиям, попросту вознесясь на Небо средь ясного дня. См. электронный ресурс: http://daolao.ru/qjj/qij_yk.htm

52

См. [Бабиков 2008].

53

Об отношениях «Я — Ты» в «Даре» см. [Фатеева 2000, 246–259]. Там представлено наблюдение, что для «Я» Федора «всегда Стобой» были Пушкин и Отец, именно в повествовании о них появляется первое лицо, как и при обращении к теме поэта «Кончеева».

54

См. в книге [Фатеева 2000] рисунок на с. 251.

55

См. [Савельева 2001].

56

Электронный ресурс: http://www.lib.ru/NABOKOW/invitation.txt

57

Во французском варианте фамилии Delalande внутреннее звуковое подобие выражено еще более явно: lalan окружено двумя de.

58

В Китае даже есть праздник Цин-мин — праздник чистоты и ясности, который связан с наступлением ясных и светлых дней.

59

О конструкции «неток» см. также: Брыкова Е. Еще раз о зеркалах Набокова: Один ответ и много вопросов к роману «Приглашение на казнь» // http://lit.1september.ru/2001/21/5.htm

60

По этому поводу П. Бицилли [1997] пишет следующее: «Почему палач в последний момент „маленький как личинка“? Потому, вероятно, что м-сье Пьер это то, что свойственно цинциннатовской монаде в ее земном воплощении, что вместе с нею родилось на свет и что теперь возвращается в землю. Цинциннат и м-сье Пьер — два аспекта „человека вообще“, everyman’a английской средневековой „площадной драмы“, мистерии. „М-сье-пьеровское“ начало есть в каждом человеке, покуда он живет, т. е. покуда пребывает в том состоянии „дурной дремоты“, смерти, которое мы считаем жизнью. Умереть для „Цинцинната“ и значит — вытравить из себя „мсье Пьера“, то безличное, „общечеловеческое“ начало».

61

В. Александров [1999: 130] также обнаруживает в женщине в черном Цецилию Ц., однако не дает ответа, почему она несет на руках палача.

62

В английском переводе «гносеологическая гнусность», пишет В. Александров [1999: 105], превращается в «гностическую гнусность», что позволило С. Давыдову [1982: 100–182] рассматривать эту характеристику в аспекте гностического топоса.

63

В связи с китайским подтекстом «Приглашения на казнь» можно вспомнить и строки О. Мандельштама 1915 года: «И твой картонный профиль, Гумилев, / Как вырезанный для китайской тени» [Мандельштам 1990, 1: 342].

64

Ср. у В. Ходасевича [1991: 461]: «Цинциннат не казнен и не не-казнен, потому что на протяжении всей повести мы видим его в воображаемом мире, где никакие реальные события невозможны».

65

С. М. Козлова в статье «Утопия истины и гносеология отрезанной головы в „Приглашении на казнь“» [1999: 188] пишет, что сам портрет Цинцинната в романе «претерпевает эволюцию», в которой прочитывается метаморфоз бабочки от «совсем новенькой и еще твердой», «скользкой», голой «личинки» — «потом постепенное смягчение» в гусеницу, далее следует окукливание, ороговение кокона — тюремной крепости, в которой происходит оформление «имаго». Описание «имажистого» Цинцинната, уже «сквозящего» через стены кокона, подготовляется интригующим замедлением повествования, намекающим на инородность героя: «Речь будет идти о драгоценности Цинцинната, о его плотской неполноте, о том, что главная его часть находилась совсем в другом месте…»