Наталья Фатеева - Синтез целого

• Название: Синтез целого
• Автор: Наталья Фатеева
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-86793-814-7

В книге определяются пути развития лингвистической поэтики на рубеже XX–XXI веков. При этом основной установкой является заглавная идея «синтеза целого», отражающая не только принцип существования художественных текстов и целых индивидуально-авторских систем, но и ведущий исследовательский принцип, которому следует сам автор книги. В монографии собраны тексты, написанные в течение 20 лет, и по их последовательности можно судить о развитии научных интересов ее автора. С лингвистической точки зрения рассматриваются проблемы озаглавливания прозаических и стихотворных произведений, изучается феномен «прозы поэта», анализируется эволюция авангардной поэтики с начала XX века до рубежа XX–XXI веков. Для анализа привлекаются художественные произведения А. Пушкина, Ф. Достоевского, В. Набокова, Б. Пастернака, М. Цветаевой, Д. Хармса, Л. Аронзона, Е. Мнацакановой, Г. Айги и многих других поэтов и писателей XIX–XXI веков.

Книга имеет междисциплинарный характер. Она предназначена для лингвистов, литературоведов и специалистов широкого гуманитарного профиля.

---

65

С. М. Козлова в статье «Утопия истины и гносеология отрезанной головы в „Приглашении на казнь“» [1999: 188] пишет, что сам портрет Цинцинната в романе «претерпевает эволюцию», в которой прочитывается метаморфоз бабочки от «совсем новенькой и еще твердой», «скользкой», голой «личинки» — «потом постепенное смягчение» в гусеницу, далее следует окукливание, ороговение кокона — тюремной крепости, в которой происходит оформление «имаго». Описание «имажистого» Цинцинната, уже «сквозящего» через стены кокона, подготовляется интригующим замедлением повествования, намекающим на инородность героя: «Речь будет идти о драгоценности Цинцинната, о его плотской неполноте, о том, что главная его часть находилась совсем в другом месте…»

66

Соотносим ли этот Делаланд с известным французским астрономом Ж. Ж. Лефрансуа де Лаландом, который был иностранным почетным членом Петербургской академии наук, остается неясным.

67

Во многих типографских церковнославянских шрифтах Ц очень похожа на перевернутое П, только с хвостиком под серединой буквы.

**

Впервые опубликовано в сб.: A szó élete. Tanulmányok a hatvanéves Kovács árpád tiszteletére. Budapest, 2004. P. 78–90.

69

Концепт «двойника» у Набокова лежит в основании его художественной системы, что отмечалось большим числом исследователей. См. [Букс 1998, Давыдов 1982; Долинин 1988; Левин 1990; Сконечная 1999; Davydov 1995; Tammi 1985, 1999].

70

М. А. Дмитровской замечено, что слово «дым» — ключевое для Набокова. Так, в романе «Машенька» (1927) «дым» часто в контекстах составляет паронимическую пару к слову «дом», что, по мнению исследовательницы, несет в себе семантику эфемерности, случайности, временности земного «жилища» человека [Дмитровская 2001: 311].

71

Заметим попутно, что «папиросы» являются одним из маркеров коммуникации у Набокова, например, в романах «Отчаяние» и «Защита Лужина». Недаром Шерлок Холмс в переложении Набокова (в «Защите Лужина») составил монографию о пепле всех видов сигар. Однако в самом романе о шахматисте папироса оказывается «роковой»: она указывает на тупик героя в его «шахматной коммуникации» с Турати (см. [Фатеева 2001]). В романе «Дар» коробочка из-под папирос служит для написания и передачи записок. Значимо также, что курение папирос создает «дым», сопровождающий творческий процесс. В подобном дыме герой «Дара» затем увидит свою возлюбленную сквозь поэтический туман: ср. «Туман какой-то грусти обволок Зину — ее щеки, прищуренные глаза, душку на шее, косточку, — и этому как-то способствовал бледный дым ее папиросы» [3, 326]. В любом случае в папиросном дыме у Набокова можно видеть некоторый аналог того «дыма», который переключает героя анализируемого нами рассказа в поэтическую сферу.

72

Быть может, строки этого стихотворения и сам набоковский образ «дыма» были в какой-то степени навеяны стихотворением Л. Мея «Дым» (1861). Ср. у Мея: «Все трубы в небеса стремят посильный дым. / И засмотрелся я на них сегодня… <…> И много говорят мне трубы… В клубах дыма / Я вижу образы живые… Много их, / И малых и больших, чредой воздушной мимо / Промчались в небесах морозно-голубых».

73

Если заглавие «Адмиралтейская игла» отсылает к Пушкину, то истоки «Тяжелою дыма» мы обнаруживаем, во-первых, в ранних стихах Набокова и, во-вторых, ретроспективно в «Других берегах», где «дыму», увиденному юным героем и Тамарой, приписывается блоковское начало: «Интересно, мог ли бы я доказать ссылкой на где-нибудь напечатанное свидетельство, что как раз в этот вечер Александр Блок отмечал в своем дневнике этот дым, эти краски» [4, 266].

74

Проекция Леонида на поэта-романтика усиливается приписываемыми ему «лермонтовскими глазами» и «породистым профилем» [4, 413].

75

Ср. у Ахматовой: «Принесли пресвятой богородице / На руках во гробе серебряном / Наше солнце, в муке погасшее, — / Александра, лебедя чистого».

76

«Лиловые ликеры» Елок, видимо, получает от Северянина. Снижая и его образ, Набоков в «Других берегах» пишет, что «…в такие дни даже Северянин казался поэтом» [4, 292].

77

Ср. также в стихотворении самого Набокова «На смерть А. Блока»: «И о солнце Пушкин запоет» (1921) [Набоков 2002: 67].

78

Одно из стихотворений Набокова о Петербурге так и начинается: «Для странствия ночного мне не надо / ни кораблей, ни поездов» (1929).

79

Набоковым здесь цитируется стихотворение «Письмо» А. Апухтина, на слова произведений которого написано множество известных романсов.

80

О. Ронен [1999] со ссылкой на Г. А. Барабтарло проводит интересную параллель между «Адмиралтейской иглой» Набокова и «Zoo, или Письма не о любви» Шкловского, мотивируя внутреннее сходство эпистолярной формой произведений и их обращенностью именно к женщине.

81

Этот литературный ход Набоков описывает в автобиографии «Память, говори» так «Однако автором, более всего интересовавшим меня, был, конечно же, Сирин. <…> По темному небу изгнания Сирин, если воспользоваться уподоблением более консервативного толка, пронесся, как метеор, и исчез, не оставив после себя ничего, кроме смутного ощущения тревоги» [Набоков 1999а: 565].

82

В гипертекстуальном измерении это соотношение, строго говоря, не двухмерное, а многомерное: «Владимир Набоков / Владимир Сирин / Василий Шишков / Федор Годунов-Чердынцев», последний впоследствии становится героем романа «Дар» — поэтом, писателем, автобиографом.

83

Соотношение набоковского короткого рассказа с эпистолярными и автобиографическими формами рассмотрено в работе [Shrayer 1999].

84

См. о данной мистификации в реальной жизни В. Набокова работу [Старк 1999].

**

Публиковалось в первоначальном варианте в журнале Russian Literature LI (2002). P. 31–48.

86

О. Седакова в своих диалогах с М. Гаспаровым [1992] высказала интересную мысль, что подобное понимание М. М. Бахтиным Достоевского связано с тем, что все его литературно-критическое творчество представимо как единый внутренне диалогический «роман Бахтина», где главные действующие лица «Я» («внутренний человек») и «Он» («внешний человек»).

87

Тексты цитируются по изданию: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1972–1990, с указанием только тома и страницы.

88

О роли «рифмы» в структуре романа «Преступление и наказание» можно прочесть также в работе [Nilsson 1974].

89

С. Давыдов [1983: 1999], исследуя фоническую структуру «Капитанской дочки», обнаруживает, что на основе различных звукообразов, созданных «путем аллитерации, анаграмм или анафонов, подлинных или ложных этимолограмм» у Пушкина «нередко выстраиваются целые сюжетные линии» [Давыдов 1999: 16]. Основная же сюжетная линия в этой повести как раз связана с названиями одежды, или платьем, и платежами (ср. перестановки согласных п-л-т в словах тулуп, платье, платок, полотно, плата, платеж, полтина, а затем петля и толпа у Пушкина). Однако оказывается, что «платье» и «кошелек» не менее тесно связаны и в романе «Преступление и наказание».

90

Психологическое состояние Раскольникова после получения этого письма анализируется в работе Р. Д. Лэнга «Я и другие» [Laing 1971], а затем М. Джоунса [1998]. Согласно же Г. Коксу [1993], связь «г-жа Раскольникова — Раскольников — Дуня» представляет собой «треугольник мужской зависимости», который определяет дальнейшее течение событий романа.

91

Связь «Алена Ивановна — Раскольников — Лизавета» образует, по Г. Коксу [1993], еще один «треугольник мужской зависимости» в романе Достоевского.

92

Ценные вещи которые ищет Раскольников после убийства, также находятся под «шелковым платьем»: «Сверху, под белою простыней, лежала заячья шубка, <…> под нею было шелковое платье, затем шаль, и туда, вглубь, казалось, все лежало одно тряпье. <…> Но только что он пошевелил это тряпье, как вдруг, из-под шубки, выскользнули золотые часы» [6, 64].