Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

• Название: Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Два мира, один – тёплый и светлый, другой – холодный и тёмный, долго шли разными путями, но настало время им схлестнуться в решающей схватке за выживание. Однако борьбой Света и Тьмы или Добра и Зла это противостояние назвать было бы слишком просто: у каждой стороны – своя правда, а у каждой тёмной тучи… некая изнанка.

Длинная у песни дорога: через поле брани, на котором восставший из Мёртвых топей полководец услышит голос смелой певицы; мимо твёрдого сердца женщины-оборотня, которую белогорская игла проведёт по трудной дороге к непокорной вершине; над Тихой Рощей, из которой ушедшие предки всё же иногда возвращаются…

Много земель облетит песня, чтобы вернуть родную душу из-за той грани, за которой открываются тайны богинь.

---

Пальцы Вукмиры, зарывшись в мерцающий прах, ощутили не жар, а прохладу звёздного неба. Набрав горсть, она сыпала его шелковистой струйкой, проскальзывавшей между пальцами целительным, умиротворяющим прикосновением.

– Они не сумели разогнать тьму, но они поучаствуют в создании победы иным способом, – проговорила Вукмира.

***

Макушки елей тёмными пиками кололи разбухшее, рыхлое подбрюшье туч, сыпавших снег. До Мёртвых топей пелена мрака ещё не доползла, и холодный серый свет дня озарял застывшую гладь болот с торчащими голыми остовами хилых, искривлённых деревьев. Стиснув ветку хваткой когтистых лап и сомкнув мохнатые веки, неподалёку от края болота дремала сова – переваривала ночную добычу.

Стылую тишину нарушил гул, толчком сотрясший скользкую утробу болот. В недрах топей что-то бухнуло, будто басом кашлянул великан, пробудившийся от тысячелетнего сна, и этот звук огласил окрестности жутким, скрежещущим эхом. Его колючие щупальца протянулись к небу и спугнули сову – мягкокрылая хищница, уронив с еловой лапы снег, снялась со своего места и бесшумно полетела прочь от топей. Под коркой льда заструились, извиваясь вертлявыми змеями, полосы ядовито-зелёного света, при этом внутри что-то гукало, крякало, ухало и стонало.

Дозорный, стиснув копьё в озябшей руке, смотрел на загадочный свет заворожённо вытаращенными глазами. Леденящая красота этого зрелища таила в себе смертельную угрозу, и он, вспомнив о своём долге, вырвался из-под зелёных болотных чар и помчался докладывать об увиденном. Через четверть часа на деревянных башнях дымили костры: наблюдатели, заметив зловещие признаки жизни в топях, подали тревожный знак войску.

Молодой безусый воин, хлопая пшеничными ресницами, не мог оторвать взгляда от подлёдной пляски света. Зимний воздух струился в его грудь, вырываясь назад седым паром, а в зрачках паренька отражалась колдовская зелень. Его ноги будто вросли в припорошённую первым снегом землю и не смогли унести его прочь от опасности даже тогда, когда от гулкого внутреннего толчка кракнул и сломался лёд. Время замедлялось и дрожало, как натянутая нить – из пробоины медленно вырастал тусклый клинок, а следом показалась сжимавшая его рука, покрытая панцирем, словно рачья клешня. Между щитками этой брони узловато змеились чёрные жилы. Крошево льда расступалось белым облаком, из которого поднималась голова, увенчанная высокой короной с длинными крючковатыми зубцами, острыми, как мечи. Скованный ужасом парень встретился с мертвящим, высасывающим сознание взором жёлтых глаз-огоньков, холодно горевших на поистине страшной харе без кожи: покрытые густой слизью лицевые мускулы были обнажены. Толстые щитки серой брони облегали всё тело жуткого воина, восседавшего верхом на столь же ужасном звере, лишь строением ног напоминавшем коня. Драконья голова и гибкая шея чудовища обросли крупными чешуями, а грудь, брюхо, бока и круп защищали такие же, как у всадника, пластины. Зазевавшегося паренька захлестнуло невидимой петлёй и непреодолимо поволокло к страшилищу; гнилью и сыростью дохнула плотоядная пасть ему в лицо, перед тем как длинные и изогнутые, будто сабли, клыки вонзились в шею. Огромными жадными глотками болотный выходец пил кровь мгновенно ослабевшей жертвы, повисшей в смертоносных объятиях безжизненной куклой – только ноги судорожно вздрагивали. Наконец мертвенно бледное тело упало на снег, а коронованный кровопийца оскалился в долгом, раскатистом рыке. Грозя вспороть небо роговидными отростками, вверх взметнулся чёрный жезл с наконечником в виде собачьего черепа.

«Ух-бух-бух», – содрогнулось нутро болота, и лёд начал трескаться повсеместно, рождая устрашающих существ, бывших в незапамятные времена воинами. Доспехи за много столетий пребывания в Мёртвых топях срослись с их телами, превратившись в естественную броню, шлемы образовали на их головах причудливые гребни и рога, оружие слилось со сжимавшими его руками в уродливые рукомечи и рукотопоры; свободная конечность чаще всего имела вид клешни, но у некоторых сохранились пальцы с длинными синюшными когтями. Конные и пешие вперемешку – так, как они когда-то полегли в великой битве – воины хлынули на твёрдую землю, повинуясь зову жезла, воздетого к небу рукой венценосного полководца.

Хмарь стлалась под ногами Павшей рати, придавая ей огромную скорость. Вскоре вперёд выдвинулись четверо военачальников – конных, с костяными наростами в виде корон на головах. Войско упорядочивалось на ходу: конница – впереди, следом – пехота. Ни одного устного членораздельного приказа не раздавалось в рядах: у всех воинов был единый разум, управляемый чёрным жезлом в руке главного воеводы со страшным, освежёванным лицом, в котором уже никто не узнал бы князя Вранокрыла.

Павшая рать не бросала никому вызовов, она просто мчалась по Светлореченской земле с единственной целью – убивать и удовлетворять свой многовековой голод. Поднятые по дымной тревоге приграничные полки Искрена встали на защиту княжества; при виде несущегося на них чудовищного воинства ратники дрогнули сердцами, но ни один не обратился в бегство. Туча стрел с белогорскими наконечниками взметнулась, закрыв полнеба, но костяные щиты поднялись и приняли на себя этот грозный дождь. Стрелы не наносили воинам Павшей рати большого вреда, отскакивая от панцирей; только редкие из них, что метко попадали в глаза или в слишком широко открывшиеся просветы между костяными щитками, на краткое время задерживали подлёдных тварей, но всё же не убивали. Из ран у них вместо крови текла мутная слизь.

Как две вставшие на дыбы морские волны, схлестнулись два войска в заснеженном поле. Насаживая воинов Искрена на свои рукомечи, восставшие из болота страшилища пили их кровь и отшвыривали тела. Они продолжали длительное время сражаться даже обезглавленными, нанося удары вслепую во все стороны. Неиссякаемым серым морем наползала рать, и стало ясно: если не вмешаются кошки, храбрые приграничные полки будут смяты, изрублены на кусочки и просто сожраны голодной нежитью. Как назло, битва началась слишком близко от Мёртвых топей, в землях, где дочери Лалады не могли находиться из-за густой хмаревой завесы.

В шатёр Искрена ввалился запыхавшийся вестовой.

– Княже, не сдюжить нам… Страшное войско поднялось из-подо льда, тысяч до ста числом. Не люди, но и зверями их нельзя назвать. Нежить это, владыка! Мечи, секиры и топоры у них прямо из рук растут, клыки – больше медвежьих. Кровь они пьют, человека за раз досуха высосать могут. Первый, второй и третий полк на поле у села Смородинки наголову разбиты, полегли.

Бледный и нахмуренный Искрен вышел из шатра в зимний туман. Высокие старые ели тёмными молчаливыми часовыми окружали княжеский стан. Это была уже не первая дурная весть… Приграничные полки, первыми принявшие на себя удар, не могли сдержать натиска болотной нежити даже с белогорским оружием в руках. Сотни воинов гибли со скоростью, от которой кишки леденели, а сердце обрывалось в горестную бездну. Отступить и бросить без защиты сёла, расположенные между топями и рекой Морошей, или стоять насмерть и потерять полки первого заслона – все до последнего ратника? За Морошей начинался второй заслон – шесть полков и три сотни кошек, вдобавок к которым Лесияра обещала перебросить ещё, как только начнётся наступление врага. Всего оборонных заслонов стояло три, но стотысячного кровососущего войска, обладавшего неслыханной, нечеловеческой силой, они не могли остановить… Стылое дыхание безнадёжности превращало сердце Искрена в тягостный ком тоски, а вестовой между тем ждал приказа. Нужно было принимать решение.

– Всем полкам отойти за Морошу! – Голос князя прозвучал глухо, пар изо рта оседал на сведённых бровях инеем. – Только там кошки смогут вступить в бой. Ближе им не подойти.

Князь сплюнул на снег бесславный привкус позора. Отступление в первый же день войны – такого не могло снести его честолюбивое сердце.

– Отец, это не люди. Будь это человеческое войско, тогда бы мы могли ему противостоять с успехом…

Рука старшего сына неуместной тяжестью легла на плечо. Велимир хотел утешить, поддержать отца, но выходило плохо, глупо, неуклюже. Чем можно было оправдать отступление? Желанием сберечь полки от быстрого и бессмысленного уничтожения прямо у восточного рубежа? Слишком дорого обходился этот отход – ценой брошенных на съедение врагу приграничных жителей.

– Если не отступить, я треть всех наших сил разом потеряю, а людей всё одно не спасу, – пробормотал князь, уныло ища хоть какие-то доводы для своей совести. – Без помощи кошек мы оказались бессильны.