Данте Алигьери - Божественная комедия. Чистилище

• Название: Божественная комедия. Чистилище
• Автор: Данте Алигьери
• Жанр: Проза

«Божественная комедия. Чистилище» – вторая часть шедевральной поэмы великого итальянского поэта эпохи Возрождения Данте Алигьери (итал. Dante Alighieri, 1265 – 1321).*** Данте Алигьери заслуженно называют «отцом итальянской литературы». Заблудившись в дремучем лесу, Данте встречает поэта Вергилия, и отправляется с ним в путешествие по загробному миру. Пройдя девять кругов Ада, поэты оказываются в Чистилище, где находятся люди, успевшие перед смертью покаяться в своих грехах. Чтобы попасть в рай, они должны очиститься, испытав муки за свои прегрешения. Две другие части этого гениального произведения – «Ад» и «Рай». Данное издание содержит уникальный редкий перевод Дмитрия Мина, выполненный в 1855 году.

---

Песнь двадцать девятая

Земной рай. – Данте и Матильда. – Мистическая процессия, или триумф церкви.

1. Как донна, пламенем любви объята,
За речью той она воспела вслед:
– Beati, quorum tecta sunt peccata.[1283]

4. И как скитались нимфы древних лет
В тени лесов, – кто с мыслью о ночлеге,
От солнца прячась, кто стремясь на свет,[1284] —

7. Так против волн она, держась при бреге,[1285]
Пошла; я следовал за нею невдали
Шагами малыми в ее небыстром беге.

10. Мы ста шагов с ней вместе не прошли,
Как оба берега, свой ход приемля
К востоку дня, туда нас повели.[1286]

13. И лишь вошли мы в те святые земли,
Как вдруг, совсем оборотясь ко мне,
Сказала донна: – Брат, смотри и внемли![1287]

16. И вот! разлился в той лесной стране
Внезапный блеск и ввел меня в сомненье,
Не молния ль сверкает в вышине?

19. Но как блеск молний гаснет в то ж мгновенье,
A тут, чем дале, тем сильней сиял,
То думал я: что это за явленье?[1288]

22. И в воздухе сиявшем пробежал
Аккорд мелодии, и тут мне стало
Так горестно, что грех я Евы клял[1289]

25. За то, что там, где все Творцу внимало —
Земля и небо – женщина одна,
Едва создавшись, свергла покрывало,[1290]

28. Под ним же если б пребыла она
Покорная, то благ тех несказанных
Душа моя давно-б была полна.[1291]

31. Пока я шел меж стольких первозданных
Небесных первенцев, к ним взор склоня,[1292]
И новых ждал еще блаженств желанных,[1293]

34. Пред нами вдруг, как заревом огня,
Зарделся воздух в том зеленом саде,
И долетел глас пенья до меня.

37. О, Пресвятые Девы! если в гладе
И в холоде, лишенный сна, исчах
Я ради вас, – молю днесь о награде!

40. Дай, Геликон, мне пить в твоих ключах![1294]
Пошли, Урания, мне мощь стихами[1295]
Сказать о трудно-мыслимых вещах![1296]

43. Семь золотых древес перед очами[1297]
Явилось мне в обманчивой дали
Пространств, лежащих между них и нами.

46. Когда ж так близко к ним мы подошли,
Что обилк их уж не скрывал от взора
Всех черт своих, неясных мне вдали, —

49. Тот дар души, что разуму – опора,
Светильники явил мне в пнях древес
И пение Осанна – в звуках хора.[1298]

52. И ярче лил сосуд тот дивный в лес[1299]
Свой блеск, чем светит полный месяц в волны
В час полночи с безоблачных небес.[1300]

55. Я обратился, изумленья полный,
К Виргилию; но тот, от дива нем,
Ответил мне, лишь бросив взор безмолвный.[1301]

58. И вновь возвел я взгляд к святыням тем,
К нам подходившим медленней невесты,
Идущей тихо к жениху: – Зачем, —

61. Вскричала донна: – страстно так отверсты[1302]
Глаза твои к огням сим, a на тех,
Что вслед идут, не обратишь очес ты?

64. И зрел я сонм, идущий сзади всех
Светильников, в одежде чистой, белой,[1303]
Как только что на землю павший снег.

67. Сверкал поток налево Леты целой[1304]
И отразить меня-б он слева мог,
Как зеркало, брось в воды взор я смелый.

70. Лишь стал на берегу я, где поток
Один лежал преградой между нами, —
Чтоб лучше зреть, сдержал я спешность ног.

73. И видел я, как следом за огнями,
Подобно длинным стягам, с вышины
Тянулся свет по воздуху чертами,[1305]

76. Так что, казалось, в нем проведены
Семь лент из тех цветов, из коих ткется[1306]
Дуга для солнца, пояс для луны.[1307]

79. И каждое то знамя дальше вьется,[1308]
Чем сколько взор мог видеть, и между
Двух крайних десять лишь шагов придется.[1309]

82. Под чудным небом, предо мной в виду,
Двадцать четыре старца шли степенно,
В венках из лилий, по два, в том саду.[1310]

85. Все пели хором: – Будь благословенна
В Адамовых ты дщерях! о красе
Твоей вовек да хвалится вселенна![1311]

88. Когда ж прошли те избранники все,
Насупротив меня в том дивном мире
Среди цветов и трав душистых, – ce!

91. Как за звездой звезда блестит в эфире,[1312]
Четыре вслед животных подошло:
В венках зеленых были все четыре;[1313]

94. Шесть крыл на каждом; каждое крыло
Полно очей, и очи те подобны
Аргусовым, и то же их число.[1314]

97. Но тут стихи, читатель, неудобны
Для описанья; предписует мне
Другой предмет пресечь рассказ подробный.

100. Иезекиель видел их, зане
Он зрел их, шедших в облаке туманном
От севера, и в буре и в огне.

103. Прочти ж его, и в образе, им данном,
Найдешь их образ; в отношеньи ж крыл
Согласен я не с ним, a с Иоанном.[1315]

106. Простор между животных занят был
Победной колесницей двухколесной,
И влек ее Грифон, исполнен сил.[1316]

109. И два крыла вздымал он в поднебесной[1317]
Меж трех и трех полос за средней вслед,
Но взмахом крыл не рушил строй совместный.[1318]

112. Подъятых крыл терялся в небе след;
Был злата блеск на всем, что в Грифе птичье,
На прочем всем – слит с белым алый цвет.[1319]

115. Ни Африкан, ни Август, в их величье,
Не зрели в Риме колесниц таких;
Пред ней теряет все свое отличье

118. И колесница Феба в самый миг,
Как, вняв Земле молящей, правосудный
Юпитер сжег ее в путях кривых.[1320]

121. У колеса, что справа, в пляске чудной
Я зрел трех жен, – столь алая одна,
Что в пламени ее-б заметить трудно.

124. Другая цветом – словно создана
Вся из смарагда: кости, кровь и тело;
Был третьей цвет – как снега белизна.[1321]

127. Казалось, был их хор ведом то белой,
То алой девой; под ее напев
Хор двигался то медленно, то смело.

130. Налево, пурпур на себя надев,
Вслед той, на чьем челе три были ока,
Плясали две четы небесных дев.

133. За чудным хороводом вдоль потока
Два старца шли, несходные ни в чем,
Лишь сходственные видом без упрека.

136. Один, казалось, был учеником
Гиппократа, рожденного природой
ее любимцам высшим быть врачом.

139. Другой, казалось, воин был породой,
С мечом столь острым, что и за рекой
Я трепетал пред грозным воеводой.[1322]

142. Во след шли четверо, – смиренен строй
Их был, a сзади старец без усилий;
Он, хоть и спал, был видом огневой.[1323]

145. И эти семь все так одеты были,
Как первый сонм; но на главах в венки[1324]
Вплетался им не цвет сребристых лилий,

148. A розаны и алые цветки;[1325]
Поклялся б всяк, вдали узрев их лица,
Что вкруг чела их реют огоньки.

151. Вдруг предо мной тут стала колесница,[1326]
И грянул гром, и здесь положена[1327]
Была, казалось, шествию граница.

154. И стали все, лишь стали знамена.[1328]

Песнь тридцатая

Земной рай. – Появление Беатриче и исчезновение Виргилия. – Упреки Беатриче Данте.

1. Лишь только стал Септентрион верховный[1329]
(Ему ж заката, ни восхода нет,
Его же блеск лишь гасит мрак духовный, —

4. Тот блеск, который за собою вслед
Ведет весь рай, как к пристани с эфира
Хор низших звезд льет мореходцам свет).[1330] —

7. Как взор вперили все пророки мира,[1331]
Что шли меж ним и Грифом пресвятым,[1332]
На колесницу, как на пристань мира.[1333]

10. Один из них, как с неба херувим,[1334]
«Veni, sponsa, de Libano», ликуя,[1335]
Воскликнул трижды, и весь хор за ним.[1336]

13. Как из могил, призыв трубы почуя,
Воспрянут все блаженные, и всяк,
Облекшись в плоть, воскликнет: аллилуя,[1337] —

16. Над пресвятою колесницей так[1338]
Воздвиглись сто, ad vocem tanti senis,
Послов и слуг той жизни, полной благ.[1339]

19. И пели все: «Benedictus, qui veniste[1340]
И дождь цветов струили, говоря:
«Manibus о date lilia plenis!»[1341]

22. Видал я утром, как дает заря
Цвет розовый всей стороне востока,
Всему же небу ясность янтаря,

25. И как лик солнца, встав из волн потока,
Смягчает блеск свой дымкою паров,
Так что он долго выносим для ока, —

28. Так в недрах облака живых цветов,[1342]
Кропимых сонмом ангелов несметным
И в колесницу, и на злак лугов, —

31. В зеленой мантии, в венке заветном
На голове сверх белых покрывал,
Я донну зрел в хитоне огнецветном.[1343]

34. И дух во мне, хоть он и перестал
Так много лет быть в трепете жестоком[1344]
При виде той, кто выше всех похвал, —

37. Теперь, без созерцанья даже оком,
Лишь тайной силой, что из нее лилась,
Был увлечен былой любви потоком.[1345]

40. И лишь очам моим передалась
Та мощь любви, от чьей могучей воли
Во мне, ребенке, грудь уже рвалась, —

43. Я, как младенец, что при каждой боли[1346]
Бежит к родной, чтоб помогла любовь, —
Направил взор налево поневоле

46. К Виргилию, чтоб высказать: «Вся кровь[1347]
Во мне кипит, трепещет каждый атом!
След прежней страсти познаю я вновь!»[1348]

49. Но, ах! исчез Виргилий навсегда там,[1349] —
Виргилий, – он, отец сладчайший мой, —
Виргилий, кем я был спасен, как братом!

52. Все радости, что первою женой
Утрачены, мой лик не защитили,
Чтоб он не омрачился вдруг слезой.[1350]

55. – О Данте, слез о том, что прочь Виргилий[1351]
Ушел, не лей – увидим скоро мы,
Как от других заплачешь ты насилий!

58. Как адмирал то с носа, то с кормы
Глядит, как действуют людей станицы
В других судах, и в них бодрит умы,[1352]

61. Так с левого обвода колесницы,[1353]
При имени моем, его же звук
Я по нужде вношу в мои страницы,[1354]

64. Я зрел, как та, которую вокруг
Сперва скрывал хор ангелов, взор первый[1355]
Через поток в меня метнула вдруг.

67. И хоть покров, из-под венка Минервы
С главы ее спадавший, ей к лицу
Мне возбранял очей направить нервы, —

70. С величьем, сродным царскому лицу,
Она рекла, как тот, в ком есть обычай —
Сильнейшее беречь в речах к концу:

73. – Вглядись в меня, вглядись: я – Беатриче!
Взойти сюда как в ум тебе вошло?
Как о моем ты вспомнил давнем кличе?[1356]

76. Мой взор упал тут в чистых вод стекло;
В нем увидал я вид свой столь убогий,
Что взор отвел, так стыд мне жег чело![1357]

79. Не кажется и сыну мать столь строгой,
Как мне она, так сладкий мед любви[1358]
ее ко мне был полон желчи многой!

82. Едва лишь смолкла – ангелы вдали:[1359]
«In te speravi, Domine», воспели,
Но дальше «pedes meos» не пошли.[1360]

85. Как стынет снег у мачт живых на теле,
Навеянный в вершинах Апеннин
С Словенских гор в холодные метели,

88. Едва ж из стран без тени до вершин
Коснется жар – закованный дотоле
Весь снег плывет, как воск, огнем палим, —

91. Так я без слез и вздохов был, доколе
Гимн не воспел хор Божий в вышине,[1361] —
Хор горних сфер, покорный высшей воле.

94. И вот, когда он состраданье мне
Сильнее выразил, чем если б прямо
«Что так строга?» проговорил жене, —

97. Растаял лед вкруг сердца в миг тот самый
И вышел влагой в очи, a в уста[1362]
Потоком вздохов из груди упрямой.

100. Она ж, все там же стоя, в небеса
Так с колесницы к существам предвечным
Направила святые словеса:

103. – От вечности вы в свете бесконечном;
Ничто, – ни ночь, ни сон, – не скроют вам
Того, как век идет путем беспечным.[1363]

106. Я ж смысл такой желаю дать словам,
Чтоб тот, кто плачет там, познал о тесных
Соотношеньях горести к грехам.

109. Не только силой тех кругов чудесных,
Что всем посевам свой дают покров[1364]
По положению светил небесных,

112. Но и обильем Божеских даров,
В мир льющихся, как дождь, всегда готовый,
Из недоступных для ума паров,[1365] —

115. Он таковым в своей был жизни новой,[1366]
Вернее – мог бы быть, что добрый нрав[1367]
Принес бы в нем плод сладкий и здоровый.[1368]

118. Но тем полней бывает сорных трав
Та почва, что прияла злое семя,
Чем лучше был земной ее состав![1369]

121. Моей красой он сдержан был на время,[1370]
И, следуя младым очам моим,
Он прямо шел, грехов отбросив бремя.

124. Но лишь чреда настала дням вторым,
Едва лишь в жизнь вступила я иную,[1371] —
Меня забыв, он предался другим.

127. Когда ж на дух сменила плоть земную[1372]
И возросла в красе и чистоте, —
Он перестал ценить меня, святую.

130. И ложный путь он избрал в слепоте[1373]
Вслед призракам пустого идеала,
Поверивши несбыточной мечте;

133. Наитье свыше уж не помогало,
Каким не раз к себе в виденьях сна
Звала его, – так чтил меня он мало!

136. И так он пал, что мне уже одна[1374]
Спасти его дорога оставалась:
Явить ему погибших племена.

139. Затем-то я и к мертвым в сень спускалась
И там пред тем, который в этот край[1375]
Привел его, слезами заливалась.

142. Нарушится суд Божий, если в рай
Он перейдет чрез Лету, узрит розы
Небесных стран и не уплатит пай[1376]

145. Раскаянья, пролив здесь горьки слезы.

Песнь тридцать первая[1377]