Сергей Лишаев - Эстетика Другого

• Название: Эстетика Другого
• Автор: Сергей Лишаев
• Жанр: Философия

В монографии ставится ряд существенных для философской эстетики вопросов. Что мы чувствуем, когда чувствуем что-то особенное, Другое? Что происходит с нами в момент, когда мы как-то по-особому расположены? Что это за расположения? Если расположения отличны друг от друга, то чем? И, наконец, каковы онтологические предпосылки, делающие такие расположения возможными? Соглашаясь с тем, что нынешняя эстетика оторвалась от жизни, автор видит выход в создании эстетики как ветви онтологии, как аналитики чувственных данностей, субъективные и объективные моменты которых не изначальны, а обнаруживаются в стадии рефлексии над эстетической ситуацией. «Эстетику Другого» можно определить как попытку дать развернутый ответ на эти непростые вопросы. В книге разрабатывается концептуальный аппарат феноменологии эстетических расположений и дается аналитическое описание феноменов, которые еще не получили углубленной философско-эстетической проработки; среди них: «ветхое», «юное», «мимолетное», «затерянное», «маленькое», «ужасное», «страшное», «тоскливое», «скучное», «безобразное» и др.

Книга предназначена для всех, интересующихся проблемами эстетики, онтологии, философской антропологии.

---

49

Стоит отметить, что у Хайдеггера можно найти, если поискать, намек на отделение того, что мы называем эстетическими расположениями от явных неэстетических расположений. Так, отделяя тоску от скуки, наделяя первую способностью приоткрывать все сущее в целом, он стремится отделить ее от «фоновых» расположений: «То, что мы называем такими «ощущениями», не есть ни мимолетный аккомпанемент нашей мыслительной и волевой деятельности, ни просто побуждение к таковой, ни случайно набегающее переживание из тех, какие приходится как-то преодолевать» (Хайдеггер М.Что такое метафизика? // Время и бытие. С. 20).

50

Впервые, как известно, две эти предельные возможности всякой мысли и всякого существования были продуманы еще Платоном, а затем детально разработаны неоплатониками в их медитациях над "единым" и "материей".

51

О негативном эстетическом опыте философы говорят уже очень давно. Категория безобразного появилась в философии не позднее категории прекрасного. Но положительное исследование безобразного развивалось очень медленно или вовсе не развивалось. Не вдаваясь сейчас в детальный анализ историко–философского и историко–культурного феномена "избегания негативно–эстетического", отметим лишь, что позитивно–эстетический опыт признавался всеми культурами весьма ценным и заслуживающим  внимания в отличие от негативного эстетического опыта, который рассматривался как а–культурный, а–социальный и вытеснялся на периферию рефлексивных усилий интеллектуальной и художественной элиты.

Традиционные общества больше ориентированы на прошлое, на сохранение свыше данного природного и социального порядка, на авторитет "правильного", признанного традицией эстетического канона "истинно прекрасного", а не на поиски небывалого. Негативная же эстетика базируется на де–стабилизирующем моменте "неопределенности" в эстетическом опыте, на опыте не замкнутом на "что". Возможен канон прекрасной формы, но канон безобразного, ужасного, тоскливого, жуткого –  в принципе невозможен. Не случайно, что в прошлом интерес к негативной эстетике усиливался преимущественно в эпохи культурных кризисов и мучительного трансформирования привычных жизненных форм.

52

Как известно, начало философскому обсуждению проблемы безобразного в искусстве положил в своей "Поэтике" Аристотель: "...на что нам неприятно смотреть в действительности, на то мы с удовольствием смотрим в самых точных изображениях, например на облики гнуснейших животных и на трупы" (Аристотель. Об искусстве поэзии. 1448b // Аристотель. Соч. в 4 т. М.: Мысль. Т. 4. С. 648–649). Таким образом, уже Аристотелем признавалась возможность внесения в искусство "безобразного" и "отвратительного", но лишь при условии его эстетического преобразования в нечто эстетически позитивное, доставляющее нам удовольствие. Аристотель объясняет этот эстетически–позитивный эффект от внесения эстетически отвратительного в жизни в сферу искусства тем, что здесь зритель, во–первых, получает "познавательное удовольствие" от узнавания изображенного предмета, а во–вторых, испытывает наслаждение от восприятия мастерства исполнения изображения художником (удовольствие "от отделки, краски и тому подобных причин"). Одним словом, Аристотель подчеркивал значение художественной формы изображения безобразного и отвратительного, положительный эффект от созерцания которой в конечном итоге перекрывает негативные чувства, возникающие при встрече с безобразным.

53

Нечто выступает как "ты" (как другое "я"), когда "вот–это", то, что перед тобой, достигает единственности Бытия и само становится единственным, неповторимым, личностным, то есть перестает быть только вещью и становится местом присутствия Бытия.

54

Диалектика нераздельности и неслиянности "я" и созерцаемого предмета в положительной эстетике Другого (Бытия) достаточно сложна. Рассмотрим некоторые  немаловажные нюансы в этой диалектике субъекта и объекта эстетического события на примере созерцания прекрасного дерева. Явленность Другого, "делающая" ситуацию видения дерева эстетическим событием прекрасного, в одном "движении" одновременно и отделяет меня от него на "расстояние", бесконечно далекое от той дистанции, с которой я вижу дерево в обыденной жизни, и "бесконечно сближает" меня с ним, так что я поистине "становлюсь деревом", проникаюсь им до такой степени, что "меня" уже нет, а есть только само это прекрасное дерево.

Чувство прекрасного всегда связывалось (и вполне обоснованно) с созерцанием, а последнее предполагает не только погружение в предмет созерцания, но и установление онтологической дистанции между созерцаемым и созерцателем. Прекрасное дерево довлеет самому себе как зримое воплощение Бытия (положительного Другого), но поскольку его Красота дана созерцателю, то в качестве созерцателя прекрасного дерева он тоже довлеет самому себе и предельно индивидуализирован в этом состоянии сосредоточенности на созерцаемом предмете. Здесь эстетический субъект предельно далек от дерева как эмпирического предмета, здесь он меньше всего – дерево, он отдален от дерева обособляющей силой Красоты.

Однако прекрасное созерцаемого дерева неотделимо для взгляда, для чувства от эмпирически данного дерева. Созерцать прекрасное дерево – значит целиком вместить его в себя, значит перестать быть этим–вот человеком и стать деревом, точнее, древо–человеком, живым "кентавром". Ситуация прекрасного дерева есть ситуация предельной индивидуации и эмпирического человека, и эмпирического дерева, но также и ситуация их взаимообратимости: чтобы видеть прекрасное, человек должен целиком "перейти" в дерево, а дереву, чтобы стать прекрасным, необходимо индивидуализироваться, приобщиться к Бытию, надлежит всецело стать человеком, древо–человеком. Если бы человек всецело "стал деревом", "растворился" в нем, полностью "забыв" себя, то не было бы события прекрасного, как события созерцания человеком прекрасного дерева. Если бы человек не "стал деревом", то это значило бы, что он не видит его в качестве прекрасного, а просто внимательно его рассматривает, руководствуясь какими–то (не важно какими) неэстетическими соображениями.

Эстетически позитивное событие как событие мета–физическое с необходимостью есть и утрата "себя" в "другом", и обретение "себя" "в другом", поскольку это другое здесь поднято до мета–физического уровня, до уровня Другого. Именно Другое (как Бытие) одновременно и предельно индивидуализирует, обособляет стороны эстетического отношения, и "превращает их друг в друга", делает дерево – человеком, а человека – деревом.

55

Хотя нужно учитывать и то обстоятельство, что "трепет" "я" перед угрозой Небытия позволяет острее, чем в эстетически нейтральной ситуации почувствовать "себя", свое "я", свою "единственность". На пороге полной неопределенности индивидуальность переживается острее и болезненнее, чем в эстетически нейтральной ситуации. Однако такое переживание "я" есть переживание тающего ледяного шарика, и оно радикально отлично от субстанциализации "я" в  эстетически позитивном опыте.

56

Существование есть существование только в том случае, когда мы в нем "понимаем", "знаем" себя как существующих. Для камня, дерева, цветка, взятых в себе (вне эстетического события), – нет существования; для себя они не существуют. Они существуют «в» мире благодаря Присутствию (Dasein).

57

Если такое "падение" свершается до конца и человек становится с–ума–сошедшим, то он перестает существовать, экзистировать, хотя и продолжает наличествовать как живое существо.

58

Подробнее о концепте «мир» в связи проблематикой эстетики утверждения как «катарсической эстетики» см. Приложение 2.

59

В настроениях тоски и скуки жизнь как бы "охлаждается", все в мире оставляет человека "равнодушным": не трогает, не вызывает интереса, не влечет к себе. Если человек чем–то и захвачен в тоске (скуке), так это самим своим равнодушием, незатронутостью ничем из сущего. Сущее затрагивает здесь тем, что "не трогает". Когда мы чем–то увлечены, это значит, что влекущее имеет для нас смысл; в состоянии увлечения, желания мы ощущаем жизнь "наполненной", "осмысленной". В стихотворении Лермонтова "И скучно и грустно" воедино увязаны скука, отсутствие желаний, и холодный (рассудочный) взгляд на человеческую жизнь, открывшуюся этому взгляду во всей своей бессмысленности (жизнь – "пустая и глупая шутка"):