Алексей Петров - Образ жизни

• Название: Образ жизни
• Автор: Алексей Петров
• Жанр: Драматургия

Нет, нам определенно нужен редактор, который занимался бы драматургией. Филологи, как и врачи, имеют разные специализации, и для меня препарировать драму — это все равно, что, скажем отоларингологу встать за операционный стол. У меня тема диссертации была связана с мифопоэтическим пространством в прозе Белого. Мифолог я:)

Неправильно, конечно, начинать так комментарий. Но, в сущности, о драматургической ценности этого произведения Алексея Петрова я ничего сказать не могу. Надеюсь, что автор на меня не обидиться. Единственное, что хотелось бы отметить: В отличие от большинства драм, опубликованных в сети, эту мне удалось дочитать до конца, причем довольно легко. Почти каждый эпизод «Образа жизни» напоминает развернутый анекдот.

Так что нескучного вам чтения, господа читатели!

Редактор литературного журнала «Точка Зрения»,

Анна Болкисева

---

Становится тихо, только громко капает вода. Скоро и этот звук исчезает.

Жеребякин выходит на сцену. Одежда его промокла до нитки.

В руках у него совершенно мокрые туфли.

Появляется Елена.

Елена (озадаченно смотрит на мокрого мужа). Вы что, мужики, совсем с ума сошли? Перепились там, в подвале?

Жеребякин (осторожно опускает на пол мокрые туфли). Кажется, жив…

Степан (весело). Жив, Ильич, жив! Я ж говорил: делай на скорости, и всё получится.

Жеребякин (печально улыбается). Да уж куда б я без вас…

Степан. То–то! (Поворачивается и, не прощаясь, идёт за кулисы. На ходу, назидательно.) Так–то вот. Держись, Ильич, поближе к нам, к трудящим людям — не пропадёшь. Учить вас всему надо… Э-эх, тилигенция!..

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Эпизод пятый

Ещё пять минут…

Раскрывается занавес. На сцене — большая кровать. В постели лежит доктор Книжкин. Звучит гимн России. Раннее утро.

Книжкин (не открывая глаза, слабым голосом). Нет, надо как–то по–другому жить… Ну, что за муку адскую я придумал себе? Зачем мне эти истязания? Вообще, что это такое — «здоровый образ жизни»?

Сейчас, сейчас… ещё пять минут… (Умолкает, засыпает.)

(Вдруг конвульсивно дёргает ногой, просыпается, переворачивается на бок, открывает глаза.) Вот плюну на всё и заживу в своё удовольствие. (Воодушевлённо.) Утром буду валяться в постели часов до десяти. А что? Ничего страшного не случится. Неужели без меня рожать перестанут? В роддоме, кроме меня, врачей — как мусора…

(Ложится поудобнее.) Утром — никаких зарядок и разных там обтираний–умываний. И к чёрту бег по парку в пудовых вьетнамских кроссовках. К чёрту! (Возмущённо.) Все ещё спят, а ты — поглядите! — самый умный: уже сопишь, пыхтишь и потеешь, как мерин, совершенно не чувствуя (язвительно) той «восхитительной мышечной радости», о которой так захлёбывается журнал «Здоровье». Ну, предположим, проживёшь ты на месяц больше, чем другие. Так ведь они по утрам нежились, плоть свою холили, а ты — ну совсем как великомученик Маврикий…

(Откидывается на подушку, закрывает глаза.) Сейчас, сейчас… Ещё три минутки… (Пауза.)

(Вдруг резко переворачивается на живот, ложится, подперев подбородок руками.) Завтракать буду плотно! И обедать тоже. А ужины — ну никак не врагу: себе, любимому, только себе! И много! И вкусно! Это же так унизительно — выходить из–за стола с чувством лёгкого голода. Старик Павлов тут, пожалуй, чуть–чуть погорячился… (Кричит.) Мяса! Хочу много мяса!!! (Стучит кулаком по подушке.) Хочу жареной, жирной, острой пищи! Мне надоели салаты из свёклы как лучшее средство от запора и творог против склероза. Лучше запор при плохой памяти, чем такая бесцветная житуха!

(Переворачивается на бок; мечтательно.) Я буду мазать хлеб не только маслом, но и аджикой, горчицей, кетчупом, майонезом — густо, щедро, чтоб аж до костей продирало. Я буду обильно солить суп! Сколько той жизни… Я буду пить кофе утром, днём и вечером. И сыпать в чашку четыре ложечки сахару — нет, пять, пять! — (запальчиво) мне так нравится, такой вот я человек. Я буду поглощать торты и пирожные, нисколько не заботясь о соответствии числа километров, которые предстоит пробежать после этого, количеству проглоченных калорий. Да мне на них — тьфу! на калории. Мне плевать на них! (Подумав немного; громко и торжественно.) Завтрак — с сухим вином, обед — с пивом, ужин — с коньяком! Мужик я или нет?

(Ожесточённо сотрясает воздух кулаками.) Курить! Много и с наслаждением курить! И не только на ночь — одну, с фильтром, не докуривая до середины, (раздражённо) с любезного разрешения супруги… которая сама дымит круглые сутки. (Садится; гордо.) Я буду курить смело, красиво, уверенно. И не только на лестничной клетке — везде, где захочу! Сколько той жизни… Мужик я или нет? Один раз ударить кулаком по столу, сказать: всё, хватит! Буду курить, где захочу! Или у меня нет силы воли?..

(Медленно ложится на спину, руки кладёт под голову.) Сейчас, сейчас… (Молчит, смотрит в потолок.)

Она думает, мне нравится теннис. Удружила, нечего сказать: пристроила в престижный полузакрытый клуб для избранных… пройдох. Полюбуйтесь: бармены, зубные протезисты, бизнесмены со своими путанками и рядом с ними — я! (Брезгливо сплёвывает.) И все такие умные, вальяжные, с ослепительными зубастыми улыбками, с коктейлями в руках, в липовых «версачах» на задницах… (Приподнимается и передразнивает кого–то.) «Ах, где вы проводите уик–энды, Петя?»

(Поворачивается спиной к зрителям, обиженно ворчит, голос его всё глуше.) Мне надоели спорт и «высший свет»! Я люблю домино во дворе с виртуозно матерящимися мужиками и ночной преферанс с институтскими приятелями! Меня уже тошнит от слов «сет» и «гейм»… Сейчас… ну, ещё минутку… (Умолкает. Пауза.)

(Переворачивается на другой бок; печально.) Вот плюну на всё и заживу по–человечески. Буду высыпаться, наедаться, ездить на лифте — на лифте, а не пешком на седьмой этаж! — и безбожно жариться на пляже. (Умолкает, думает.) По субботам ходить к Ольге. И почти не прячась. И почти с цветами. Может быть, ей я нужнее, чем собственной жене, которая, беспокоясь о моей спортивной форме, укладывает меня спать в десять вечера, а сама болтает по телефону, (повысив голос) между прочим, неизвестно с кем! — до двенадцати. А когда она приходит в спальню, мне уже не до того… я уж третий сон вижу… (Ещё больше заводится.) Вот возьму и прямо сегодня заскочу к Ольге! Ей–то как раз наплевать на мой растущий живот и наметившийся второй подбородок. Она ценит мою душу. Силу воли мою. Мужественность. Щедрость. Обаяние. Нет, определённо сегодня же забегу к ней. Мужик я или нет? Имею право. Сколько той жизни…

Неприятный женский голос за сценой. Долго тебя ждать? Совсем одурел от сна, что ли? Мужик ты или нет? Вставай немедленно! Ещё пять минут — и ты ничего не успеешь.

Книжкин. Это она мне. Ого! жена уже при параде: в макияже и лучшем своём платье. Вчера до часу ночи по телефону трепалась. (Повышая голос.) Между прочим, неизвестно с кем! Видно, на сегодня у неё обширные планы… (Громко, в сторону кулис.) Где мои кроссовки? Ч-чёрт! (Нехотя поднимается, влезает в тапочки, направляется за кулисы, ворчит.) День начинается… Здравствуй, страна героев!

По радио передают бодрый марш.

Занавес.

***

На авансцену выходит Скосоротов, держит в руках график дежурств.

Скосоротов (сварливо). И с кем же, позвольте полюбопытствовать, мне предстоит дежурить в мае? (Изучает график.) Я так и знал: с Живородовой чаще всего. Она весь вечер будет вязать, потом на ночь попьёт кефиру и на боковую. А мне — помирать с голоду? Вот если бы с Колбаскиным!.. Этот всегда картошечки отварит, грибочков из дому притащит — он грибник заядлый, — да и водочка у него обязательно водится… Махнём по капелюшечке, буквально по соточке, не больше — и к девчатам в оперблок… (Уходит за кулисы.)

Раскрывается занавес.

Эпизод шестой

Мусор

Действующие лица:

Стас Долгов, врач–ординатор и предприниматель.

Хладобойников, лейтенант милиции.

Дерябин, старшина милиции.

Отделение милиции станции Московского метрополитена.

Хладобойников сидит за столом, пишет. Перед ним сидит на табурете Долгов, чуть в стороне на полу стоят две большие хозяйственные сумки, с какими обычно ездят челночники. Чуть в стороне переминается с ноги на ногу Дерябин.

Негромко работает радио.

Хладобойников. Значит, говоришь, документов нет?

Стас (картинно разводит руками). Откуда?

Хладобойников (ехидно). А зря. Паспорт нужно носить с собой. Времена нынче неспокойные.

Стас. Согласен… У нас всегда времена неспокойные…

Хладобойников. Москвич?

Стас (уклончиво). Мм… уже восьмой год здесь.

Хладобойников. Прописан где? И не вздумай врать, потому что всё, что ты сейчас скажешь, нетрудно проверить.

Стас (доверительно). Понимаешь, я врач, заканчиваю ординатуру, за учёбу заплатил бешеные деньги, еле концы с концами свожу…

Хладобойников (грубо). Короче, где–нибудь зарегистрирован?

Стас. Общежитие, конечно, предлагали, но там нужно платить, а деньги на это тратить не хочется, тем более что стипуху не дают. Я ведь вроде как вольный слушатель, внёс плату и учусь… И потом — в общаге какое житьё? Хлопотно, шумно, первокурсники на головах стоят… Живу у друзей в Кузьминках.

Хладобойников (показывает на сумки). Это твои вещи?

Стас. А то чьи же.

Хладобойников. Что в сумках?

Стас. Товар.

Хладобойников. Какой ещё товар?

Стас. Челночничаю я иногда. Вожу из–за бугра китайские часы, тут продаю…

Хладобойников. Документы на товар есть?

Стас. Нет. Я же не организация какая–нибудь. Я сам по себе…