Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

• Название: Золотые миры.Избранное
• Автор: Ирина Кнорринг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 5-86020-054-14

---

29/ I, 1924

Вечер («Бессильно согнутые руки…»)

Бессильно согнутые руки.
Во мгле заката жадный взор.
Сплетаются глухие звуки
В пустой, небрежный разговор.

В лучах закатного пожара
Сверкает тёмное стекло.
Ничто не промелькнуло даром,
Ничто бесследно не прошло.

Слова всё тише, всё короче
Звенят во мгле пустого дня.
Он правды всё ещё не хочет
И молча смотрит на меня.

Полуопущены ресницы,
А что за ними — не поймёшь.
Ещё не перестала биться
В руках мучительная дрожь.

Ещё болят воспоминанья
В лучах сгорающей зари,
И губ неровное дрожанье
О чём-то прошлом говорит.

Слова спокойны и покорны
В тоске пустых, условных фраз.
Нет, не забыл он взгляд задорный
Жестоко обманувших глаз.

Ещё легко и нежно верить
В красивую, как счастье, ложь,
И ощущать при скрипе двери
Незабываемую дрожь.

Смотреть, как искрится страница
Зигзагами карандаша.
Ещё не хочет пробудиться
В нём опьянённая душа.

Закат сгорел. Темнеет вечер.
Лучи последние скользят.
Платком я закрываю плечи,
Дразня тоскливый, жадный взгляд.

В ответ, пронзённый дерзким взглядом,
Убитый роковым концом,
Он ждёт речей, залитых ядом,
Смотря в знакомое лицо.

Но без задора своеволья,
Ломая пылкую мечту,
С невыразимой, страшной болью
Я посмотрела в темноту.

Всё ниже опускались веки
И задрожала складка губ.
В душе чужого человека
Читать я больше не могу.

Пусть будет ждать и будет верить
В тревожный сон забвенья. Пусть
По-своему он станет мерить
Мою непонятую грусть.

Что я скажу и что отвечу
В тоскливый час перед столом.
Когда ползёт тревожный вечер
И блещет чёрное стекло?

3/ II, 1924

Вчера («В душе поднималась досада…»)

В душе поднималась досада
За тихий потерянный вечер,
За то, что в томительной скуке
Уходят беззвучные дни.

Казалось, что солнца не надо,
Не надо закутывать плечи,
Сжимая распухшие руки,
В зрачках зажигая огни.

Смеяться, задорно и смело,
И тихо, как будто случайно,
Весёлое, звонкое имя
Бросать, осторожно дразня…

Но всё отошло, надоело…
Но сердце темно и печально…
И мучает вечер пустыми
Мечтами сгоревшего дня.

Мечтала над томиком Блока,
Стихи наизусть повторяя,
А после опять пробегала
Знакомые строки письма.

И где-то далёко, далёко
Проснулась тревога глухая,
И снова душа тосковала
Под гордым безверьем ума.

А там, за стеной, говорили,
Чтоб я приходила, кричали,
И как-то была я не рада
Звенящему ямбу стихов.

Дрожали вечерние были,
Неровно, мертво и печально.
В душе закипала досада
На холод растраченных слов.

4/ II, 1924

«Не верю. Не молюсь. Не знаю…»

Не верю. Не молюсь. Не знаю.
Молчу. Но сердце говорит.
Мечта ушедшая сгорает
В лучах немеркнущей зари.

Не жду. Не помню. В жуткий путь я
Иду с улыбкой на лице,
Чтоб на глухих, ночных распутьях
Искать мучительную цель.

4/ II, 1924

«Расчёсывая на ночь волосы…»

Расчёсывая на ночь волосы,
Рассыпанные по плечам,
Смотрела я на теневые полосы,
На три сверкающих луча.

Прозрачный воздух лёгкой дрёмою
Коснулся стен и потолка.
Здесь всё прошло: тревога, зло моё,
Мечты, и слёзы, и тоска.

Глухие ветры стоны спутали,
На завтра — шум и ропот дня…
Задор тоски, безумья, удали
Ещё помучают меня.

4/ II, 1924

«По-весеннему светит солнце…»

По-весеннему светит солнце,
Зеленее в полях трава.
На холодные руки клонится
Закружившаяся голова.

И дрожат холодные пальцы
На немой белизне листов,
Когда солнце мне улыбается
И смеётся даль облаков.

И манящие злою шуткой,
Зацветаньем мечты дразня,
Вечера догорают жуткие,
Утомительные для меня.

5/ II, 1924

Ночью («Думы грешные, глухие…»)

Думы грешные, глухие,
Недоконченные думы.
Снятся шорохи ночные,
Снятся шорохи и шумы.

Запах вянущих нарциссов,
Пряный запах сон дурманит,
В темноте скребётся крыса
В зачарованном тумане.

Сумрак бледный и зловещий
Еле трогает ресницы.
Что-то нежное трепещет,
Что-то ласковое снится.

Сны — всё ярче и нелепей,
Всё безумнее желанья…
Только слышен тихий трепет
Размеренного дыханья.

5/ II, 1924

«Хочу, чтоб совсем не завяли вот эти нарциссы…»

Хочу, чтоб совсем не завяли вот эти нарциссы,
Чтоб свежими были они до другого букета.
Чтоб вечно желаний моих недоступные выси
Цвели и звенели, каким-то безумьем согреты.

Хотелось бы мне, чтобы тихий, медлительный вечер
Слетел, и взглянул, и сорвал равнодушную маску,
Чтоб спрятать от холода нервно-дрожащие плечи,
И думать. И плакать. И слушать красивую сказку.

6/ II, 1924

«В этой комнате убогой…»

В этой комнате убогой,
У холодных, бледных стен,
Жду в мучительной тревоге
Невозможных перемен.

Но сгорел он, день последний,
Не законченный ничем.
Я молчу. И шепчут тени
На откинутом плече.

7/ II, 1924

«Я твёрдо знаю, что вольна сама…»

Я твёрдо знаю, что вольна сама
В судьбе упрямой и нелепой.
Душа боится холода ума,
Инстинкту доверяясь слепо.

Слепой душе не мил кратчайший путь,
Не радуют известные дороги,
Она бросается в глухую муть
Задора, счастья и тревоги.

Душа сильна: в ней блещет вечный свет,
Душа — огонь ума и тела.
Но только — если этой силы нет,
Как быть? Где взять её? Что делать?

Тогда душа безумна и больна,
И грубым жестом своеволья
На много страшных лет обречена
Ещё никем не вынесенной боли.

7/ II, 1924

«Над равнодушно-серым переплётом…»

Над равнодушно-серым переплётом
Спадала прядь волос.
В молчании моём возникло что-то,
И что-то пронеслось.

Боялась я, что эта ночь разгонит
И жесты, и слова.
Покорно на холодные ладони
Упала голова.

Закрыв лицо, я что-то повторяла,
Не плача ни о чём.
А ночь зловещей дрожью целовала
Холодное плечо!

9/ II, 1924

«Я поверила в нежную сказку…»

Я поверила в нежную сказку,
Что, смеясь, рассказала весна.
Я сняла равнодушную маску
И теперь я одна и сильна.

Не боюсь я ни зла, ни ошибки,
И закатная даль не страшна,
Как же быть, если этой улыбке,
Трепеща, улыбнулась весна?

Что понять, когда сумрак струится
И под утро светлеет стена?
Теплым солнцем легла на страницы
Начинающаяся весна.

9/ II, 1924