Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

• Название: Золотые миры.Избранное
• Автор: Ирина Кнорринг
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 5-86020-054-14

---

5/ II, 1928

«Я пуглива, как тень на пороге…»

Я пуглива, как тень на пороге
Осторожно раскрытых дверей.
Я прожгла напряжённой тревогой
Много ярких и солнечных дней.

Оплету себя вдумчивой грустью,
Буду долго и страшно больна,
Полюблю эту горечь предчувствий
И тревожные ночи без сна.

И когда-нибудь, страшно сутулясь,
В час, когда умирают дома,
Я уйду по расщелинам улиц
В лиловатый вечерний туман.

Где я буду в тот матовый вечер?
Кто мне скажет, что я умерла?
Кто затеплит высокие свечи
И завесит мои зеркала?

Так исполнится чьё-то проклятье,
И не день — и не месяц — не год —
Будет мир сочетанием пятен
И зияньем зловещих пустот.

6/ II, 1928

«Тебе — без корысти и лести…»

Всё тебе: и молитва дневная,
И бессонницы млеющий жар.

А.А.

Тебе — без корысти и лести,
Тебе, мой единственный друг,
За наше весёлое «вместе»,
За цепкость протянутых рук.

За дождик, ленивый и мелкий,
И чёрные своды мостов,
За переведённые стрелки
Безумных, как сердце, часов.

Тебе — мои дни, мои ночи
В весеннем, звенящем хмелю,
И горечь рифмованных строчек,
И жадное слово «люблю».

И в жизни тревожно-суровой,
Склоняясь в неравной борьбе,
Последнее — нежное — слово,
Последнее слово — тебе.

22/ II, 1928

Старый квартал («Занавески на окнах. Герань…»)

Занавески на окнах. Герань.
Неизбежные вспышки герани.
В предрассветную, мглистую рань
Тонут улицы, в сером тумане.

День скользит за бессмысленным днём,
За неделей — бесследно — неделя.
Канарейка за тёмным окном
Заливается жалобной трелью.

Резкий ветер в седой вышине
Бьётся в стёкла, мешая забыться.
Иногда проступают в окне
Неприметные, стёртые лица.

А в бистро нарастающий хмель
Заметает покорные стоны.
И над входом в убогий отель
В тёмной нише смеётся Мадонна…

13/ II, 1928

«Заставить сердце быть сухим, как камень…»

Заставить сердце быть сухим, как камень,
Всё позабыть и разучиться петь,
Глядеть на мир застывшими глазами —
Ведь это же не значит — умереть.

Стереть своё лицо, совсем стереться,
Сойти на нет, смирить безумный бег,
И всё-таки, пока трепещет сердце,
Ещё достойно имя — человек.

23/ II, 1928

«Руки крестом на груди…»

Руки крестом на груди.
Полузакрыты глаза.
Что там ещё впереди?
Солнце? Безбурность? Гроза?

Снится лазоревый сон,
Снится, что я не одна.
В матовой пене времён —
Сон, тишина и весна.

Больше не будет утрат,
Всё для тебя сберегу,
Верно, скривится с утра
Тонкая линия губ.

Не уходи, подожди.
Знаешь, что будет потом? —
И неспроста на груди
Слабые руки крестом.

19/ II, 1928

«Ни радости многоголосой…»

Ни радости многоголосой,
Ни песен, ни звенящих строк.
Ажурный дым от папиросы
В нависший низко потолок..

А за окном — густые дымы
Слетают с закоптелых труб.
Как хорошо шептать: «любимый»
Одним движеньем сжатых губ.

Мечты растут, горят и тают,
Уже твои, а не мои,
И жизнь, до ужаса простая, —
Не выбита из колеи.

Не назовёшь её ошибкой,
Всё знает место, срок и цель.
Самоуверенна улыбка
На неулыбчивом лице.

Ночами не пугают грозы,
Тревожно тени не шуршат.
Могучим, сладостным наркозом
Уже отравлена душа.

15/ II, 1928

Дни без солнца («Надо было зачем-то вставать…»)

И что же делать? В Петербург вернуться?
Влюбиться? Или оpera взорвать?

Георгий Иванов

Надо было зачем-то вставать,
Одеваться, идти, торопиться,
И ронять, по привычке, слова,
И склонять, по привычке, ресницы.

Погружаться на самое дно
Никому не нужных вопросов,
Неохотно глотать вино,
С отвращеньем курить папиросы.

А вернувшись домой — опять
Захотеть одного: забыться.
И во сне без конца вспоминать
Никогда не любимые лица.

И скользят однозвучные дни,
Замирая в покорной скуке,
Над любовью, над счастьем — взгляни —
Непривычно заломлены руки.

Этим дням нет конца, нет числа,
Дням без солнца, без мысли даже.
Я, должно быть, давно умерла,
И никто мне об этом не скажет.

9/ III, 1928

«Молчанье громким словом не нарушу…»

Молчанье громким словом не нарушу.
Какой упрёк я обращу тебе?
Сама я стала сдержанней и суше,
Сама я стала резче и грубей.

Меня жалеть, а не бранить. Жива
Во мне непобеждённая усталость,
И с губ твоих срываются слова,
Так не похожие на жалость.

15/ III, 1928

«Пора, пора, мой нежный друг…»

Пора, пора, мой нежный друг,
Мой тихий друг — пора.
Здесь только крест из цепких рук
Над «завтра» и «вчера».

Здесь только матовый рассвет —
(Который день подряд),
И бред, неповторимый бред,
И тонкий, сладкий яд.

И утром, чуть сверкнёт заря,
Кричит на башне медь,
Что больше нечего терять,
И нечего жалеть.

Пусть гордо лжёт её набат
Над площадью пустой.
Но взгляд твой, неподвижный взгляд,
Уже совсем не твой.

Пора, пора! Как пуст наш дом,
Безмолвны вечера,
И руки сложены крестом
Над «завтра» и «вчера».

И вновь над площадью с утра
Кричит, рыдая, медь,
Что нет ни «завтра», ни «вчера»,
Что нечего жалеть.

Есть только боль тупых утрат,
Пустые вечера,
И взгляд — недвижный взгляд с утра,
И грустное — пора!

16/ III, 1928

«Я накопила приметы…»

Я накопила приметы —
Много тревожных примет:
Будет холодное лето,
Матовый, облачный свет.

Будут задорные блески
В землю опущенных глаз,
Ветер запутает дерзко
Смысл незаконченных фраз.

Не повторённые встречи,
Не утаённая грусть,
Слабые, узкие плечи
Примут непрошенный груз.

В новой, приниженной жизни,
В неумолимой борьбе
Будут рассказы о ближних
И никогда о себе.

Длинные, цепкие руки
Сдавят до боли виски.
Мир потускнеет от скуки
И небывалой тоски.

Встанут забытые лица,
Кто и зачем — не пойму.
Дом, где так трудно забыться,
Станет похож на тюрьму.

Будут бессонные ночи —
Много тревожных ночей —
И неразборчивый почерк
При осторожной свече…

В полдень томленья и лени,
Как и в былые года,
Вдаль от парижских строений
Будут скользить поезда.

И на поляне в Медоне
У белоствольных берёз
Сердце впервые застонет
От накопившихся слёз.

Горечь, обиды и цепи.
Кто их сумеет нести!
И не услышанный лепет:
«Было. Не будет. Прости!»

3/ IV, 1928