Артур Доля - Ленинский проспект

• Название: Ленинский проспект
• Автор: Артур Доля
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-91747-1

Они идут по направлению друг к другу. Во времени 2000-х годов. В пространстве Ленинского проспекта Москвы. Он подобен Энею Вергилия. Она – Беатриче Данте. Литературные, культурные аллюзии превращают этот роман пути в культурологическое путешествие. Происходящее в нем порой похоже на съемку фильма – эпизоды, стоп-кадры, дубли, монтаж, бегут титры, стрекочет кинопроектор, а на подсознание воздействует 25-й кадр. Как главный герой в ходе этого путешествия – возможно, не столько по Москве, сколько по лабиринтам собственного сознания – обретает внутреннюю независимость, так и автор демонстрирует самостоятельность своего взгляда на жизнь. Магический кристалл мировой культуры, через который он смотрит на мир, лишь помогает ему в этом. «Теперь я вижу как бы сквозь тусклое стекло», – смеется главный герой.

Содержит нецензурную брань!

---

Я бы ослеп, доведись мне воочию лицезреть Его! В сияющей славе! Выгорел дотла, развеялся по ветру, пеплом попал в глаза, запорошил людские очи; стал светящейся тенью.

А так, поди разгляди, что там внутри?

Все силы уходят на поиск или на заполнение пустоты, возникающей сразу после отказа от поиска, впрочем, и заполнение пустоты – поиск.

Двигаюсь на ощупь, слепец, проклятья и стоны по сторонам: ямы вдоль дороги переполнены. Каждую секунду кто-то летит в тартарары, кто-то толкается, кто-то хватается руками за воздух, кто-то протягивает руку помощи, как правило не тому, или тому, и они падают, до смешного нелепо, оба. Многие двигаются гуськом. За некоторыми, нащупывающими дорогу клюкой, тащатся миллионы с котомками.

Тут не до сияющей тьмы.

– Эх, Маруся,
будешь ты моя,
я к тебе вернуся,
пойдешь за меня? —

– Маруся не против. Площадной юмор лучшее заполнение пустоты.

– Покупаю хот-дог, и разбегаемся. Договорились? – виляет хвостом; голодная как собака.

Направляемся к ближайшей торговой палатке, их тут как собак нерезаных; верный признак собачьей жизни: как в Рязани, как в Херсоне, как в Кишиневе.

– Из вашего брата превосходное мыло получается, ты в курсе? – Маруся в курсе. После сосиски ввек не отвяжется; рыжая блохастая сука (что вижу, то и пою); почти любя. Остается порадоваться за души нерожденных младенцев. Если следовать логике индуса, многим из них в годы перестройки посчастливилось обрести тела на территории бывшего СССР – как во времена Второй мировой войны. Старики утверждают, в Отечественную от них проходу не было (блокадный Ленинград не в счет), случалось, нападали на людей. Привычная картина, – отвечу старикам, – если читаешь с утра газету «Московский Комсомолец»: «Собаки-людоеды напали на женщину инвалида», «Стая оборотней поселилась на мусорной свалке», «Бешеные псы…» и т. д. и т. п. Лай ночами стоит, будто в деревне живешь, километрах в двадцати от райцентра. Прильнешь к окну, высматривая, что там, за околицей… а за окном дома, дома, дома. Сияющий проспект и слабоосвещенный переулок, стая собак да бригада проституток; редкий, боязливый пешеход. Наблюдаешь за ними: как двигаются, перелаиваются друг с другом, хохочут, реагируют на марку подъехавшей машины, вертят хвостами, показывают себя, – все на условных рефлексах, открытых благодаря профессору Павлову (Царствие ему Небесное), и никакой зависимости от экономической теории Адама Смита: товар – деньги – товар (земля ему пухом). Интересные попадаются экземпляры.

Хот-доги оказались четырех сортов. Сосиски лежали на гриле рядком, загорелые, словно тела на пляже, переворачивались как по команде. Слабый голубовато-желтый свет из мира людей стоял над телами. Неприятный запах шел от несвежих поджаренных тел. В мареве раскаленного воздуха плоилось краснощекое с глазами-бусинками. «София» – значилось на табличке, приколотой к переднику продавщицы. Отверстие окна, – любое отверстие можно представить как детородное чрево, тем более с такой подсказкой – сверкающие бусинками глаза; ведь где-то там, на самом дне этих бусинок… Маруся дрожала от вожделения, мечтая посильнее оттолкнуться четырьмя лапами и, нырнув, пропасть в этом отверстии. Будь у меня собачий нюх… нет, все-таки мерзкий запах.

– Если сейчас войти в чрево, повинуясь чувству влечения и отвращения, то можно родиться лошадью, птицей, собакой или человеком, – объясняю Марусе ситуацию, хотя сам не понимаю, в чем она заключается, ожидая подсказки от Софии.

Никакой реакции.

– У того, кому суждено родиться мужчиной, Познающий начинает сознавать себя мужчиной – в нем возникает чувство сильной ненависти к отцу и чувство ревности и влечения к матери. У того же, кому суждено родиться женщиной, Познающий начинает сознавать себя женщиной – в нем возникает чувство сильной ненависти к матери и чувство страстного влечения и любви к отцу (сейчас обматерит или отдастся прямо на гриле. O! My love! Спросите меня, зачем? – не отвечу). По этой причине, проникая в область эфира в тот момент, когда семя и яйцеклетка должны соединиться, Познающий испытывает блаженство одновременно рожденного состояния и теряет сознание (никакой реакции! Даун? Инопланетянка? Nicht verchtein?). Затем он оказывается зародышем, заключенным в матке. А когда покидает ее (обращаюсь к Марусе), может случиться, что он превратится в щенка. И нет из этого состояния немедленного возвращения. Бессловесность, глупость, помрачение разума и многие другие страдания – его удел.

– Не входи в первое попавшееся чрево, – развивает мою мысль продавщица. – Если демоны-мучители вынуждают тебя к этому, мысленно сосредоточься на Хиайгриве. Существует две возможности, – делает небольшую паузу, поправляя покосившийся ценник, – перенос потока сознания в чистое царство Будды и выбор нечистых врат материнского чрева в Сансаре.

По-моему, я перегрелся.

Если не придавать значения словам, реагировать на мимику, интонацию, жесты (как это обычно и происходит), – может показаться, что женщина за прилавком делится с нами нехитрым кулинарным рецептом, вычитанным в журнале «Лиза», или пересказывает сто тридцать первую серию, в которой Иван полюбил Марию, а та изменила ему. Вроде бы пустячок, но осадок остается.

– Перенос в чистые райские области, – не унимается продавщица, – осуществляется следующим сосредоточенным размышлением: «Как печально, что на протяжении бесчисленных кальп безграничного, безначального времени я блуждаю в трясине Сансары! Как горько, что до сих пор я не понял, что сознание – самость, и не обрел таким образом Освобождения, не стал Буддой! Сансара вызывает во мне неприязнь и отвращение, она страшит меня; пришло время готовиться к бегству от нее». – Приплыли, я сошел с ума! – С этой мыслью, – продолжает София, – смиренно устреми свою решимость к Западной области, или к любой области, которую пожелаешь.

Видимо, я улыбаюсь, – нельзя принимать несуществующее за существующее. Все это – иллюзии моего собственного разума. Да и сам разум иллюзорен и не существует извечно, – блаженная улыбка идиота.

Если бы нечто подобное услышал Эней, на склоне Эвбейской горы, внимая голосу вещей Сивиллы, голосу, выходящему из зияющего чрева пещеры… наверное, тепловой удар, я просто не знаю, что происходит с сознанием в этот момент.

В склоне Эвбейской горы зияет пещера, в нее же

Сто проходов ведут. И из ста вылетают отверстий,

На сто звуча голосов, ответы вещей Сивиллы.

Точно! Тепловой удар!

– Подобными глупостями я переболела на первом курсе университета. – София улыбнулась, словно доктор перепуганному насмерть пациенту, возомнившему, что у него рак позвоночника, а никакой не гастрит. Я ей не верю! – Обычная история для психфака, – убеждает София, – считалось признаком хорошего тона на факультете, как первая любовь; не обязательно регистрироваться. Но некоторые, – откидывает пережаренную сосиску на пластмассовую тарелку, – те до сих пор по одному из семи Бардо путешествуют; так они себе это представляют, – лотосорожденная улыбка Будды. – Бхагавана Амитаба им в помощь и его лучезарные крючки.

– А, собственно, что вы здесь делаете? – Пытаюсь разобраться в происходящем, сопоставить продавщицу и набранный ею текст; взломать пароль.

– Wаy! Wаy! – истомилась Маруся; существо с помраченным разумом.

– Ей можно пережаренное?

– …?

Движением из пинг-понга, где пластмассовая тарелка как ракетка, а колбаска выполняет функцию мячика (игра открытой ракеткой), София бросает собаке сосиску. Маруся ловит подачу на лету.

Да, глупый вопрос. Полет сосиски поставил все на свои места – любой может оказаться на любом месте: сосиской на месте мячика.

– Что будем заказывать?

– Вот это и будем, – киваю на Марусю.

– Двадцать рублей.

– Ни … себе! – Лезу в карман. Бросок – двадцать рублей! Сколько их можно совершить за восьмичасовой рабочий день: сто, двести? А за неделю? Это не менее прибыльно, чем спускаться в темный подвал чужого сознания, где та же колбаса, только развешена сикось-накось; нет, может, у кого-нибудь строго под линеечку – поди, проверь. В любом случае требуется повышенное внимание. Зазеваешься, и заплесневелый полукопченый кружок превратится в змею, пожирающую себя за хвост, та в символ бесконечного возрождения, цикличности жизни и смерти; Уроборас, в петлю на шее у пациента. А пациент полулежит на софе, описывает, под гипнозом, что у него где расположено: все сикось-накось, как у всех, ничего под линеечку, – синий как дым. И ладно бы только это, но потом сиди объясняй запойному отцу многодетного семейства, что у него Эдипов комплекс.

– Французский хот-дог, – София указывает на сосиску чуть большей величины, – рекомендую.

– Нет, спасибо.

Мимо проходят Эльвира и Серафим, никуда не торопятся. Я отворачиваюсь. Слежу за их отражением в стекле: не узнали. Оборачиваюсь вслед – странная пара. Много на свете странных пар. Направляются в сторону метро. Интересно, куда это они? А впрочем, не интересно. Не интересно, как назовут ребенка, разве что Прасковья или Параша? Девочка, насколько помню?