Артур Доля - Ленинский проспект

• Название: Ленинский проспект
• Автор: Артур Доля
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-91747-1

Они идут по направлению друг к другу. Во времени 2000-х годов. В пространстве Ленинского проспекта Москвы. Он подобен Энею Вергилия. Она – Беатриче Данте. Литературные, культурные аллюзии превращают этот роман пути в культурологическое путешествие. Происходящее в нем порой похоже на съемку фильма – эпизоды, стоп-кадры, дубли, монтаж, бегут титры, стрекочет кинопроектор, а на подсознание воздействует 25-й кадр. Как главный герой в ходе этого путешествия – возможно, не столько по Москве, сколько по лабиринтам собственного сознания – обретает внутреннюю независимость, так и автор демонстрирует самостоятельность своего взгляда на жизнь. Магический кристалл мировой культуры, через который он смотрит на мир, лишь помогает ему в этом. «Теперь я вижу как бы сквозь тусклое стекло», – смеется главный герой.

Содержит нецензурную брань!

---

Как в Лондоне, как в Токио, как в Нью-Йорке.

Здесь надо было пережидать ливень!

Двери бесшумно открываются передо мной и закрываются без скрипа – не ударишься – автоматика. Я снова на улице. Огромное красное сердце из стекла (эмблема «Арбат Престижа») над дверями горит.

Флакон мира сего.

– уважаемый (с маленькой буквы), ваши документы, пожалллста!

Привычным движением лезу в карман.

– Не надо. – Младший лейтенант Шпак покраснел, наверное, что-то вспомнил, и отвернулся.

Не надо так не надо. Я подошел к «уазику», заглянул на заднее сиденье: рядом с блондинкой (потекшая тушь размазана по лицу, видно, пробовала разжалобить) сидел жгучий брюнет из ближнего зарубежья («хачик» на ментовском жаргоне, почти террорист). Оставалось одно свободное место, значит, затолкают как минимум двоих.

– За сколько отдашь? – киваю на блондинку, обращаясь к лейтенанту как к старому знакомому.

Шпак скрипнул зубами и вновь отвернулся.

Yes! Я тебя сделал! 1:0!

Расплываюсь в улыбке – детский сад, цирк на колесиках. Сколько тебе лет, клоун? Не знаю, это вне возраста. Клоун – мститель, клоун – поборник справедливости, Робин Гуд! Алле оп!

Блондинка оживилась, достала косметичку и начала приводить себя в порядок.

Блин! только не строй невинные глазки!

Попадалово!

1:1!

– За меня попроси. – Жгучий брюнет принял меня за капитана или майора, при этом отношение к блондинке у него резко изменилось, подавшись вперед, он старался не касаться ее и не закрывать собой. – Денег совсем нет, сто рублей только, не веришь, обыщи! Три месяца на стройке работаю, ни разу денег не видел! А твой друг не верит, паспорт забрал, нелегалом обозвал, депортировать обещал. Какой я нелегал? Меня четверо детей дома ждут, отец, мать, жена – все денег ждут, две сестры ждут. Три месяца в Москве – ни копейки домой не послал! Отпусти, начальник (сует сторублевку). Мамардашвили никогда не врет!

– Да верю я, верю, – уставившись на лысую покрышку заднего колеса, словно на ретортах тайные знаки начертаны, напрочь стертые временем, но стоит прочесть и… лишь бы не обращать внимания на мятую сторублевку, – такими символами оперируешь: дети, отец, мать… только…

Кто-то знакомый хмыкнул за спиной.

– Что только?.. Больше нет!

Сделал меня Шпак, – мелькнула тоскливая мысль, – ста рублями тут не отделаешься.

– Детьми клянусь, ничего не заработал! Ты веришь в Бога?.. Богом клянусь!

1:2!

– Послушай, дорогой! ты человек – я человек, у тебя дети – у меня дети, тебе нужно кормить – мне нужно кормить. Давай договоримся.

Чтоб тебя черти забрали!

Пытаюсь расшифровать тайные знаки на колесе (развернуться и уйти? – глупо; сказать, что пошутил? – не поймет), до неприличия пытаюсь.

– Да будьте вы прокляты, – взорвался, так ни в чем и не разобравшись, горячий южный человек. – Будь проклята ваша Москва! Зачем я только сюда приехал?

Теперь и тысячей не отделаешься.

1:3!

– Будьте вы прокляты!

Кто-то знакомый хмыкнул за спиной. Ату, меня, ату! Быть может, это спасет тебя, Мамардашвили, и ты не окажешься в аду: лицом в асфальт, руки за голову (расставил ноги! шире! шире!!). Видели мы и не такую документальную хронику. Десять граммов героина, запал от взрывателя, панель с кнопками, вырванная из кабины лифта двадцать шестого января две тысячи первого года от рождества Христова, нож, которым в прошлые выходные зарезали двух человек в Измайловском парке (где ты был четырнадцатого числа? с двадцати двух до двадцати трех сорока пяти? в глаза смотреть! в глаза!! где ты был?!), – много чего можно найти в твоих карманах, Мамардашвили, бездонных!

Ретируюсь.

Быть может, это спасет тебя.

Хохот в ушах, свист, в спину проклятья и камни, пальцами тычут, кричат! Что они все кричат?

– Дерьмо! поманил и бросил!

– Говнюк!

– Обманул! подставил! свободу пообещал!

Кто-то плюет в лицо, кто-то дает пинка:

– Клоун!

С разбегу под зад пинка…

Всего лишь туннель реальности, параллельный тому, по которому двигаюсь, но мог двигаться и по параллельному.

Ленинский проспект.

Никто не смотрит на тебя из окон.

И еще, по поводу клоуна. Существует старая безобидная игра (вопрос – ответ), взрослые спрашивают детей, кем они хотят быть, когда вырастут, а те отвечают. Желания последних, как правило, изменяются: вчера летчиком, сегодня гонщиком, завтра Путиным. – Кловуном! – Я всегда отвечал одно и то же. – Кловуном!

Странная история наша память, странно-услужливые предлагает сны. Я знал одного человека, помнившего семь своих предыдущих воплощений, но периодически забывавшего (особенно по утрам), как его сегодня зовут. В прошлый раз он жил в XVI веке, в Англии, был рыж, просолен всеми морскими ветрами, ходил по суше как по палубе, любил ром; с Шекспиром знаком не был. Возможно, пират кого-то зарезал по пьяному делу или изнасиловал, и не один раз; во всяком случае, в нынешнем своем рождении он принял образ женщины: тоже рыжей, по-бабьи не очень счастливой; в повадках сущий корсар. – У кармы нету шарма, – говорила рыжая, большая изобретательница афоризмов и страшная поклонница Вильяма Шекспира. Год назад, выйдя пятый раз замуж, на этот раз за англичанина, она эмигрировала на свою прародину.

К чему я все это?

Вчера ты летчик, сегодня гонщик, завтра Путин. Реальность ускользает, не получается запечатлеть ее, сказать: стоять! каурая! ты прекрасна! – рассмотреть, заморозить каурую в куске льда. А если и заморозишь – всегда из куска или из-за куска кто-то подмигнет левым глазом, или каурая станет гнедой, или, оставшись каурой, начнет мочиться. И столько прольется мочи! Современное городское сознание не представляет сколько, – хляби и бездны разверзлись! – захлебываясь, подумает оно, уставившись в одну точку, и будет, по-своему, право. Но самое забавное в этом гулком туннеле, что нас (летчика-гонщика-Путина) кто-то внимательно слушает, что каждое всуе произнесенное слово звучит как клятва: перед лицом своих товарищей торжественно обещаю! А я не догадываюсь, кто мои товарищи, я и не думал ничего обещать, я просто хотел пошутить!

1:4!

Невозможно удержать счет.

Бродячая свора кинулась на чужака. Все происходит мгновенно: лай – вой – скулеж, оскал клыков то тут, то там (похоже на фотовспышки), круговерть из облезлых хвостов. – Назад! – мгновенье назад их не было, они не выделялись из пейзажа. – Стоять! Фу! Стоять!! – что умею, то умею; сам бы вздрогнул. – Назад!!! – замахиваюсь на дворняг Вергилием. Собаки, как пацаны, врассыпную. Нет, не так, – чуть ленивей, наглее, что ли? Отбежав метров на пятнадцать, собираются вокруг вожака, выжидают. Теперь понятно, в кого метить. Делаю вид, что поднимаю камень. Рыжая сука, из-за которой весь сыр-бор разгорелся, в ужасе шарахнулась в сторону. Вожак покупается на пантомиму, уводит разношерстную стаю за собой, трусцой во дворы: подавись (хвост восклицательным знаком)! Уступает добычу.

Если посмотреть на ситуацию глазами вожака (когда-то это умели и любили делать), произошло вмешательство высших сил, непредсказуемых, как стихийное бедствие. Мифология Древней Греции – Зевс, разбрасывающий молнии.

Поджавши хвост, словно запятую после своей задницы поставила, как бы ссутулившись, – всем своим видом давая понять, что ее надо понять и простить, полюбить, – минуту назад чуть не бросившаяся под колеса автомобиля, дворняжка прибилась ко мне, и только гордость или страх, нет, только страх не позволяли рыжей потереться, по-кошачьи, о мою штанину.

Следующий этап развития религиозных отношений.

– Как тебя зовут, Маруся… – Хвост задрожал (мелкой дрожью ресниц). – Красавица в облезлой кацавейке… ты же красавица?

Маруся подняла мордочку, до этого не решалась, завиляла хвостом; еще не восклицательный знак, но уже намек на вопросительный.

Присаживаюсь на корточки:

– Терпеть не могу домашних животных. – Маруся лижет протянутую ладонь; поднялся знак вопроса, – ну, ну, не стоит благодарности. Что нам с тобой делать (осматриваю шерсть на предмет лишая; вроде нет)? Хочешь, чтобы я тебя на свою шею посадил (потрепал за холку), кто не хочет? To ве or not увы, – вспомнил любительницу афоризмов, – увы!

Распрямляюсь. Надо будет руки омыть.

– Постарайся не забегать в чужие дворы.

Нельзя убивать бродячих собак, – сказал индус в одном научно-публицистическом фильме, посвященном проблемам реинкарнации, – где-то надо жить душам нерожденных младенцев. Довольно убедительное кино.

– Извини.

Маруся не верит, ей надо на кого-нибудь молиться, метемпсихоз для Маруси пустой звук.

– Отвали!

Следует тенью: остановлюсь – замрет, двигаюсь – и она за мной.

– Ну, не гоняться же мне за тобой?

Отвернулась, вроде как ни при чем – мимо пробегала; приветливо машет хвостом.

Говорят, со временем собаки становятся похожи на своих хозяев. Не знаю, не обращал внимания.