Артур Доля - Ленинский проспект

• Название: Ленинский проспект
• Автор: Артур Доля
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-91747-1

Они идут по направлению друг к другу. Во времени 2000-х годов. В пространстве Ленинского проспекта Москвы. Он подобен Энею Вергилия. Она – Беатриче Данте. Литературные, культурные аллюзии превращают этот роман пути в культурологическое путешествие. Происходящее в нем порой похоже на съемку фильма – эпизоды, стоп-кадры, дубли, монтаж, бегут титры, стрекочет кинопроектор, а на подсознание воздействует 25-й кадр. Как главный герой в ходе этого путешествия – возможно, не столько по Москве, сколько по лабиринтам собственного сознания – обретает внутреннюю независимость, так и автор демонстрирует самостоятельность своего взгляда на жизнь. Магический кристалл мировой культуры, через который он смотрит на мир, лишь помогает ему в этом. «Теперь я вижу как бы сквозь тусклое стекло», – смеется главный герой.

Содержит нецензурную брань!

---

– У меня двоюродная сестра в Рязани (ужасный скрип), в педагогическом институте преподавала (это ужасно!), старшим научным сотрудником, а пенсия нищенская, – за квартплату едва хватает вносить. Так она на свою пенсию четырех человек содержит: дочку, внучку и зятя! Я к ним на свадьбу приезжала. Наташка тогда блондинкой была, как сейчас помню, двенадцать лет назад (скрип затих) … пятнадцать, мужчинам такие нравятся. Они с Андреем с первого курса вместе жили и только на третьем расписались. Ужасные нравы у современной молодежи. Андрей в те годы большие надежды подавал, а сейчас, пишут, нигде не работает, сидит ночами на кухне, книжки читает; четвертый год пошел (вздохнула со скрипом, но тут же продолжила). По специальности не устроиться, охранником в банк тем более, там в основном военные, те, что в запас уволились; курьером идти брезгует – стыдно, говорит, кандидату наук за сигаретами для троечников бегать. А питаться святым духом не стыдно? Столько офисов кругом – сиди, работай! Мало того, что денег в дом не несет, так еще электричества уйма нагорает! Мужчина должен семью содержать, а не электричество жечь! Правильно?

Мужчина-то мужчиной, – отвечаю не вслух, – но в офисах за компьютерами (это дома: сидишь себе, на компе лабаешь), но в офисах сподручней женщинам. Проверить документацию, запятые, составить годовой отчет, сбегать покурить на улицу, возле центрального входа (в офисах борьба с курением); вернуться, придирчиво осмотреть себя в зеркале лифта, с чем-то смириться; бумажки с места на место переложить, ответить на телефонный звонок, на второй телефонный звонок, на третий (телефон звонит и звонит); самой позвонить.

Привычная картина: столик к столику, жены в ряд, каждая за своим столиком, отделена от другой стеклянной перегородкой, каждая чем-то занята, – гарем, – ткацкая фабрика нового образца; тысяча баксов в месяц; летом в Анталию. А те немногие, что между ними мужчинами для разнообразия (те же тысяча баксов, та же Анталия), очень евнухов напоминают.

– Нет, не будет с него толку, я им так и написала: пусть в Москву перебирается, – на стройке рабочие руки всегда нужны, сами плакались, – пол-Рязани к нам на работу ездит. Пусть и он как все. На первое время может у меня остановиться, – в магазин сходить, по хозяйству помочь; да мало ли чего? у меня кран вон, второй год течет, – ему в удовольствие, а мне помощь. Чего туда-сюда мотаться? Много не намотаешься, все деньги на электричку уйдут. С этими слесарями из ЖЭКа только свяжись! Они тебе прокладку поменяют, бутылку возьмут, а на следующий день еще сильнее течет.

– Приехал?

– Кто? – Учительница с удивлением посмотрела на меня.

– Андрей ваш?

– Андрей-то?.. нет, выгнали они его. На прошлой неделе письмо получила, – в январе еще выгнали, сразу после Крещения, просто сообщать не хотели.

Представил себе ночную Рязань, горящее окно, единственное на весь многоподъездный дом, на весь квартал:

– Все-таки на один рот меньше, – окно погасло, – и за электричество меньше платить.

– Второй год за квартиру не платят, – вздохнула учительница, скрипнула скамеечка. – Иди, сынок, иди.

«Арбат Престиж»

Когда-то здесь находился магазин «Обувь». Очередь занимали с ночи, шариковой ручкой записывали номера на руке: 123… 234… 345… раз в полчаса устраивали перекличку: 73, Иванов? – Здесь. 74, Лукашенко? – Туточки. 75, Алиев? – Здэс я, здэс. 76, Нарусова? – Не кричите! 77, Медведев?… где Медведев? Нет Медведева?.. Вычеркиваем! – Я ща-а кого-то вычеркну! – Откликайтесь, когда выкликают! 78…79…80…81… Гурджанадзе… Гусинский… Тимощук-Янукович… Прунскине… Лужков… Саака… Саака… не выговоришь! Съезжались люди со всей необъятной державы, одна шестая часть суши по тем временам. Каждый день в продажу поступала импортная обувь из стран социалистического лагеря и не только. Особой популярностью пользовалась Югославия, за ней шли чехословацкие «Цебо», следом продукция Венгерской народной демократической республики. Польша не котировалась – клеенка. Иногда, как приступы счастья, возникали немецкие «Саламандер» или зимние финские сапоги. Итальянские туфли будоражили сознание советских граждан не меньше «Саламандера». Доходило до смертоубийства, но жертв не было. Достаточно было одного сотрудника милиции, который ни во что не вмешивался, и двух-трех человек в штатском, следивших, скорее, за выражением лиц и вербовавших осведомителей в среде фарцовщиков: хочешь жить на нетрудовые доходы – трудись. Фарцовщики кружили мухами, продавали свои номера в очереди (у них всегда были первые номера), от десяти до пятидесяти рублей за номер (все зависело от страны, – привет из почти капиталистической Югославии! – за которой давились в очереди), или предлагали (из-под полы, – так это тогда называлось) итальянские туфли-лодочки по двойной цене. Люди они были разговорчивые, легко набивали цену и, при случае, с удовольствием критиковали прогнившую систему, ища сочувствующих. Сочувствующие находились.

Здесь я разбил свое сердце.

Она стояла в очереди вместе с мамой, – ангел! Мирей Матье двенадцати лет! На ней были… какая разница, во что был обут ангел, во что его переобуют, когда дойдет очередь? Она светилась! Ее отец занял место в мужской отдел и время от времени приходил к ним проведать, хотя отделы находились по соседству и при желании, вытянув шею, он мог их видеть; я поступал именно так. Наверное, ему было скучно без них, наверное, скучно без ангела, тем более в бесконечной очереди, тем более если ты – Отец.

Я тоже сначала томился в ожидании конца; на носу Первое сентября, а мне как всегда не в чем идти в школу, лапа выросла. Согласен был ходить в стоптанных туфлях, поджимая пальцы, лишь бы поскорее убраться отсюда; да кто позволит? Мать пару раз одергивала меня: не ковыряйся в носу! Я продолжал ковыряться, угрюмо выражая протест… но тут появились они, с огромной дорожной сумкой, должно быть, только с поезда, возбужденные.

– Мам, – через минуту у меня возникла идея, – тебе ведь нужны туфли, посмотри, в чем на работу ходишь. Позорище (слово из ее лексикона, и исключительно в мой адрес)! Давай сегодня тебе купим? Я в сентябре и так отбегаю, а там – ботинки. К весне нога все равно вырастет.

Заблестели глаза, мать еле сдержалась:

– Вырастешь – купишь.

– Ну, мам!..

Оставалось вытягивать шею, наблюдая за ними из мужского отдела.

Возбуждение не бесконечно – такие пустяки я хорошо понимал в двенадцать лет, мне кажется, я понимал почти все, – чем сильней возбужденье, тем быстрее сойдет на нет.

Через час ожидание взяло свое, – ее мать потускнела, отец все реже навещал их, словно спился в одиночестве, сжился с тоской. И только ангел сиял как прежде, крылатый был счастлив, – девочка находилась в столице СССР! Мы оба были счастливы, оба крылаты. Три часа я смотрел на нее из другой очереди, – ангел делал вид, что не знает об этом, – прятал глаза, когда наши взгляды ненароком сталкивались, ругал себя, обещал в следующий раз не отвести взгляда… и снова убирал. И когда примерял туфли (смотрел не на туфли, – плевать мне на туфли!), и когда с коробкой в руках… на выходе я засмотрелся (прощай, ангел, прощай!), споткнулся (такое со мною бывает), ударился лбом о дверь.

– Бестолочь, как ты теперь в школу пойдешь?

Плевать на шишку!

Я даже не знаю, из какого она владивостока. Я никогда не узнаю, откуда пришла эта боль. Но иногда, когда… бывают закаты в полнеба, и ты в полнеба, и нет в этом никакого образа, никакой гигантомании, ни грана… не знаю чего… ничего!.. и нет тебя… когда радостно и тревожно, – кажется, что сейчас распахнется дверь (я просто не вижу двери, но она всегда рядом) и что-то прекрасное войдет в тебя, пречерного мгновенье назад, – я всегда нахожусь в магазине «Обувь», мне двенадцать, и через неделю Первое сентября.

Двери бесшумно открываются, я ступаю по мраморной плитке, невесом, весь облит искусственным белым светом, неестественным (этот свет сегодня называют дневным), – набальзамирован дневным светом; телом вечен. Навстречу возникают неестественные улыбки женщин, вечные: Вам помочь? подсказать? следуйте за мной – посмотрите сюда – сейчас актуально в Париже – новая коллекция. Вам для любимой? для жены? какого цвета у нее глаза? волосы? вы сами что предпочитаете? классика? унисекс?.. ах, вы не специалист! Обратите внимание на форму флакона, – какая экспрессия!.. пожалуйста, пробник, – чувствуете букет?

Никакой суеты, внимательные, готовые воспринимать прекрасное лица посетителей; готовые дарить прекрасное лица сотрудников. Музей искусств. Гид проводит по галерее (младший менеджер по продажам; проценты с реализации; летом Анталия), – приобщает к высокому, демонстрирует достижения человеческого гения, вытягивает шею: понюхайте, я сама такими пользуюсь, – вводит в прекрасный мир.

Как в Лондоне, как в Токио, как в Нью-Йорке.

Здесь надо было пережидать ливень!