Артур Доля - Ленинский проспект

• Название: Ленинский проспект
• Автор: Артур Доля
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-91747-1

Они идут по направлению друг к другу. Во времени 2000-х годов. В пространстве Ленинского проспекта Москвы. Он подобен Энею Вергилия. Она – Беатриче Данте. Литературные, культурные аллюзии превращают этот роман пути в культурологическое путешествие. Происходящее в нем порой похоже на съемку фильма – эпизоды, стоп-кадры, дубли, монтаж, бегут титры, стрекочет кинопроектор, а на подсознание воздействует 25-й кадр. Как главный герой в ходе этого путешествия – возможно, не столько по Москве, сколько по лабиринтам собственного сознания – обретает внутреннюю независимость, так и автор демонстрирует самостоятельность своего взгляда на жизнь. Магический кристалл мировой культуры, через который он смотрит на мир, лишь помогает ему в этом. «Теперь я вижу как бы сквозь тусклое стекло», – смеется главный герой.

Содержит нецензурную брань!

---

На что смотреть? что видеть в том, что видишь? чем быть? Что может возникнуть на круглом, темно-зеленого цвета пластмассовом столике, чтобы его охранять? А что они охраняют!

С кем сопоставлять себя? С раздавленным пластиковым стаканчиком? – В школьной тетрадке мне красной пастой исправили бы «кем» на «чем»; поставили жирную двойку. – С чем сопоставлять себя: с Бекхэмом? Биллом Гейтсом? с раздавленным пластиковым стаканчиком?

Иногда на меня находит – какие-нибудь разбавленные водкой глаза, соляные разводы под мышками – белое на черном, агрессивная черная речь; какой-нибудь оскопленный софитами взгляд, направленный на меня со страниц глянцевого журнала (пробник духов прилагается), натренированная улыбка, заученная неживая речь – черным по белому, – и меня несет: Не убий!.. Не убий себя, БЛЯ! – чувствую себя монахом, читающим текст над усопшим.

Нездоровое чувство.

Ради исторической правды замечу: когда появилась первая лицензионная пепси-кола, в непривычных стеклянных бутылочках 0,33 (я самолично просовывал в горлышко гвоздь и ждал, когда тот растворится), – автоматы с газированной водой были обречены.

– Прощай! – хлопаю легионера по плечу. – Ничего, что я по-простому, на «ты»? Больше, может, и не увидимся.

– Ничего, – выдавил из себя 42-й размер, до болезни 44-й.

Что бы я сказал Софии, дождавшись ее?

Ничего.

Для кого-то Петр, кому-то Петя, маме, возможно, мой Птенчик, Петенька, сероглазый Птенец. В меру наглый – до 52-го размера, в меру ранимый – до 42-го; единственный и неповторимый. Со стандартными тараканами в голове, включая манию величия: хотел взять кальян, чтобы вусмерть бля… – обычный засранец. Предсмертным словом будет (вероятность 90 %): Бля!.. «Ваше последнее слово?» – «Бля!..»

Пора уходить.

– Дети есть?

– Двое.

– Мальчик – девочка. – Зачем я расспрашиваю?

– Сыновья. А что?

Ничего! Раньше бы мне стало стыдно, сам не знаю за что.

– Как зовут?

– Старшего Павел, младшего Александр.

А теперь знаю – невидимое превращается в видимое. Все, что мы делаем – невидимое превращаем в видимое, от детей до табуретки, в строгом соответствии с законами материализма. Хотя какой тут материализм? Похоже на то, как солдат сварил кашу из топора. Но кого это смущает? Мы увлечены, апатичны, восторженны, равнодушны, внимательны и безразличны, трудолюбивы, ленивы, мы суетливы – нас пугает обратный процесс (боже, прости за пошлость), как холодок могильный.

– Выздоравливай.

У Петра зазвонил мобильный – русский шансон.

– Алле?.. Это кто?.. Ты че?.. Нет, ниче!..

Ухожу.

P. S. Одна мятущаяся душа устроилась работать санитаром в больницу. Проработав в клинике несколько лет, эта душа каждый божий день дотошно фиксировала последние слова умирающих, записывая их в свой блокнот; а потом опубликовала записи в ЖЖ. На этих страницах мат стоит как на стройке, как на зоне, как на войне.

Называется, я обрадовался Вергилию.

Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает,
Им не дано до конца от зла, от скверны телесной
Освободиться…

Я обрадовался Вергилию – уходим!

Шарк, шарк, тик, так, топ, топ…

Закрыть глаза, довериться звукам – голову чуть задрав, солнцу подставив лицо, медленно двигаться, слышать любой чих, – оказывается, все видишь, если все слышишь. Все – оказывается!

Души, которым еще предстоит из долины зеленой,
Где до поры пребывают они, подняться на землю.
Сонмы потомков…

Несколько шагов с закрытыми глазами, и мир расширяется, если не боишься споткнуться, разлетается подобно взрыву, загорается, гаснет и снова загорается – сонмы потомков – рождается каждый миг. Я не знаю, что движется в этот миг, что не движется; все ли движется? – знаю только, что все пульсирует в унисон: тук, тук. Даже крайняя плоть: тук, тук.

– Вам помочь? – Бархатный баритон; диапазон как минимум две октавы (если слышать, то слышать сразу и все).

– Вам помочь?

Тук, тук… последнее – тук…

– Нет, спасибо. – Опять контролирую тело, слежу за перемещением тел в пространстве, наблюдаю большие, круглые, карие глаза.

– Извините, мне показалось…

– Забудьте, фигня.

Что осталось в глазах моих? большие, круглые, карие глаза.

– Действительно! Фи-и-гня!! – ухнул баритон. Я содрогнулся – какая мощь! Браво! Ему бы в Большом солировать: Фи-и-и-и-и-гня!! Гром оваций, пурпурный бархатный занавес, – царская мантия, а не занавес.

Впрочем, как знать, может, тем и живет – вся квартира в цветах: голос поставлен, звук из глубин живота, четкая речь, любое движение – жест.

«Золотой голос» России демонстративно отвернулся от меня.

Злые языки утверждают – у них весь ум в голос уходит.

Он уходит.

Где он видел слепого без палочки?

Когда ты движешься вниз по эскалатору, держась за поручни, из динамиков можно услышать: Для незрячих людей передвижение в метро затруднено. Если вы увидите возле себя человека с белой тростью, будьте внимательны к нему, при необходимости окажите помощь!

Всероссийское общество слепых каждого незрячего наделяет белой тростью. Существуют культурно-спортивные реабилитационные комплексы. На Каширском шоссе расположено ООО «Московское ПО Электротехника». Огромный цех середины прошлого века, большие окна, каждое окно из трех десятков немытых квадратных стекол, толстые стены из красного кирпича, никогда не бывшего красным; такие стены не всякий снаряд возьмет. Внутри длинные столы, как на сельской свадьбе, разве что скатертью не покрытые. За столами сидят слепые, собирают розетки на ощупь: быстрые чуткие пальцы что-то куда-то вставляют, что-то прикручивают – словно белые бабочки порхают над цветами; десятки капустниц.

Сотни людей просят в метро подаяние: на операцию, на похороны маме, на обратный билет, на корм для собак, на хлеб. Ни разу не встречал среди них слепых. Тысячи людей совершают в метрополитене акт подаяния. За сутки услугами московской подземки пользуется около восьми миллионов человек.

Чтобы уменьшить количество случаев суицида в общественном транспорте, из динамиков время от времени звучат стихи, – наивные, если не сказать глупые. Наверное, заказчики социальной рекламы считают все глупое – страшно жизнеутверждающим, а рекламщики им подыгрывают, или тоже так считают, или подыгрывают. Когда те же специалисты тут же рекламируют водку – хочется сразу напиться, – у них талантливо получается. Складывается ощущение, что лучшие умы отечества, не склонные к прямому физическому насилию, ушли работать в рекламные агентства, а те, что попроще, размещают у них свои заказы. Но цель тех и других одна – никогда не спускаться в метро. Что это, если не клаустрофобия?

– Уважаемые пассажиры! – раздается в вагоне, когда состав трогается. – Будьте взаимно вежливы. Уступайте места инвалидам, пожилым людям, пассажирам с детьми.

Они не привыкли уступать? не желают сталкиваться с инвалидами? Или все-таки клаустрофобия?

Их невозможно понять: зимой под землей тепло, летом прохладно, система вентиляции работает нормально. Мраморные и гранитные залы, украшенные мозаикой, колоннами, скульптурами – всем тем, чем легко любоваться и сложно украсть – восхищают, если их замечать. На Новослободской иностранных туристов не меньше, чем на Красной площади: Гыл – гыл – гыл, – на английском, немецком, японском, – гыл – гыл – гыл! Нет, конечно, в час пик, бывает, не протолкнешься, в вагонах стоит духота, давят со всех сторон, каждый второй норовит наступить на ногу, заехать локтем в бок, не выпустить из вагона, если надо выйти, не впустить, если пробуешь войти; попадаются озлобленные лица. Кто-то теряет сознание, кто-то продолжает читать. Но на земле в этот час царит тот же мрак: 01, 02, 03, 04, да что там – депутаты с «мигалками» не могут пробить себе путь! Добавьте сюда клаксоны, автомагнитолы на полную мощность, двигатели внутреннего сгорания, работающие на холостом ходу. Все стоит, но желудки работают, прямая кишка испускает газы, испорченный воздух интеллигентно (как правило, иномарки, до пяти лет эксплуатации) и с вызовом (все остальное) вырывается из выхлопных труб. Нервные сигналят небесам, пытаясь изменить свою участь, высовываются из окон автомобилей, в надежде увидеть конец проклятью; их проклятья терзают слух. А над ними растяжки: «Дворянское гнездо», «Дворянское собрание», «Дворянские столбы»; а по бокам рекламные щиты: «Дворянское гнездо», «Дворянское собрание», «Дворянские столбы»; а в салоне буклеты: «Дворянское гнездо», «Дворянское собрание», «Дворянские столбы», – замкнутое пространство, тот же зов из бездны, разве что вместо водки реклама коттеджей на Рублевке: «Дворянское гнездо», «Дворянское собрание», «Дворянские столбы».

– Дворяне, расхватывайте особняки! Растрелли, Корбюзье, Щусев, Баженов, Гауди. Только у нас! Только сейчас! Только для вас! Сам Архитектор мироздания… Стоять! Стоять, твою мать!