Артур Доля - Ленинский проспект

• Название: Ленинский проспект
• Автор: Артур Доля
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-91747-1

Они идут по направлению друг к другу. Во времени 2000-х годов. В пространстве Ленинского проспекта Москвы. Он подобен Энею Вергилия. Она – Беатриче Данте. Литературные, культурные аллюзии превращают этот роман пути в культурологическое путешествие. Происходящее в нем порой похоже на съемку фильма – эпизоды, стоп-кадры, дубли, монтаж, бегут титры, стрекочет кинопроектор, а на подсознание воздействует 25-й кадр. Как главный герой в ходе этого путешествия – возможно, не столько по Москве, сколько по лабиринтам собственного сознания – обретает внутреннюю независимость, так и автор демонстрирует самостоятельность своего взгляда на жизнь. Магический кристалл мировой культуры, через который он смотрит на мир, лишь помогает ему в этом. «Теперь я вижу как бы сквозь тусклое стекло», – смеется главный герой.

Содержит нецензурную брань!

---

Тогда, по расписанию, наступает духовная зрелость, следом за ней приходит мудрая старость – то есть тебе есть что сказать, но ты молчишь. Все слышат, как ты молчишь… кто-то слышит… хотя бы один… пускай этот один – ты.

– Ты слышишь?!

Маленький пункт – мудрая старость, точнее, ее полное поголовное отсутствие, отсутствие даже на уровне мифа, – смертный приговор для любого общества. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит:

Пук-пук…

Общество детей-убийц. – Прекрасный заголовок для первой полосы в «МК». – Далее текст по любому, неважно какому, поводу: с презентации открытия новой картинной галереи; с Пушкинской площади – «Наши» против «Своих» в поддержку «Ваших»; из Белого зала мэрии – интервью с градоначальником столицы о проблемах большого бизнеса. Читатель реагирует на первую и последнюю строчку (читатель тот же чиновник. Чиновники тоже бывают разными). Последняя строчка: Дети убивают своих родителей, чтобы быть убитыми своими детьми.

Тираж растет как на дрожжах:

Пук-пук…

Психопаты, бьющие своих учеников палкою по голове, со всего маху:

Дитта-дхаммо патта-дхаммо видитто-дхаммо париегалха-дхаммо апарап-паччае саттху сасане, – учителя дзен-буддизма и те роднее.

Поди, выбей палкой «МК» из головы! Только набранный шрифт перемешаешь – куча мала из буковок: пыоачлаикьмры…

– О чем ты сейчас думаешь?

– Длвотсмщпааткгматылвр.

– Длвотсмщпааткгматылвр?

– Тунтпо!

На себя посмотри! Увидь себя во мне, восхитись мной! Сам ты…

– Тунтпо! Тунтпо! Тунтпо! – Сверху, снизу, сзади, спереди, сбоку. – Тунтпо! Тунтпо! Тунтпо! – И в ответ: – Тунтпо! Тунтпо! Тунтпо!

Общество детей-убийц.

В детском саду (не многое помню о том светлом времени) мне рассказали одну страшную вещь: если через тебя перешагнут, ты больше никогда не будешь расти. Все боялись остаться маленькими, и все хотели перешагнуть через другого. Я постоянно был начеку. После завтрака, если не было дождя или минус тридцати, нас выводили на улицу. В раздевалке у каждого ребенка имелся свой шкафчик. Чтобы мы не путались, на дверцы были наклеены цветные картинки (какой-нибудь фрукт или овощ), на моей красовалась морковка. Я долго не мог научиться завязывать шнурки. И вот сижу я, склонившись над ботинком, мучаюсь со шнурками, а в этот миг через меня перешагивают! Тут же бросаюсь в погоню (существует противоядие – человек, перешагнувший через тебя, должен перешагнуть еще раз, обратно, и тогда ты снова сможешь расти), настигаю врага, но не могу заставить (не помню ее имени) перешагнуть через меня обратно. Я пытался сделать это силой, но она была сильнее меня, пытался уговорить, но она была непреклонна, я плакал от бессилия – она смеялась над моими слезами. – Тунтпо! Тунтпо! Тунтпо!

Всегда хотел быть чуть выше себя.

Сантиметров на семь.

Когда в третьем классе я наконец влюбился, Ритка возвышалась надо мной небоскребом. Зато я был старше. На это имелось несколько веских причин: во-первых, мужчина должен обладать богатым жизненным опытом, во-вторых, женщины быстрее стареют, и в-третьих, я родился в конце января, а она в начале апреля. В 3 «Б» мы сидели за одной партой. После школы я провожал ее домой – тащил портфели; в подъезде, закрыв глаза, мы целовались. По счастливому стечению обстоятельств, в тот год я носил сапоги на несколько размеров больше (перешли по наследству от троюродного брата). Когда мы целовались, я ухитрялся вставать на носки, не отрывая подошвы сапог от пола. Со стороны могло показаться, что мы почти одного роста. Закрыв глаза, я видел нас со стороны – идеальная пара. Казалось, так будет всегда. Но летом ее родители обменяли свою однушку на двушку и переехали в другой район, увозя за собой все, включая бабушку и младшего брата. Два месяца мы висели на телефоне, нас невозможно было разъединить: звонили, звонили, звонили. А на третий месяц завод кончился. Последний раз я позвонил ей седьмого ноября, поздравил с праздником Великой Октябрьской Социалистической революции. По Красной площади шли темно-зеленые танки, их уменьшенные копии продавали на Лубянке в «Детском мире». Я оторвался от телевизора и позвонил.

Сразу после окончания школы, уничтожая вещдоки: тетрадки, дневники, эпиграммы на учителей, – случайно наткнулся на ее номер. Поковырявшись в носу, скрутив маленький темно-зеленый шарик, выстрелив шариком в форточку, промахнувшись, – потянулся к телефону.

Ритка открыла дверь: «Я ушла», – крикнула кому-то через плечо и выскочила на лестничную клетку. Она оказалась ниже меня на полголовы и попросила называть ее Маргаритой. Следующие полтора часа были одними из самых нудных. Теперь, когда мы знали, что мужчина и женщина могут не только целоваться и только после этого «не только» они становятся мужчиной и женщиной, – нам не захотелось даже поцеловаться. С другой, какой угодно (белой, черной, желтой), всегда – пожалуйста, в любое время, но «только» не с ней.

Проводив Маргариту до дверей, я нырнул в лифт, а когда выходил – на стене кабины красным фломастером было написано: Рита + Маргарита = 0.

Сапоги – все, что осталось от первой любви, – самое яркое впечатление.

Что бы было, что бы было,
Если б ты была Людмила?
Я Руслан, а ты Людмила.

В третьем классе… (возвращаясь обратно, с двумя пересадками в метро, я представлял, что бы было, дай нынешние знания, возможности, энергию нам, третьеклассникам. Строил воздушные замки).

Что бы, блин, с тобою было?

Как бы в дальнейшем сложилась моя, сложилась твоя судьба? Впрочем, судьба – та же история, а история, как учили на уроке истории в десятом классе, не имеет сослагательного наклонения. Пройдет около года, прежде чем историю на моих глазах начнут сослагательно наклонять. Возвращаясь от Маргариты, я и представить не мог, что существуют такие сексуальные отклонения. Следуя «исторической» логике, мы могли в третьем классе трахаться с Риткой в подъезде как кролики:

– O-о! Mein Got!

– Да!.. Да!.. Да!..

– Das ist fantasтиш!

– Следующая станция – «Новые Черемушки». – Выскакиваю из вагона. Двери захлопываются, отсекая все, что не успело за мной. Состав трогается, увозя частицу меня, Ритку, Риткино «Да!..» в Новые Черемушки.

Впервые промечтал свою остановку. Фантастика!

Но это не вся правда. В четвертом классе, несколько раз в пятом я приходил в бывший Риткин подъезд, и там, между вторым и третьим этажами, вставал на цыпочки, закрывал глаза и видел нас со стороны. Мы были почти одного роста.

В конце пятого класса я снова влюбился.

Прав был младший лейтенант Шпак, когда колол меня на лифты:

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

Небольшая неувязочка со временем, но если бы он доказал, что времени нет, или оно субъективно, или имеет разную скорость – расколол – абсолютно прав. А все потому, что в негласной полемике Гераклита с Парменидом (говорю исключительно о проблеме времени) мои симпатии на стороне последнего. Последователя Гераклита не расколол бы.

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

– Меня не было.

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

– Я здесь ни при чем.

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

– Не знаю… я находился в другом месте…

– Двенадцатого января две тысячи первого года…

– Не бейте! Я все скажу!

Чистосердечное признание.

Оглянешься по сторонам, а признаваться-то не в чем. Все и так на ладони:

Вот человек,
Видим, как на ладони.
И ты для него видим, как на ладони.
Пирамида, возносящаяся к небу,
И там, в небе,
На ладони человека – солнце.
Я улыбаюсь солнцу,
И слезы текут по щекам моим.

Все как у всех. Разве что оговорить себя:

– Двенадцатого января две тысячи первого года, будучи в нетрезвом состоянии, используя тупой тяжелый предмет, предположительно лом, я разворотил железные двери лифта и, проникнув внутрь кабины, сделал пролом в стене. После чего, разбив лампочку, скрылся с места преступления.

Младший лейтенант Шпак стал старшим лейтенантом.

Старший лейтенант Шпак стал капитаном милиции.

Капитан милиции стал майором внутренних дел, —
Я улыбаюсь солнцу,
И слезы текут по щекам моим, —
подполковник милиции Шпак растаял как мираж.

Но тут же младший лейтенант Шпак возник на горизонте – пространство откликается на любую игру. Возле торговых палаток началась суета.

От взгляда лейтенанта желтел зеленый лук.

– Разрешение на торговлю?.. Товарные накладные?.. Регистрация?..

За младшим лейтенантом следовал старший сержант.

Бабульки, безо всякой уплаты налогов торговавшие укропом и зеленым луком, во избежание грозящих кар и штрафов, рассеялись по лицу земли; их осторожные проклятья были почти неслышны – они не имели финансового обоснования, то есть смысла. Остальные работники малого бизнеса зашелестели бумагами, пробуя договориться.