Илья Стефанов - Золотой ларец. Повесть рыбака Маруфа

• Название: Золотой ларец. Повесть рыбака Маруфа
• Автор: Илья Стефанов
• Жанр: Поэзия

Основой данного стихотворного повествования является «Книга тысячи и одной ночи». Свободное поэтическое переложение части её рассказов представлено в виде одной повести от лица рыбака Маруфа. Перед читателем проходят сцены от семейных ссор до взаимоотношений царя и его подданных, рассматриваются темы богатства и бедности, разбоя и войны, темы от наслаждения дарами природы до мук угрызений совести и, конечно же, темы страсти и любви. Ценители поэзии поразятся разнообразием стихотворных форм.

---

Рассказ о кладе аш-Шамардаля

IV, 475, VI, 7—27

1
Я долго жил как нищий, как бродяга.
Ко мне не приближалось счастье-благо.
Не мог я ни купить и ни продать.
Мне часто приходилось голодать,
Ведь я не мог, несчастный бедолага,
Ни попрошайничать, ни воровать.

2
Нигде не нанимали голодранца,
И рыбой лишь я мог кой-как питаться.
С обрывком сети я ходил туда,
Где голубеет, плещется вода.
И там я должен был во всю стараться,
Чтоб хоть раз в день ко мне пришла еда.

3
Однажды я полдня провёл, рыбача,
Но с рыбой получилась неудача:
Бросал, бросал я сеть за разом раз,
Но та хоть раз бы с рыбой поднялась!
И думал я, от горя чуть не плача,
Неужто рыба здесь перевелась!?

4
Что делать мне? Я сеть забросил снова,
Промолвив Богу ласковое слово.
И вдруг подъехал к речке человек,
То ль мавр, то ль африканец, то ли грек.
В пыли он был и выглядел сурово,
И мула был нелёгок топот-бег.

5
Пока я разбирал его породу,
Он с мула слез и в речку прыгнул сходу.
И рьяно (от меня невдалеке)
Стал плавать, фыркать и кряхтеть в реке.
И вдруг надолго скрылся он под воду.
А я был без халата, налегке.

6
Я быстро подбежал к нему поближе,
Затем, нырнув, поплыл всё глубже, ниже.
И вижу: корчась, тонет человек,
Вот-вот простится с жизнью он навек.
Я хвать его! (Он, благо, был не стрижен)
А он уж не смежал застывших век.

7
Я на песке продлил борьбу с бедою —
Тряс, мял, и труд не кончился тщетою:
Вздохнув, издал бедняга слабый стон,
И вот уж стал шептать невнятно он:
«О, как ты очутился под водою?
А что со мной?.. Быть может, это сон?»

8
Я отвечал ему: «Я здесь рыбачил
И видел, как, нырнув, тонуть ты начал».
Он продолжал: «Хоть я пловцам под стать,
Но видно мне ныряльщиком не стать.
А вижу, для тебя легка задача
Из глубины жемчужину достать!

9
Когда б не ты, мне гнить и мокнуть в тине.
Ты спас меня – и ты мне брат отныне.
И я тебе поверю тайну, брат.
Так вот, зовут меня Абд-ас-Самад.
Отец мой, о своём заботясь сыне,
Дал книгу мне, не книгу – сущий клад!

10
Там дивные от древних сказы-вести.
О кладах повествуют сказы эти.
А в книге той все сведенья верны,
И нам не рассчитать её цены
И золотом нельзя уравновесить:
Пути там к кладам определены.

11
А самый интересный клад на свете
Аш-Шамардаль, припрятав, засекретил.
Тот маг-мудрец три вещи обожал:
Круг небосвода, перстень и кинжал.
С секретом, непростые вещи эти.
Он с ними славу мудрого стяжал.

12
У тех вещей могучая природа.
Видны все земли в круге небосвода.
А перстень возвышает званье-сан,
С ним над тобой не властен и султан!
Кинжал – от бед разбойничьего рода,
С ним вам не страшен даже великан!

13
Путь к кладу – ад. Жизнь с ним подобна раю!
Пойдём со мной к таинственному краю!
Чтоб клад тот взять, я думаю, ты гож.
Те вещи – мне! Ты – золото возьмёшь!»
Я отвечал: «Добро! Не возражаю!
Зачем мне круг какой-то, перстень, нож!»

14
Уселись мы вдвоём на спину мула,
И вот дорога в горы повернула.
И оказалось, взял Абд-ас-Самад
В дорогу разговоры и цыплят.
Душа моя в дороге отдохнула,
И я готов был понырять за клад.

15
Как следовало из его рассказа,
Абд-ас-Самад был родом из Микнаса.
Он был богат, имел большой дворец.
Разгадкам тайн учил его отец.
Он не терпел ни рабства, ни приказа
И не хотел царям служить, гордец!

16
Вблизи тех мест кружил нас гуль11 проклятый.
Но, наконец, порядочно измяты,
Мы у реки поставили шатёр.
Затем пред ним уселись на ковёр
И целый день, волнением объяты,
Рассматривали склоны ближних гор.

17
Я кратко рассказал Абд-ас-Самаду
Про жизнь свою, как другу или брату.
Затем мне объяснил Абд-ас-Самад,
Как брать согласно книге тайный клад.
И – то казалось мне что нет труда тут,
То я, страшась, и злату был не рад!

18
Сказал он мне: «Ты видишь эти горы?
Пещеры в них цепочками как норы.
А в самой дальней – клад тот золотой.
Но вход в пещеры только под водой.
Глубины вод – надёжные запоры:
Поля надежд взять клад цвели тщетой.

19
Плыть под водой к пещерам – путь немалый.
Но знаю я, ты водолаз бывалый.
Тебя ведь не страшат глубины вод.
Нырнув поглубже, ты увидишь грот.
Плыви в него – там ход, ведущий в скалы,
И выведет в пещеры этот ход.

20
Но, вынырнув, ты сделаешь полдела.
В дальнейшем – дух крепи и действуй смело:
Там призраки пришельцев в гротах ждут,
Появятся, окружат, нападут.
Но знай, они без духа и без тела,
Наскочут, нападут и – пропадут!»

21
Не обсуждая призраков природу,
Я лёг поспать, а утром прыгнул в воду.
Я грот нашёл, затем подземный ход,
И вот уже в пещеры поворот.
Вдруг там (чего не видывал я сроду!)
Мне призрак в тьме кромешной скалит рот!

22
Я, глядя на неяркое свеченье,
Остолбенел, но только на мгновенье.
Затем шагнул, и вдруг навстречу мне
С копьём тяжёлым всадник на коне!
Но я прошёл вперёд, борясь с волненьем,
И всадник засветился на стене!

23
А в следующей сумрачной пещере
Навстречу мне, оскалив пасти, – звери.
А на полу – скелеты, кости, прах!
Но я иду вперёд, припрятав страх.
И вдруг – всё то, чему забыл и верить
Я в этих заколдованных горах:

24
В пещере полутёмной, сыроватой
Блестело в кучу сваленное злато.
А рядом свёрток маленький лежал.
В себе он, оказалось, содержал
Предметы снов и грёз Абд-ас-Самада:
Круг небосвода, перстень и кинжал!

25
Я взял на радость друга те предметы.
(Минуют пусть его напасти-беды!)
Себе, чтоб не сердить судьбину-рок,
Я злата взял на жизни краткий срок.
И выплыл я. И мы вели беседы
Про честь, богатство, бедность, и порок.

26
Мой друг, как человек особой меты,
Смотреть стал в круг-трубу на все предметы.
«Теперь узнаю я, – сказал он мне, —
Что есть внутри нас, и что есть во вне.
Хочу растолковать я все приметы
И явной жизни, и картин во сне!»

27
А я сказал: «Мне б сердцем внять жизнь эту,
Не ровня я учёному аскету.
Я обойти желаю белый свет,
Чтобы узнать, есть счастье или нет.
Хочу я, меж людей бродя по свету,
Найти на это правильный ответ!»

28
Скрываясь от разбойничьего глаза,
Мы вскоре оказались у Микнаса.
Меня к себе позвал Абд-ас-Самад:
«Живи здесь, то мне будет не в наклад!»
Ко мне же мысль пристала как зараза,
Всё думал я, куда девать свой клад?

29
И золота увесистая груда
Со мною сотворила просто чудо:
Купцом я стал! Я принял важный сан!
Готовлю я товар для дальних стран!
Купив товаров, мула и верблюда,
Составил я с купцами караван.

30
Мы двигались два дня. И – порт уж скоро.
Но вдруг на караван напала свора
Перерезающих дороги и пути.
И каждый захотел себя спасти.
В стремленьи к жизни мул мне был опора,
И – ноги удалось мне унести!

Рассказ о Зейн-аль-Мавасиф

VII, 289—297

Бродил я раз по одному из городов
И вышел к дому из купеческих домов.

Там пела женщина, и слов-стенаний звуки
Из сердца будто шли, вобрав влюблённых муки:

         Дует ветер благовонный
         С мест, где след её мгновенный.
         Этот ветер, этот воздух
         Для больного исцеленье.

         Не спеши ты, ветер, мимо,
         Между нами покружи.
         Разузнай все тайны милой,
         Буду ль счастлив я, скажи!

Я заглянул за ворота из сталь-листов
И сад увидел из прекраснейших садов,

А в глубине его, ещё доступной глазу,
Заметил полог – злата блеск по чернь-атласу.

За этим пологом, где кто-то пел-страдал,
Я вскоре нескольких невольниц увидал.

А между ними – то Создателя песнь песней! —
Стояла девушка всех девушек прелестней.

Подобна пламенно светящейся луне,
То сказка в сказке, сон мечты, мечта во сне!

Глаза черны, блестят нарочитой угрозой,
Уста влекут к себе чудесной нежной розой,

Рот, раскрывая с лёгкой дрожью губ коралл,
Жемчужным блеском убивал, пронзал, карал!

Она мне в душу блеском чар запала сразу,
А соразмерностью похитила мой разум.

Я не заметил, как приблизился я к ней.
(Господь решает, как нам быть, ему видней!)

Мне стало жарко вдруг, все члены тела скисли,
А сердце билось в грудь, лишая смысла мысли.

С трудом я вымолвил, промямлив: «Мир, Привет…»
Но не расслышал, что сказали мне в ответ.

Она же, стройная, покачиваясь, встала
И, удивлённая, негромко пророптала:

«О человек, где взял ты смелость к нам войти?
Чужому к девушкам заказаны пути!

Оставь мой сад (ах, эти глупые мужчины!),
Ты можешь девушку ославить без причины».

«О госпожа, – ответил твёрдо я, как мог, —
Из дальних стран я шёл, устал я от дорог,

Вдруг сад увидел, полный зелени дыханья,
Вознёю птиц, плодов, цветов благоуханья.

И я подумал, отдохнуть бы здесь часок!»
«Ну что ж, – та девушка в ответ, – часок не срок».

А голос пел-звучал, и стал я словно пьяный.
Очей краса, и нежность уст, и стройность стана

Меня смутили. От таких нежданных дел
Вдруг сердце сгинуло, а разум улетел.

Не находил я связи мыслей со словами,
И, чтоб прийти в себя, я занял ум стихами:

         Блестит луна красою украшений
         Среди холмов, цветов и дуновений,

         Сиянье льёт сквозь тень густых ветвей,
         Напевы льёт-поёт ей соловей.

         И страсть в душе скрывается, томится,
         Хмельно-смущённая красой луны-девицы.

Хозяйка сада всё смотрела мимо, вдаль —
Стихи ей, кажется, усилили печаль.

Она сказала, будто я читал неплохо,
И взгляд её во мне оставил сотни вздохов.

Её ж дальнейшей речью не был я польщён:
«Не помышляй на близость с той, в кого влюблён!

Желанья страсти пресеки, то миг забвенный!
Не думай так, что будешь в мыслях неизменный.

Я настрадалась от любовных дел лихих,
Влюблённым всем беду несёт взор глаз моих!»

Не поняв всё, решил я действовать упорно,
Держаться твёрдо, терпеливо и покорно.

Как мне сказал один знакомый сердцеед:
«Нет ничего, кроме терпенья, против бед».

Она к тому же не гнала меня из сада,
Напротив, мне она была как будто рада.

Меж тем день кончился, уже всходила ночь.
Она сказала: «Хочешь есть?» Я был не прочь.

Стол появился очень скоро перед нами
Уже уставленный бараниной, птенцами

(Птенцами куриц, куропаток, голубей).
Когда поели и насытились мы с ней,

Нам принесли кувшин с водой для омовенья.
Меж тем уж ночь несла тревоги и томленья.

И нежно девушка сказала: «О Маруф,
Ты укрепил немного, видимо, свой дух.

Люблю за шахматной игрой я отдохнуть.
Скажи, ты смыслишь в той игре хоть что-нибудь?»

«Да, я в ней сведущ», – я ответил. И тотчас
Стол специальный слуги вынесли для нас.

На нём стояли уж фигуры перед боем
На золотящимся разметкой ярком поле.

Жемчуг и яхонт крыли ту и эту рать.
И вот их цвет меня уж просят выбирать.

А я ответил: «О владычица красавиц!
Возьми ты красный цвет. Как ты, красой он славен.

А я возьму, коль ты не против, белый цвет».
«Согласна я. Но ход за мной!» – она в ответ.

И вот рука её летит к фигурам поля,
Передвигаемым всегда в начале боя.

Взглянув на нежность белых пальцев той руки,
Заметил я: они как будто из муки,

Муки, замешенной для праздничного теста,
И, чтоб потрогать их, я встал невольно с места.

Она ж воскликнула: «Терпи и стойким будь!»
Но как терпеть, когда от вздохов сохнет грудь?

Бог создал девушку, изяществом раскрасив,
И имя ласковое дал – Зейн-аль-Мавасиф.

Я отвечал ей так, под тяжкий вздох ли стон:
«Коль кто б терпел, тому я был бы удивлён!»

Вот так играли мы. Я гибнул в страстной думе.
И вдруг послышалось:
                            «Очнись, Маруф, шах умер!»

Ей было ясно, почему я сел на мель,
Ведь мне мешает с ней играть любовный хмель.

И говорит она: «Я буду, мой влюблённый,
Теперь играть лишь на заклад определённый».

А я в ответ: «Тебе лишь стоит намекать,
Твоим желаниям я буду потакать».

Она же молвила: «Дадим друг другу слово,
Что каждый может получить заклад другого».

А я ответил: «О красавица, я рад
Хоть что отдать. Скажи скорее про заклад!»

Она сказала мне: «Послушай со вниманьем
И после этого играй с большим стараньем:

         За каждый раз, как сдашь ты белых рать,
         С тебя я семь динаров буду брать.

         А если вдруг меня ты обыграешь,
         Тогда ни отдаёшь, ни получаешь!»

И вот мы стали с ней по правилам играть,
Друг друга пешками по центру обгонять.

В мои красавица нацелилась ферзями,
Свои же связывала в линии с ладьями

И выставляла далеко вперёд коней.
Я ж наблюдал не за игрой, а всё за ней!

Волненье локонов следить уж было счастьем,
А это белое как свет её запястье!..

Вдруг слышу я: «Маруф! Подставил ты коня!
И походил, но неудачно, за меня!»

Да, видно вновь я сердцем был неосторожен,
Меня красавица смутила блеском кожи.

Придя в себя, проговорил я: «О Творец!
Ты подчинил наш ум желаниям сердец!»

Моя ж соперница ко мне – без пониманья,
Не отвлекает от игры своё вниманье,

И, чтоб моё вниманье к шахматам привлечь,
Она придумала сказать такую речь:

«Маруф, играть без интереса мы не рады.
Ну хорошо, я изменю к игре заклады:

         Теперь, когда меня ты обыграешь,
         Получишь тут же всё, что пожелаешь.

         Но каждый раз, как сдашь ты белых рать,
         С тебя я буду сто динаров брать!»

«Такой заклад мне предложить давно пора!
То для мужчины подходящая игра!

Согласен! – крикнул я, – С любовью и охотой!»
Но, как назло, игра не шла той ночью что-то.

Не мог никак я повнимательней играть,
И продолжал я ей сдавать за ратью рать.

Пока искал, ловил я сладостные взгляды,
Она войска мои громила из засады.

Не удалось, увы! мне выиграть хоть раз.
И – деньги вышли, и – вот утра ранний час.

«Деньгам конец», – признался я к исходу ночи.
Она ответила, раскрыв устало очи:

«Маруф, раскаяньем кончаться не должно,
Чему вперёд добро-согласие дано.

Но если ты расстроен горестно свершённым,
Возьми все деньги, и не будь за то смущённым,

Ведь не сочту тебя я должным предо мной,
Ты можешь, взяв, уйти дорогою любой».

«Нет, нет! – воскликнул я. – Когда б ты захотела,
Я б ещё душу тебе отдал вместе с телом!

Но ты мне дай надежду встречи впереди!»
«Иди, Маруф, своей дорогой уходи.

А что надежды? Жизнь – лишь труд или скитанья.
Любовь – лишь грёзы и мечты или страданья.

Со мной любви тебе не знать, как не крути.
Ты отдохнуть пришёл, и – доброго пути!»

И я покинул сад, неся страданий бремя,
Кляня и шахматы, и проигрыш, и время.

Эх, если б белых мне хоть раз —
                                      лишь раз! – спасти!
О мой Господь, мне этот вечер возврати!

Теперь (познал я козни, зло фортуны-дуры!)
Смотреть я буду лишь на доску и фигуры!

Пускай красотка густо мечет стрелы глаз —
Я ей победно объявлю «шах-мат» как раз.

А от запястий блеска я рукой закроюсь,
Пусть обнажает их! пусть, хоть по самый пояс!

И нужно было мне так слюни распустить!
Ведь время есть играть, и время есть любить.

Но какова она! Похитила мой разум!
И плохо то, что завладела мною сразу.

Не остерёгся я, не рассчитал вперёд
И вот пропал как муха, что увязла в мёд.

Взамен чудес любви, восторга и горенья
Я получил, увы! лишь бремя разоренья.

Рассказ о Мариам