Коллектив авторов - Артикль. №2 (34)

• Название: Артикль. №2 (34)
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Израильский журнал «Артикль» – неординарное явление в современной литературе. Это издание собрало под одной обложкой лучшие литературные силы не только той страны, в которой оно создаётся, но и всего русскоязычного мира. Теперь «Артикль» выходит к читателям одновременно в электронном и бумажном издании. Это второй номер обновлённого журнала.

---

Но мать не унималась. Он разозлился и наговорил ей чёрт-те чего. От этого скандала у неё так скакнуло давление, что пришлось вызвать неотложку, и она загремела в больницу. Условия ей там создали на самом высоком уровне – как-никак у него были для этого все возможности – но у неё случился инсульт, а через пять дней шарахнуло ещё раз, и она умерла.

Он, конечно, переживал: мать есть мать, и потом он считал себя отчасти виноватым в её болезни и, соответственно, в смерти.

После похорон он крутился без сна до пяти утра, потому что страшно хотелось повесить копию «Купальщицы», но совесть не позволяла. А в пять – не выдержал, пошёл на кухню, достал из ящика с инструментами молоток и гвозди, вернулся в комнату, вытащил картину из-под гардероба, куда спрятал её от разбушевавшейся матери, повесил напротив своей кровати и лёг.

Войти в копию он, как ни старался, не смог. Было такое ощущение, будто на его пути в картину выросла невидимая стена.

Промучившись всё утро, весь день и весь вечер (дело было в воскресенье), он снял копию и прикнопил к стене фотографию. Попробовал войти в неё. И опять ничего не получилось. В конце концов, он прекратил безрезультатные попытки и убрал копию и фотоснимок в нижний ящик комода, где лежали документы, и куда они с матерью складывали квитанции за коммунальные платежи.

Начался самый плохой период его жизни, который продлился тридцать пять лет. Да. Именно столько: с сорока лет до семидесяти пяти – с тысяча девятьсот семьдесят четвёртого по две тысячи девятый.

Внешне всё выглядело вполне благополучно. До самой пенсии он работал там же и в той же должности. Даже неразбериха, связанная с перестройкой, практически не задела Дворец Культуры Химкомбината, который каким-то чудом уцелел со всеми кружками, коллективами художественной самодеятельности, выставочной и всей остальной деятельностью. У него, как и прежде, были длительные связи с приличными женщинами. Чувствовал он себя неплохо. Даже сердце как будто пришло в норму. А что толку, если он всё равно не ощущал себя живым? С подъёма до отбоя он всё делал на автопилоте. Казалось бы, ничего не изменилось. Кроме одного: до ограбления музея он всегда знал, что ему есть чего ждать, что пройдёт день, два, неделя, путь даже месяц, и он войдёт в картину, где его обязательно ждёт что-то приятное, а, главное, где стоит – пусть спиной к нему – ОНА.

…В тысяча девятьсот девяносто третьем году, в день, когда громили Белый Дом и с московских крыш стреляли снайперы, в его жизни произошло весьма знаменательное событие.

Секретарша доложила, что пришёл какой-то мужчина, на вид – новый русский.

Он сказал:

– Пригласи.

Посетитель, невысокий наголо бритый крепыш, был разодет во всё дорогостоящее, на шее – толстая золотая цепочка; на безымянных пальцах – по крупному перстню: один – с чёрным камнем, другой – с бриллиантом. Плечо шикарного пиджака придавливал ремень спортивной сумки фирмы «Риббок». Он шёл к столу с таким видом, словно ногам тяжеловато передвигать столь весомую персону. Словом, форменный бандит.

Стало не по себе. Он судорожно соображал, кому мог перебежать дорожку. Но когда вошедший приблизился, он увидел, что в его маленьких, неприятных глазках стоят слёзы, а одна даже выкатилась наружу.

– Здорово, батя! – прохрипел посетитель и притиснул его к груди, твёрдой, как бетонный блок.

Когда дыхание восстановилось, он спросил:

– Почему вы считаете, что я ваш отец?

Вместо ответа последовал вопрос:

– Коньячные рюмки найдутся?

– Есть фужеры… – промямлил он.

– Сойдёт, – посетитель вытащил из спортивной сумки бутылку «Хеннесси», большую плитку Бабаевского шоколада, разломал её на четыре части и, наполнив фужеры, сказал короткий тост:

– За нас.

Выпили.

После второго тоста – за воссоединение семьи – последовал рассказ, вполне убедительно доказывающий, что этот навороченный качок действительно его сын. От женщины из Ульяновска. Той самой, с которой он в пятьдесят пятом году изменил Мелисанде. Мать в детстве ему рассказывала, что его отец был москвич, работник культуры, что приехал он в Ульяновск в командировку, влюбился в неё. Они собирались пожениться, но случилась беда: он поехал порыбачить на Волге, а моторка, которую он для этого взял на прокат, перевернулась, и он утонул. Потом оказалось, что она в положении. Сына записала на фамилию погибшего отца: Шарыгин. Отчество дали, как положено, по отцу Владимирович, а имя – в честь деда – материного отца: Алексей. То есть оба деда у него были Алексеями. Так что он – Шарыгин Алексей Владимирович. Сорок два дня назад мать умерла от рака, а перед смертью рассказала правду. И адрес дала. Московские родственники сказали, что Владимир Алексеевич Шарыгин действительно там проживал, но переехал, а работает вроде как на прежнем месте.

– Справил я по ней сороковины и сразу ломанул к тебе, батя, – рассказывал Алексей, снова наполняя фужеры. – Ты прикинь: я всю жизнь переживал, что у меня нет отца! Пацаном мечтал: может, отец не утонул и его, живого, отнесло куда-нибудь течением, а когда очнулся – ничего не помнил, но память к нему обязательно вернётся, и тогда он разыщет нас с матерью. И вот сбылась моя мечта, поздновато, правда. Мне ж, батя, до сорокалетия осталось три годка. Что ж поделаешь… всё ж, лучше поздно, чем никогда… Ну, давай, за мать, чтоб ей, как говорится, земля пухом.

Они выпили.

– Почему она мне не сообщила? —удивился он.

– Я её то же самое спросил. А она и говорить-то путём уже не могла, я еле расслышал: «Из-за Еремеева». Этот Еремеев ей всю жизнь изуродовал. Семейный партийный мужик, начальником цеха был на Патронке, где мать работала. Она всё надеялась, что он когда-нибудь жену-стерву бросит и на ней женится, вот и не хотела признаваться, что выдумала про утонувшего москвича.

Они помолчали и выпили без тоста.

Сын рассказал о себе, но совсем коротко: холостой, много работает, живёт в ближнем Подмосковье. Там у него неплохая избёнка.

После следующего тоста («Чтоб всё путём!») Алексей потёр кольцо об кольцо и проговорил:

– Ещё вот чего, батя… Завтра я к тебе по утрянке подскочу, и мы прокатимся в лабораторию, сдадим кровь на ДНК. Мать, конечно, зря бы не стала такое говорить, тем более перед кончиной, но всё ж таки давай убедимся, раз это можно точно доказать. Сам понимаешь: обстоятельства у нас с тобою – судьбоносные.

Он согласился: ДНК – так ДНК…

Анализ подтвердил: да, Алексей – его сын.

Результаты судьбоносного анализа отпраздновали бутылкой «Хеннесси» и ужином, который доставили из французского ресторана в сыновнюю «избёнку», которая оказалась крытым позолоченной черепицей трёхэтажным кирпичным замком со стенами метровой толщины, с зубчатой башенкой и с громадным балконом, обнесённым решёткой в виде переплетения кованных дубовых веток. Кушали и пили за овальным столом с мозаичной столешницей.

В эту самую «избёнку» Алексей забрал отца, как только подошёл его пенсионный возраст:

– Чтоб ты, батя, больше не уродовался ни на какой работе, – наливая отцу и себе «Хеннесси», говорил Алексей. – А насчёт твоего материального положения – не парься: я обеспечу всё, что тебе надо и не надо. Ну, за новоселье твоё!

Его квартиру в Мнёвниках снял какой-то знакомый сына. Деньги от «снячи» шли «бате на мелочню». Жили они вдвоём, не считая обслуги. Мартышек и Пупсят, то есть своих худеньких и пухленьких любовниц, сын никогда не привозил в «избёнку». «В этом смысле Лёшка пошёл в меня, – не без гордости думал он. – Кровь есть кровь».

…Сам он тоже не приводит домой свою нынешнюю пассию Маргариту Петровну, которая последние пять лет была его замом, а после его ухода на пенсию стала директором Дворца Культуры. Они встречаются в его – вернее, теперь уже в её – кабинете. Маргарита Петровна, что называется, не девочка: она моложе его всего на десять лет, но её карие глаза всё ещё очень живые, и в целом она выглядит вполне аппетитно, наверное, за счёт счастливой генетики, а может, уколы какие-нибудь делает или ещё что-нибудь. Но это не его дело.

Кем работал Алексей, чем занимался, он так и не узнал. На прямой вопрос сын отшучивался:

– Самим собой, батя, работаю, самим собой. Ты, главное, не переживай.

А он и не переживал: не тот у него характер, чтобы переживать за других.

Обретение «родной каплюхи крови» и барские условия ни в коей мере не вернули утраченного чувства жизни, он по-прежнему существовал на автопилоте.

Когда в особняке появился компьютер, в отличие от большинства сверстников, отнёсся к нему с интересом. Видя такое дело, Алексей нанял парня, чтоб научил отца пользоваться Интернетом.

Едва освоив азы, он первым делом набрал в Яндексе: «П. П. Андриевский «Купальщица». И… ОНА появилась! Сильно заколотилось сердце. Он сунул под язык валидол, полежал немного и вернулся за компьютер. Да, это ОНА. Но совсем малюсенькая.