Коллектив авторов - Артикль. №2 (34)

• Название: Артикль. №2 (34)
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Израильский журнал «Артикль» – неординарное явление в современной литературе. Это издание собрало под одной обложкой лучшие литературные силы не только той страны, в которой оно создаётся, но и всего русскоязычного мира. Теперь «Артикль» выходит к читателям одновременно в электронном и бумажном издании. Это второй номер обновлённого журнала.

---

Из-за неё он однажды чуть не лишился должности. Секретарша Надя, которая к нему неровно дышала, доложила в вышестоящую организацию, что директор развратничает на рабочем месте, и его чуть не накрыли с поличным. Спасло то, что кабинет располагался в конце длинного коридора, и он услышал их шаги и голоса, и пока они шли, успел обдёрнуть на ней её узкую юбку, сунуть в ящик письменного стола её трусы и колготки, приготовить радушную улыбку, отпереть дверь и даже гостеприимно её распахнуть. Однокурсницу он им представил, как заведующую районной библиотекой, что было чистой правдой.

Когда смущённые проверяющие ушли, он заявил ей, что им больше нельзя встречаться. Но это не подействовало. Она стала поджидать его у входа во Дворец между колоннами или около подъезда его хрущовки. Избавился он от неё только, когда додумался пригрозить, что доведёт до сведения мужа правду насчёт её аморального поведения.

После настырной однокурсницы тактичная аккомпаниаторша была просто находкой. Но за четыре года она ему здорово приелась. Даже её хорошенькое, беленькое личико и льняные кудряшки начали его раздражать. Потянуло на кого-нибудь поживее, послаще. А такая женщина всё время находилась рядом, только он почему-то не обращал на неё внимания. Это Надя была, секретарша. Он, конечно, догадывался, что именно она стукнула на него, но был не в претензии. Он понимал: ею двигало сильное чувство к нему.

Надя была и живая, и сладкая, и вылитая Бриджит Бардо. И потом, было очень удобно, что от неё больше не надо прятаться (ха-ха).

С аккомпаниаторшей, слава Богу, обошлось без трагедий. У неё, как по заказу, появилось новое романтическое увлечение. Впоследствии на каком-то мероприятии она познакомила его со своим новым кавалером (типичный интеллигент: некрасивый, сутулый, в дешёвых брюках). Её голубенькие глазки светились хорошо знакомым ему светом влюблённости, маленькие губки были сложены в опять-таки знакомую улыбку умиления. Знакомя их, она произнесла звенящим голоском (эти звенящие звуки он тоже прекрасно знал: они предшествовали «полной близости душевной и телесной»):

– Познакомься: мой Лёва. Последний романтик.

Он представил себе, как этот Лёва занимается с ней «глупостями» на пикейном одеяльце. Его покоробило. Но тут подошла Надя, украдкой ущипнула за мягкое место, и сразу стало хорошо.

Однако вскоре в Наде обнаружилась неприятная штука: жадность до его денег. Она без конца требовала, чтобы он покупал ей дорогие вещи: то французский тон для лица, то костюм-тройку джерси, а однажды, попыталась заставить его купить ей финскую синтетическую шубу. Но этот номер не прошёл.

Несмотря на её хищные повадки, их связь продолжалась значительно дольше, чем с другими женщинами и, наверное, просуществовала бы ещё дольше, если б ей не пришлось переехать в Хабаровск, куда перевели её мужа-майора.

Как раз в день её отъезда умер старик. Последнее время он чувствовал себя плоховато: то на сердце жаловался, то на желудок, то на головные боли.

Его преследовало опасение: а вдруг, если старика не станет, «Купальщицу» заберёт сын, который за все годы ни разу здесь не появился? И он решил намекнуть старику на то, как много для него значит эта картина.

– Знаете, – сказал он, накладывая старику и себе гречневую кашу, – мне очень нравится картина «Купальщица». Представляете, я даже иногда в неё мысленно вхожу. Когда я в ней вроде как нахожусь, мне даже как-то по-особому дышится.

Старик хмыкнул, доел кашу, потом подошёл к полке, где стояли крупноформатные издания по искусству, вынул альбом Шишкина, открыл его, ткнул пальцем в репродукцию «Корабельной рощи» и, усмехнувшись, проговорил:

– Входил бы лучше сюда. Дышал бы сосновым ароматом.

Он был поражён.

– Вам, что, не нравится «Купальщица»?

– Как может нравиться такая… такая… – он закашлялся и махнул рукой.

– А зачем вы её купили?

– Пришлось, – вздохнул старик. – Моральный долг… Я должен был помочь Генриетте Леопольдовне хотя бы материально. А она – дама с чувством собственного достоинства, просто так деньги ей не предложишь. Вот я и купил у неё эту, с позволения сказать, картину.

Через несколько дней старик умер. Но не от своих болячек. Он споткнулся о сбившийся резиновый коврик и, когда падал, ударился виском о край ванны.

Сын присутствовал на похоронах, как почётный гость. А всем занимался он: взял на себя львиную долю расходов, организовал гражданскую панихиду у себя во Дворце Культуры. В общем, всё устроил чин чинарём, несмотря на то, что старик сделал ужасную вещь: завещал «Купальщицу» Гордянскому Художественному музею, потому что откуда-то узнал, что Андриевский был родом из этого городишки. Передать «Купальщицу» музею старик в завещании поручил ему.

Музей находился в небольшом дворце, который до революции принадлежал предводителю Гордянского дворянства. На потолке бального зала от прежних времён сохранились росписи. Там плавали облака, летали крылатые младенцы с музыкальными инструментами, танцевали красавицы в венках из крупных цветов, и мускулистый Аполлон погонял несущуюся по небу четвёрку позолоченных лошадей. Уцелел в бальном зале и старинный паркет из разноцветной древесины, выложенной оригинальными узорами. В простенках между огромными окнами висели портреты царей, цариц и бывших владельцев дворца. Окна выходили на юг, и в хорошую погоду здесь было очень светло.

Он настаивал, чтобы «Купальщицу» повесили в бальном зале, тем более что над входом было свободное место, но научные сотрудники наотрез отказались, объяснив, что эта картина сюда не вписывается ни хронологически, ни тематически, ни стилистически, и запихнули её в бывший чулан с дощатыми полами грязно-бордового цвета. Точно такие же полы были в деревенской избе его бабушки. В этом закутке при жизни предводителя держали принад-

лежности для натирания паркета и какие-то принадлежности для уборки бального зала. Теперь там висели небольшие гуаши и акварели на индустриальные темы. Окон в бывшем чулане не было. Если входил посетитель, смотрительница зажигала свет, но от этого становилось не намного светлей, потому что лампочки были слабенькие: хилый бюджет музея вынуждал экономить электроэнергию. И холодно там было, как, впрочем, и в других залах: топили тоже экономно.

Он не сразу смог войти в картину: раздражала бабулька-смотрительница, которая непрерывно курсировала между бальным залом и чуланом, и под её ногами скрипели половицы. Наконец, убедившись, что посетитель стоит на одном месте, как приклеенный, она ушла в бальный зал, села на свой стул и задремала. И тогда всё получилось: он мысленно скинул парадные югославские ботинки и шагнул в картину.

Там тоже потемнело. Дул пронизывающий ветер. За пределами видимости истошно кричали чайки. Резко пахло морскими водорослями. Купальщица, как всегда стоявшая к нему спиной, сгорбилась и дрожала. «Холодно, холодно, холодно. Страшно, страшно, страшно», – всплыла в памяти цитата из пьесы Чехова «Чайка». И ещё одна, тоже из классики, только он не помнил, откуда именно: «Милая, дорогая, светлая! Я жизни не пожалею, чтобы согреть вас и вывести из тьмы!»

Вторую цитату он непроизвольно произнёс вслух. И тут же посветлело, прекратился ветер, чайки смолкли, и запели жаворонки. В картине больше не пахло водорослями, а повеяло ароматом цветущего луга. Купальщица перестала дрожать, выпрямилась, расправила плечи и приняла свою обычную позу.

Выходные он теперь старался проводить в Гордянске. Правда, получалось не всегда: по субботам и воскресеньям во Дворце Культуры иногда проводились такие мероприятия, на которых его присутствие было строго обязательно.

До Гордянска электричка тащилась три часа пятнадцать минут, а если со всеми остановками – то ещё дольше. Народу набивалось много, так что зачастую приходилось ехать стоя. И всё-таки он ездил в Гордянск при любой возможности. И не только из-за Купальщицы. Там был прекрасный дешёвый рынок. Он закупал свежайшую телятину и свинину на всю неделю. Там же приобрёл по дешёвке добросовестно простёганное пуховое одеяло с атласным верхом. И – что немаловажно – у него в Гордянске появилась женщина, правда, незамужняя. Он впервые допустил такое отклонение от своих правил. На то были весомые причины. Во-первых, Лариса Борисовна (так её звали) работала в музее, и не кем-нибудь – а главным хранителем. Чтобы сделать ему приятное, она владетельной рукой перевесила «Купальщицу» в бывший кабинет предводителя дворянства с двумя окнами и банкеткой. Картину местного художника «Рабочие Гордянского кирпичного завода на лыжной прогулке», которая раньше висела на этом месте, убрали в запасник, поскольку там, где до этого висела «Купальщица», она не поместилась, а больше её некуда было вешать. В бывший чулан, на место «Купальщицы» определили другую картину автора «Лыжной прогулки» – «Гордянские градирни», которая подошла и по габаритам, и по теме.