Коллектив авторов - Артикль. №2 (34)

• Название: Артикль. №2 (34)
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Израильский журнал «Артикль» – неординарное явление в современной литературе. Это издание собрало под одной обложкой лучшие литературные силы не только той страны, в которой оно создаётся, но и всего русскоязычного мира. Теперь «Артикль» выходит к читателям одновременно в электронном и бумажном издании. Это второй номер обновлённого журнала.

---

Когда покупатель – старик в плоской соломенной шляпочке, которая еле держалась на его большой башке, – снял «Купальщицу» со стены, он не удержался и застонал. Все на него обернулись, а Генриетта Леопольдовна спросила:

– Что с тобой, Володя?

Он пробурчал:

– Ногу свело…

– Мелисанда, – распорядилась она, – возьми в шкатулке для рукоделия большую иголку, продезинфицируй её над газом и уколи Володю в то место на ноге, где он чувствует самую острую боль.

– Не надо, прошло, – он встал, подошёл к столу и, прикусив губу, смотрел, как заворачивают «Купальщицу».

Пока пили чай, выяснилось, что старик живёт в десяти минутах ходьбы от них, и он навязался проводить его и донести картину.

Старик был когда-то какой-то шишкой в области управления культурой и поэтому имел отдельную двухкомнатную квартиру. Жил он один, но теснотища там была – страшная. Из-за книг. Их было столько, что они не вмещались в три высоченных – до потолка – книжных шкафа и были навалены повсюду: в углах, около стен, под столами, под кроватью и даже под стульями.

– Давайте я сделаю вам полки и расставлю книги, как положено: по темам, а внутри каждой темы – по алфавиту, – сразу же предложил он старику. – Денег за это я с вас не возьму, потому что это будет для меня хорошая практика. Я ведь распределён в библиотеку,

Старик, естественно, согласился.

Вернувшись домой, он, пока Генриетта Леопольдовна бегала по магазинам, присматривая для него «достойный костюм», успел доложить Мелисанде о своей измене, не упустив ни одной подробности. Мелисанда рыдала, выкрикивала: «Подло! Мерзко! Как ты мог?!» и прочее тому подобное.

Он спокойно предложил:

– Хочешь, разведёмся?

Она выкрикнула в запале:

– Да! Хочу! Не желаю жить под одной крышей с предателем!

– Я тогда подам заявление?

– Подавай!

Он подал заявление о разводе и переехал обратно к матери.

Мать не скрывала, что очень даже рада. Она ненавидела и невестку, и сватью за то, что «из себя ставят», и ещё, конечно, за то, что невестка – уродина и не рожает ей внуков.

Генриетта Леопольдовна была в отчаянии: она даже предположить не могла, что «наш Володя окажется негодяем».

Когда наступил назначенный для развода день, Мелисанда пошла на попятный. Чтобы она отвязалась, он наврал, будто «та женщина» ждёт от него ребёнка. На самом деле с «той женщиной» они больше ни разу не встречались.

К старику он ездил почти каждый вечер. Полки для книг получились вполне хорошие. Парень он был рукастый, а насчёт материала дела обстояли более чем благополучно. В те годы московские помойки ломились от великолепной мебели, не говоря уж о досках от книжных полок. Многие семьи обрели, наконец, отдельные квартиры. В основном, малогабаритные. Прежняя солидная мебель туда не помещалась. Её отвозили на дачу, а те, кто дачи не имел, стаскивали к ближайшей помойке старинные шкафы, массивные обеденные столы, буфеты, похожие на готические соборы, и прочую роскошь. Обставлялись функциональными вещами: стенками «для всего», раскладными диван-кроватями, лёгонькими столиками, табуретками с алюминиевыми ножками-трубочками, ну и так далее. Такая функциональная мебель была, к тому же, в моде.

Пока он возился с полками и книгами, старик много чего рассказал ему о художественной литературе, о том, например, что произведения Салтыкова-Щедрина хороши даже не столько содержани-

ем, сколько самой формой; или о том, что прозу Тургенева переоценивают, тогда как блестящий стилист Вонлярлярский – забыт. Ну и так далее. Он делал вид, что слушает, а сам только и ждал, когда, наконец, старик уйдёт в другую комнату разговаривать по телефону, и тотчас же запрыгивал в картину.

…Теперь в гроте располагался обширнейший читальный зал, вмещавший столько полок с книгами, сколько, кажется, ни одна библиотека в мире не могла бы вместить. Но читательское место было только одно: удобное кресло и стол с настольной лампой под абажуром из зелёного стекла, как у старика на письменном столе.

Он шёл вдоль полок, пока неизвестно откуда проникший луч не падал на корешок какой-нибудь из книг. Тогда он брал эту книгу, садился и читал.

Луч высвечивал самые разные книги: «Золотой горшок» Гофмана, «Пьесы» Островского, «Жизнь животных» Брема в трёх томах, «Занимательную минералогию» Ферсмана, «Божественную комедию» Данте, «Маленького лорда Фаунтлероя» Бернет, «Смерть на Ниле» Агаты Кристи, альбом «Сады и парки»…

Когда он читал в гроте – причём, неважно что: хоть немецкую философию, хоть древнегреческую поэзию – у него было такое чувство, будто грудная клетка расширяется и туда вместе с воздухом вливается ещё что-то очень хорошее, очень полезное. Такое он чувствовал только в гроте. А вообще он читать не любил.

…Старик прожил ещё десять лет.

Библиотека давно была приведена в идеальный порядок, а он продолжал туда ходить, кое-что чинил, приносил продукты, лекарства.

За эти десять лет многое изменилось. Расселили коммуналку, где они с матерью жили, и они, как разнополые, получили двушку в Мнёвниках. Из Детской библиотеки он уволился: старик, у которого ещё оставались кое-какие связи, устроил его на должность директора Дворца Культуры Химкомбината. С деньгами там было существенно лучше, чем в библиотеке, но и ответственности было куда больше. Чтобы обеспечить Дворец всем необходимым от электрических лампочек до автотранспорта, приходилось крутиться: отпущенных на эти цели средств систематически не хватало.

Больше он не женился, хотя монахом не был. Связи у него бывали. Обычно довольно долговременные и только с замужними. Так спокойнее. Во всяком случае, замужние не требуют, чтобы любовники на них женились.

Четыре года он встречался с аккомпаниаторшей из Дворца Культуры. Любовь крутили у него в кабинете. Его устраивало, что она чистюля и приходит, только когда её позовёшь. Звал он её, если секретарша Надя уезжала по делам. Кое-чем аккомпаниаторша напоминала Мелисанду. Она постоянно им восхищалась: «У тебя бесподобные глаза! Как звёзды!» Или: «У тебя нос, как у Байрона!» Или: «Мне никогда не надоест любоваться твоей фигурой!» Она тоже обожала романтику. Но, в отличие от Мелисанды, аккомпаниаторша была хорошенькая и не считала, что он ниже её по культурному уровню. (Правда, Мелисанда ему этого никогда не говорила, но он всё равно это чувствовал).

Стоило мужу уехать в командировку или на рыбалку, как она начинала его уговаривать «воспользовался случаем и насладиться на природе романтическими отношениями». Иногда он уступал ей и тогда посылал Надю за сухим вином и какими-нибудь фруктами, вешая ей на уши лапшу насчёт того, что в выходные к нему домой придут нужные люди. Они встречались на Речном вокзале, садились на прогулочный теплоход и плыли до остановки «Зелёная стоянка». Обратно теплоход отправлялся через полтора часа. Пассажиры оседали на пляже, а они уходили на маленькую полянку, окружённую густыми кустами. Чтобы туда пробраться, надо было знать единственное проходимое место. Они его знали. Аккомпаниаторша расстилала пикейное одеяльце, раскладывала на листах бумаги пирожки с яйцами, рисом и луком, салатики-винегретики, круточки с ветчинкой или ещё какие-нибудь домашние закусончики, а он доставал из портфеля вино, фрукты и два фужера. Первый раз он взял из дома гранёные стаканы, но она расстроилась: «Владимир! Как ты мог привезти сюда простые стаканы?» Он понимал, что женщине надо в чём-то уступать, и стал брать представительские фужеры из своего кабинета, хотя это было довольно-таки неудобно: в отличие от неразбиваемых стаканов, фужеры были хрупкие, на них приходилось наворачивать несколько слоёв газетной бумаги: лишняя возня, да и в портфель трудно запихивать.

Они пили вино, кушали. За тридцать-тридцать пять минут до посадки аккомпаниаторша быстро всё убирала, встряхивала одеяло, и они, как она выражалась, «занимались глупостями». Пару раз за зиму они «наслаждались романтическими отношениями» на лыжах. Сухое вино, фрукты, пирожки, салатики-винегретики и прочее употребляли стоя. После еды-питья она лезла целоваться, но «глупостями» не занимались: не на снегу же это делать!

Были и другие связи.

До аккомпаниаторши он встречался с бывшей однокурсницей. Их отношения продолжались месяцев семь… нет… шесть… а может, всё-таки семь, в общем, недолго, но и то он до сих пор удивляется, что терпел её столько времени. Она работала, имела двоих сыновей, родителей, мужа, свёкра со свекровью и, тем не менее, умудрялась несколько раз в неделю прибегать к нему на работу. Её костистые скулы вспыхивали тёмным румянцем, близко посаженные глаза смотрели на него в упор. Она буквально врывалась в кабинет, запирала дверь и принималась стаскивать с него костюм. Иногда он позволял, но чаще – нет: бормоча «сейчас нельзя», он отрывал от себя её руки, отпирал дверь и звал Надю. Однако бывшая однокурсница не уходила, а садилась на диван, дожидалась конца рабочего дня и шла с ним до его дома. В подъезде она затаскивала его на последнюю межэтажную площадку, где всегда было темно, и соблазняла, пристроившись на подоконнике. Он никогда её не провожал: она и без провожаний никуда б не делась.